Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

Казаки посчитали свои потери — вместе с Алкой погиб ещё один боец. Шальная пуля попала ему прямо в лоб, когда он высунулся из‑за изгороди. Бойца положили возле Алки, они лежали рядом, как будто отдыхали, устремив лица с закрытыми глазами к небу. У бойца снесло половину черепа, только лицо осталось целым и молодым. Николай приказал накрыть их и положить в одну из телег, чтобы отвезти туда, где их похоронят. Тех пленных женщин, что могли идти, казаки выстроили за телегами, в которые посадили тех, кто был совсем плох и не мог сам передвигаться. Остальные телеги нагрузили товарами, награбленными бандитами, и, оставив в лагере трофейную команду для сбора оружия, вещей и боеприпасов, караван двинулся по направлению к ферме, с которой и началась вся заваруха. Пока они ехали — а дорога заняла больше двух часов из‑за медленной скорости телег, Николай думал, что делать дальше, и по прибытии на ферму планы его поменялись. Он размышлял так:

«Мы идём на бывший запад на поиски соляных копей. Надо учесть, что эта операция — не разовая, надо создавать «соляной путь», по которому караваны с солью пойдут в центр нашей территории. Для этого нужно основать поселения, фактории, перевалочные базы. Мы имеем бывшую ферму, несколько десятков женщин, молодых, детородного возраста, много товаров, густой лес вокруг и в целом благоприятный рельеф. Так пускай эта ферма и будет первой факторией на пути к соли. Мы оставим тут для охраны гарнизон из двадцати человек — это, конечно, нас ослабит, но ненамного. Эти двадцать займутся постройкой крепости — благо, что и инструменты, и всё необходимое для этого имеется. Построят склады, обустроят территорию и будут тут стоять охраной. Бабы будут помогать, и рожать детей. Тем самым наша территория расширится намного. Таких факторий надо несколько, каждые пятьдесят–сто километров, но начнём с этой. Как раз сразу двух зайцев убьём — освободимся от обузы в виде толпы перепуганных женщин, и заложим тут поселение. Назовём его, пожалуй, Красная Ферма. Дом же красный, и не только от кирпича. Женщинами заведовать поставлю Анну, фермершу — это её дом, ну а гарнизоном назначим кого‑нибудь похозяйственней командовать. Придётся ещё на день задержаться. Тем более, что надо ребят похоронить как следует».

У него опять сжалось сердце и подкатил ком к горлу — он вспомнил, как звонко смеялась Алка, и какое у неё было упругое, гладкое молодое тело. Она любила его, а он только о теле и вспоминает, зло оборвал себя Николай. Ему иногда казалось, что он как зачумлённый — везде разносит смерть. С этими невесёлыми мыслями он и въехал на площадку перед фермой. Трупы с неё убрали, у опушки леса чернели четыре холмика — три с крестами, один без — хозяин фермы, его дети и верный пёс, отдавший жизнь за людей.

«Скоро к ним прибавятся ещё несколько могил, — подумал он — Сколько ещё их будет?». Николай подозвал взводных и велел им послать гонца за оставшимися с вьючными лошадьми бойцами. Гонец вскочил на коня и запылил по гулкому асфальту. Николай объяснил взводным свое решение, они согласно кивнули в знак того, что поняли — Николай ещё раз отметил, что дельных взводных воспитал — и принялись раздавать приказания. Часть бойцов отправили назад в лагерь бандитов после того, как разгрузили телеги, за новой порцией барахла, остальные занялись обустройством лагеря и копанием могил. Через час вьючные лошади были уже у фермы, а Анна хлопотала у измождённых и избитых пленниц бандитов, по мере возможности помогая раненым. У казаков тоже были раненые, в основном легко — их и планировал оставить на ферме Николай. За ним тенью следовала Катька, заплаканная и переживающая смерть подруги. Николай задумался, не оставить ли всех девчонок на ферме. Потом всё‑таки решил — нет. Как раз лучше оставить парней — баб вон сколько, пусть размножаются. «Цинично? Зато практично…» — хмыкнул он.

День пролетел в хлопотах и суете. Вечером хоронили бойцов и погибших пленных женщин. Для женщин выкопали общую, а для Аллы и Вадима — отдельные могилы. Тела опустили в землю, постояли молча у пахнувших сыростью и травами зияющих отверстий в земле и навсегда закопали их, ушедших в Землю, смешавшихся с прахом своих предков. «Потом посадим тут по берёзе, — подумал Николай, — надо сказать оставшимся, пусть сделают». Девчонки плакали, а парни крепились, хотя слёзы тоже капали у многих и текли по щекам. Война оказалась не таким уж весёлым делом и каждый задумался о том, когда настанет его черед.

«Каждому своё время отмерено, — думал про себя Атаман. — Вот я скриплю и скриплю уже пятый десяток лет, и где только меня не носило, а живой. Судьба играет человеком. Кисмет, как говорят турки. Чему быть, тому не миновать».

Теперь их осталось меньше восьмидесяти человек. Для обустройства Фермы барахла хватало с избытком, было много и оружия, и боеприпасов, так что при желании гарнизон мог отбиться от многократно превосходящего его противника. Особенно, если военному делу обучить женщин. Это тоже было в планах оставшихся — Атаман подробно расписал, что они должны делать до их прихода. Главное — автономность, поэтому нужно удержать и полностью контролировать участок дороги. Если будут прибывать беженцы или просто желающие присоединиться — принимать после беседы и тщательной проверки.

Ночь прошла спокойно. Николай не хотел ночевать в доме, пропахшем смертью и тленом. Он спал под одеялами на лугу у ручья. Ночью к нему пришла Катька. Он ничего не хотел после стресса и потерь, но она хотела, чтобы её кто‑то успокоил. Волей–неволей после ее настойчивых ласк он возбудился, и они занялись тихим недолгим сексом, после чего она уснула, прижавшись к его узловатой спине.

Утро встретило небольшим кратковременным ливнем, который быстро прошёл, оставив за собой чертыхающихся бойцов, сушивших на ветерке свои одеяла. Взводные яростно материли их, справедливо указывая на то, что те должны были знать, что по утрам идут дожди. Теперь их одеяла недосушенные будут плесневеть, а они, придурки, будут спать с голой жопой, что, может, для баб и хорошо — все ими полюбуются, но вот на прыщавые жопы дураков мужского пола они глядеть не хотят! Не вызывают они у них эстетического чувства и притяжения!

Николай остановил поток красноречия взводных, предложив, чтобы одеяла сушили на ходу, покрыв ими вьючную лошадь. К смеху своему, он оказался в числе придурков прыщавожопых, намочивших свои одеяла — после ласк с Катькой он отрубился. Утром дождь вместе с толпой бойцов накрыл их с голой Катькой, ничуть не смущавшейся толпы и гордо продефилировавшей к ручью в чём мать родила. После завтрака, приготовленного женщинами из числа освобождённых и дежурными бойцами, отряд сел на лошадей и, ведя за собой привязанную сменную лошадь, опять направился в путь. Теперь их было 78.