Олег Верещагин - Горны Империи
– Ну вот. Ребята по этим снимкам живо склепают трехмерную модель. И я сделаю скульптуру с нее. Обязательно сделаю! – с нажимом добавил он, протягивая руку. – Вот тут поставят. Обязательно, – повторил он. – И будете вы всегда вместе и всегда в этом городе.
Мальчишки быстро переглянулись. И так же быстро – и вместе – посмотрели на Петра Владиславовича благодарными и удивленными глазами, как на волшебника.
– Это мало, но это хоть что-то, – словно оправдываясь, сказал капитан. – Раз вы разъезжаетесь.
– Это то, что надо, – твердо сказал Денис.
Хотел подать руку капитану, но смутился. И Войко пожал руку первым – капитан Крапивин, то ли угадав желание Дениса, то ли собираясь это сделать давно, сам подал мальчишкам руку. Денис спросил, смутившись опять:
– А вы успеете ее сделать… ну, до отлета?
– Успею, – кивнул Петр Владиславович. – Спасибо вам, мальчишки.
– За что?! – искренне изумился Войко.
Крапивин улыбнулся. Двинул плечом:
– Так… И еще вот.
Он достал из кармана своей черной куртки значок космической разведки – золотая молния и серебряная восьмиконечная звезда в синем круге.
– Держите. Один, правда… Это мой.
Видя, что ребята медлят, Петр Владиславович засмеялся, взял руку Войко и вложил в нее значок. Потом повернулся и пошел, постукивая палкой и не оглядываясь.
– До свидания! – крикнул Войко и разжал кулак. Удивленно сказал: – Во да-а-а… А как…
– Как делить? – усмехнулся Денис. – Бери себе. Ты же будешь разведчиком…
Он видел, что Войко не находит душевных сил спорить. И улыбнулся – стало вдруг очень хорошо и тепло.
– Ладно, – сказал Войко. – Но тогда наш приз ты возьмешь!
– Возьму, – кивнул Денис. – Пошли еще мороженого съедим?
– Пошли, – Войко уже спрятал значок…
…Капитан Петр Владиславович Крапивин уходил по набережной.
Уже не капитан, отметил он спокойно. Покачал головой, думая о мальчишках – Войко и Денисе.
Успею, подумал он. Скульптуру сделать успею. Точно. Не могу не успеть. Я им должен. Они и сами не понимают, наверное, но я им должен.
Жаль, что…
«Успею», – оборвал он себя.
И перестал постукивать палкой, хотя в ноге росло проклятое онемение…
…Петр Владиславович Крапивин умрет от неизлечимой прогрессирующей лучевой болезни – памяти о внезапном ударе с Солнца, пришедшемся по «Рубину» в последней экспедиции – через двадцать семь дней.
Скульптуру «Ребята из нашего города», которую он закончит за день до смерти, поставят у древнего разводного моста, законсервированного, как памятник, – там, где уже начали разбивать большой городской парк.
Войко будет на похоронах. А Денис узнает об этом лишь из газет.
Глава 5
Поезд идет на юг
Денис проснулся посреди ночи.
Вагон раскачивало – нехорошо как-то, тяжело. Пожалуй, даже страшновато, с сильным креном влево-вправо. За окном была глубокая темнота. Как будто в батискафе, который погрузился на самое дно Нью-Йоркской впадины и исследует руины разрушенного и затонувшего города. Только с чего батискаф так качает? Денис представил себе огромного кальмара, схватившего аппарат щупальцами (он читал, что еще есть такие, архитойтисы называются) – и сам испугался, жутко стало смотреть в темноту. Он отвернулся от окна и только сейчас понял, что внизу горит свет – синеватый ночник – и слышатся негромкие голоса.
Отец и мама не спали.
Денис чуть высунул голову над краем полки.
Мама сидела, поджав ноги и прислонившись виском к вздрагивающей стене вагона, в углу, и смотрела, как Борис Игоревич разбирает на разостланном большом носовом платке пистолеты. Один – хорошо знакомый Денису табельный отцовский «Бердыш» – был уже весь разобран. Но на той же салфетке лежали еще аж два, и третий отец держал в руках, снимая затвор. Денис хорошо знал эти модели: на платке – восьмизарядные курносые «Байкалы-442», а в руке маленький «Байкал-441». Отдельно в ряд стояли поблескивающие золотом патрончики: девятимиллиметровые и шесть-тридцать пятые.
– А стоило ли? – спросила мама, явно продолжая начатый раньше разговор.
– Работа там и для тебя есть, – отец снял со ствола боевую пружину, посмотрел сквозь нее на жену. – Не беспокойся.
– Ты же знаешь, о чем я.
– У меня приказ.
– Я не о тебе. И даже не о себе. Я о Дениске. Тебе ведь предлагали его оставить.
– Он не имперский дворянин, чтобы в интернате воспитываться. Жирно будет.
