Михаил Ахманов - Океаны Айдена
Нет, такой исход его не устраивал. Помимо привязанностей, тайн и плоти Арраха бар Ригона, всего, что держало Одинцова здесь, бегство стало бы поражением. Он не признавал поражений — во всяком случае, сражался до конца.
Первый солнечный луч скользнул над морем, невольно обратив его мысли к недавнему сновидению, не столь сумбурному, как остальные. «Воздействие коротковолнового излучения на больные ткани часто приводит к благотворным последствиям. Вот почему в современной медицинской практике…» Внезапно Одинцов поймал себя на том, что повторяет слова академика, будто читает невидимую книгу. Он приподнялся, всматриваясь в край солнечного диска, торжественно всходившего на горизонте под аккомпанемент птичьих криков.
«Ну и умелец Виролайнен!» — подумал он снова, как в тот раз, когда опознал Ртищева в теле Грида. Но был ли Виролайнен истинной причиной? Возможно, его подсознание само подсказало путь к спасению? Но даже если так, обличье Виролайнена выбрано не даром: народ в России доверяет академикам. За годы советской власти это стало инстинктивной реакцией.
Одинцов нашел в себе силы ухмыльнуться и выбрался из флаера. За ближайшие полчаса, передвигаясь ползком со скоростью улитки, он сумел подтащить к машине несколько плоских камней. Сложив из них нечто вроде помоста вровень с порогом, он содрал бинт, промыл посиневшую, сочившуюся кровью и гноем рану, потом залез внутрь, выставив ногу на солнце. Колено, щиколотку и стопу он заботливо прикрыл крупной галькой, оставив под облучением только раздувшуюся сизую опухоль размером в две ладони.
Первый сеанс продолжался десять минут — Одинцов отсчитывал время по глубоким равномерным вдохам. Затем, на протяжении дня, он еще пять раз повторял процедуру, не перебинтовывая рану вновь, а все время держа ее открытой. Видимого улучшения не произошло, однако он знал, что говорить об успехе или неудаче рано. Его по-прежнему мучила лихорадка, он ничего не ел, но наполовину осушил второе кожаное ведро с водой. Она уже имела отвратительный привкус, но все же это было лучше, чем ничего.
Ночь прошла относительно спокойно. К своему изумлению, под утро Одинцов ощутил голод. На ощупь нашарив мешок с сушеной рыбой, он съел несколько кусков и стал с нетерпением ждать рассвета.
Взошло солнце, и в первых его лучах он с нетерпением осмотрел свою рану. Опухоль явно уменьшилась и побледнела, края разреза сошлись, сочившаяся сукровица стала более прозрачной, почти без гноя. Вероятно, вся или почти вся микроскопическая каменная крошка вышла вместе с кровью и гноем за ночь — на полу кабины, около своей стопы, Одинцов увидел порядочную лужицу мутной жидкости в кровяных разводах.
Весь день он продолжал лечение, ограничиваясь на этот раз пятиминутными сеансами и с радостью чувствуя, как отступает лихорадка. Он несколько раз поел — без жадности, понемногу, тщательно пережевывая опостылевшую рыбу, — и почти прикончил мешок с водой. У него оставалось еще две полные кожаные емкости, всего литров десять.
На следующее утро, перед рассветом, Одинцов выполз из кабины и рискнул ступить на больную ногу. Боли уже не чувствовалось, рана начала рубцеваться, но горячка сильно ослабила его. Тем не менее он вытащил свой хайритский арбалет, с трудом натянул пружину и вставил короткую стальную стрелу. Затем, опираясь на копье — одно из тех, что были захвачены в пещерах Ай-Рита, — он отошел метров на пятьдесят от флаера, разложил на плоском камне скудные остатки рыбы и сам улегся на спину с арбалетом под правой рукой.
Ему хотелось мяса. Теперь, когда жар и боль отступили, он ощущал страшный голод и знал, что рыбой его не утолить. Птицы, которые в предрассветный час носились над океаном, явно были рыболовами и вряд ли когда-нибудь видели человека. Одинцов рассудил, что они должны клюнуть на одну из приманок — либо на сушеную рыбу, либо на него самого. Правда, к останкам Грида они не приближались — но, может, их пугал флаер? Одинцов лежал, старательно изображая труп, и молился о ниспослании удачи то светлому Айдену, то богине Ирассе, то Найделу, третьему из Семи Ветров Хайры, покровителю охотников.
И кто-то из них — или все вместе — снизошел к нему. Захлопали могучие крылья, и большая клювастая птица ринулась к камню. Человек ее явно не интересовал, она нацелилась на рыбу.