«Новости, – обеспокоенно подумал Денис. – Ну, мамочка…»
Он прислушался – конечно, подслушивать нехорошо, но… в конце-то концов, тут дело касается его напрямую!
Борис Игоревич довольно долго молчал, даже пистолет бросил крутить. Потом тихо заговорил:
– Лера… Понимаешь, я ведь не просто так его с собой везу. Если хочешь знать – это жест политический.
– Политический? – сделала ударение на этом слове мама.
– А ты зря иронизируешь. – Борис Игоревич, кажется, рассердился. Денис тихонько поерзал на полке – разговор был интересным, даже очень. – Зря! Именно политический. Как ты не поймешь, Лер? Я как бы показываю: вот он, я – и мы ничего не боимся и это наша земля, раз уж семью с собой привожу! Да и ты сама много думала о своей безопасности, когда в семнадцать лет поехала на юга – с холерой бороться?
– Мне почти восемнадцать было, – поправила женщина, и Денис по голосу понял, что мама улыбается. – И потом, я сама за себя решала.
– Думаешь, Денис решил бы по-другому?
– Еще бы его спрашивать. Им дай делать, что они хотят, – так от подвигов не продыхнешь.
– Да, это есть… Да и потом – все не так страшно, как может показаться. Не посмеют нам ничего сделать… – Борис Игоревич помолчал и добавил: – Я скорей боюсь, что наш сын начудит. У него это хорошо получается, тут ты права.
Потом внизу стало тихо, и Денис услышал звук поцелуев. Осторожно перевел дух, медленно вытянулся на полке. Улыбнулся.
Он все понимал. И очень хотел, чтобы мама родила ему брата. И еще – знал, что это невозможно.
Там, на юге… в Крыму. В какой-то дикой деревне… где были холера и почти первобытные от ужаса и жизни вокруг люди, непохожие на людей. Там восемнадцатилетнюю Лерку Исаеву – тогда еще не Третьякову – ударили вилами в пах. Ударил один из тех, кого она спасала от холеры.
Денис видел это иногда, как наяву. Как девчонка в защитной форме Медкорпуса с алым крестом на повязке хватается за вилы и падает под стену на пыльной кривой улице. Не выхватив пистолет. Не потому что не успела, а потому что она приехала спасать, а не убивать. Как разбегаются опомнившиеся люди. Как девчонка, которая станет его, Дениса, мамой, сдерживая стоны, ползет ближе к стене, садится, бинтуется… и сидит, глядя на лужу крови, к которой собираются мухи…
Когда в деревню влетел отряд местных драгун, первое, что попросила почти умершая фельдшер, было: «Не трогайте их. Они просто испугались. Они не виноваты…»
Когда Денис был помладше, он очень хотел как-нибудь найти того гада, который… Но прошло полтора десятилетия. Все там изменилось, и Крым уже давно не вечевая республика, а часть Империи… Денис подрос и понял, что это не будет местью. Это будет просто убийством. Убийством человека, который, наверное, и сам уже сто раз себя наказал…
Когда мама рожала Дениса, она чуть не умерла во второй раз. И… и все.
Когда-то раньше в таких случаях детей брали из специальных организаций – приютов. Но таких уже давно нет.
И у Третьяковых есть один Денис.
Он уже снова спал, думая об этом…
* * *Оказывается, долгая поездка на поезде – вещь довольно скучная.
Всего три дня назад Денис со сдержанным интересом рассматривал локомотив на Южном вокзале Петрограда. Это был не привычный ему паровоз, на каких он не раз ездил, а мощнейший электровоз марки «Россия ЭЛ-1» – обтекаемая машина, позволявшая буксировать сцепку из двадцати пассажирских вагонов со скоростью около ста километров в час без дозаправок или чего-то подобного. Сердцем электровоза был таинственный вихревой генератор – чудесная машина, изобретенная еще до Третьей мировой, фактически вечный двигатель. Производство таких было ограничено нехваткой необходимых материалов, которую испытывала не только Империя, но и вся Земля. Экипаж локомотива – четыре человека в темно-синей с золотом форме гражданского Инженерного корпуса, облокотившись о перила, смотрели сверху на пассажиров и здание вокзала с легким чувством превосходства. Их можно было понять – они соединяли мир там, где еще не протянулись стройные мачты опор струнных дорог Юницкого. А это не везде было возможно пока… Вот и до Семиречья они пока что не дотянулись.
Правда, на этот раз сцепка составляла всего двенадцать вагонов, из них четыре – багажные. Рейс Петроград – Владивосток шел на юг в обход Уральского хребта, через джунгли хребта Голодный, берегом моря Балхаш и дальше насквозь через леса Южной Сибири до конечного пункта. Среди пассажиров большинство составляли такие же, как Третьяковы, командированные на долгие сроки. И вещей они с собой везли немало.