Одинцов, не пытаясь подняться, вскинул арбалет и с шести шагов послал стрелу в грудь сизого рыболова. Выстрел был точен — птица рухнула вниз, забилась в туче песка и перьев, издавая протяжные стоны. Подскочив к ней, удачливый охотник мгновенно свернул длинную шею и потащил тяжелую тушку к машине — он не хотел распугивать остальную стаю.
Этот «альбатрос» — так, за неимением лучшего, он назвал сизого летуна — весил килограммов двенадцать. Выпотрошив и разделав птицу, Одинцов закопал перья и внутренности в песок, нарезал мясо полосками и, посолив, положил вялиться на плоском валуне. Недостатка в соли он не испытывал — многие скалы в Потоке были покрыты белесыми горько-солеными отложениями, так что они с Гридом смогли сделать изрядный запас.
На завтрак он оставил ногу весом в килограмм, в два раза больше индюшачьей. Ему пришлось пожертвовать древком одного копья — другого топлива, кроме весел, в его распоряжении не было, — но когда птица поджарилась над крошечным костром, успех превзошел все ожидания. Вцепившись зубами в вожделенный кусок, Одинцов рвал полусырое, пахнущее рыбой мясо и глотал, почти не пережевывая. Ни одно заведение в Москве, Новосибирске или Ханое, не говоря уж про Анголу и Афган, не могло похвастать таким блюдом! Он съел все, разгрыз кости и высосал мозг, потом забрался в кабину, бросил осоловелый взгляд на поднимавшееся солнце и уснул.
Одинцов пробыл на песчаном островке еще десять дней, набираясь сил перед долгим путешествием. Охота была удачной: он подбил полдюжины птиц, насушил мяса и добыл немного рыбы по способу трогов — бродя с копьем в руке по отмели. Но главной охотничьей удачей стали черепахи.
Эти создания с удлиненным выпуклым панцирем действительно очень походили на земных слоновых черепах. Правда, ноги у них были подлиннее, и бегали они весьма резво — но не резвей оголодавшего путника. Хотя он еще прихрамывал, эти морские обитатели не могли конкурировать с ним на суше. Обнаружив их ночью на другой стороне своего островка, Одинцов потихоньку вернулся за челем, отсек со стороны моря полсотни неосторожных черепах и устроил славное побоище.
Словно для того, чтобы облегчить ему эту задачу, черепахи мчались к воде, выставив из-под панцирей головки на длинных змеиных шеях, которые он перерубал одним ударом. Спустя десять минут он стал обладателем горы мяса, а еще через двадцать — нескольких сотен крупных, с кулак величиной, яиц, которые зрели в теплом песке. Наверно, он перебил бы всех черепах, которые вылезли на отмель, но ночной полумрак позволил стаду скрыться. Эти твари, вероятно, были умны, так как больше на берегу не появлялись.
Оценив положение Баста, Одинцов прикинул, что в его распоряжении часа четыре. До самого восхода он разделывал туши, резал и солил мясо, выскребал панцири — перевернутые, они походили на удлиненные тазы, способные вместить литров двадцать жидкости, и тоже были ценной добычей. Он сложил в них яйца и, оттащив к самому берегу, закопал в мокрый песок, потом отправился в кабину, под защиту колпака.
Ему предстояло справиться еще с одной проблемой. Запасы пресной воды иссякали, и сколько он ни углублялся в почву, выбрав место посередине отмели, в яме неизменно скапливалась соленая морская влага. Здесь явно не имелось подземных ключей, как на скалистых, изрезанных пещерами островках Зеленого Потока, и Одинцов уже представлял, как умирает от жажды посреди подаренного судьбой мясного изобилия.
Он отстирал в море заскорузлые от крови бинты, свои и Грида, потом развесил их на веревке, натянутой меж двух копий над самой водой у берега. Ночью с океанской поверхности поднимался туман, и к утру тряпки были влажными. Одинцов отжал их и снова повторил процедуру, на третий раз он получил несколько глотков солоноватой воды. Этого хватило для утренней трапезы, не более, — он понял, что накопить солидный запас таким путем не удастся.
Если бы удалось охладить этот пар, который вечно висел над океанской поверхностью! Здесь, на экваторе, солнце работало как гигантская опреснительная установка, но чтобы выцедить драгоценную влагу из атмосферы и сконденсировать ее, требовалась какая-то обширная и прохладная поверхность — или пусть маленькая, но очень холодная.
Внезапно Одинцов посмотрел на свой летательный аппарат и в задумчивости потер виски ладонями. Пожалуй, стоило наконец разобраться с этой машиной. Ведь где-то в ней находился кондиционер, который за пять минут вполне успешно охлаждал воздух в кабине! Он поднялся и медленно обошел вокруг флаера, фюзеляж которого отливал жидким золотом в свете нарождающегося Баста.
