Сергей Снегов - Люди как боги (Иллюстрации С. Цылова)
И снова мы увидели, как превращается в туманный силуэт большое красивое тело Мизара и как в пустоте еще минуту светятся два глаза и красный язык вымахивает прохладу уже невидимому телу. В лаборатории опять появился ушедший было Олег. Ирина лежала без сознания, у ее кровати дежурила Ольга. Олег опасался за ее жизнь. Люди и демиурги снабдили эскадру отличнейшими лекарствами, в том числе и от помрачения психики, но ни одно не подействовало. Медицинский автомат три раза выдавал разные диагнозы и назначал разное лечение — в его памяти нет знаний о болезни Ирины, настолько она необыкновенна.
Раздался резкий голос Эллона:
— Внимание! Возвращение из будущего! Пролет по инерции в прошлое!
Мизар вылетел из будущего без торможения в настоящем. Внешне это выглядело так, что в трансформаторе обрисовались в той же очередности тяжко пульсирующий язык, два глаза, туловище, ноги. Какую-то секунду я ожидал, что возвративший свой телесный облик пес радостно залает и потребует выхода наружу. Но туловище, так и не дорисовавшись до телесности, опять посветлело почти до полной прозрачности и пропало. Мизар, не задержавшись в настоящем, с разгона вылетел в прошлое. Эллон, согнувшись над коллапсаном, следил за огоньками, вспыхивающими на панели.
— Подопытный пес унесся в прошлое, — сказал он Олегу. — Нуль времени Мизар прошел живой и невредимый.
— Сколько ждать возвращения Мизара, Эллон?
— Около часа, командующий.
Я сказал Олегу:
— Если ты останешься здесь, я проведаю Голос. Он, вероятно, соскучился в одиночестве.
В рубке я стал ходить вдоль стены, как любил делать Граций. Анализаторы передавали Голосу картину эксперимента полней, чем это мог сделать я. Он только спросил о моем отношении к полетам в иное время. Меня наполняли смутные ощущения — надежда, боязнь и еще что-то, что можно было бы назвать инстинктивной неприязнью к опытам над живым существом.
— Положение, вероятно, грозней, чем все мы представляем себе, — сказал Голос.
— Ты тоже опасаешься, что нам грозит безумие?
— Безумие уже началось.
— Кроме Ирины, сознание не помутилось ни у кого. Машины, конечно, сразу спятили.
— Машинный интеллект не защищен стабилизатором времени, как организмы. Они и должны были пострадать раньше.
— Ты и с этой гипотезой Ромеро согласился?
— Ромеро точно назвал причину.
— Неужели мы лишимся рассудка, Голос?
Он сказал, что у нас уже утрачена сиюминутность, вернее, не сиюминутность, а сиюмгновенность. Время на корабле пульсирует между ближайшим прошлым и ближайшим будущим. Оно не течет плавно, а вибрирует. Его сводит судорога. Голос ощущает дрожь времени в каждой клетке мозга. Вибрация между прошлым и будущим заставляет вибрировать и мысль: приказы, которые он отдает механизмам, дрожат. Грубые исполнительные механизмы, к счастью, не разбираются в таких тонкостях, как дрожание мысли, вибрация приказа. Долго так продолжаться не может. Наступит мгновение, когда вибрирующий приказ перестанет быть приказом. Тогда на корабле все замрет.
— Граций дублирует тебя, но ни о чем похожем не говорит, — сказал я в недоумении.
— Скоро и он почувствует. Скоро вы все почувствуете, Эли. Время все сильней лихорадит. Промежуток между прошлым и будущим, внутри которого пульсирует время, постепенно раздвигается. И каждая вибрация оставляет след — накапливается прошлое, концентрируется будущее. Когда несовместимость прошлого с будущим станет слишком большой, время опять разорвется. В прошлый раз мы вырвались из разорванного времени между двумя солнцами, а что будет, когда время разорвется на самом корабле?
— Грозно, даже очень! Есть ли шанс на спасение?
— Только один- срочная стабилизация времени на корабле. Стабилизатор времени сейчас важней, чем трансформатор.
Меня вызвали в лабораторию. На полу лежал бездыханный Мизар. Глаза его были дико распахнуты, пасть оскалена, шерсть вздыблена. Все в молчании смотрели на мертвого пса. Молчание разорвал грозный голос Орлана:
— Эллон, ты обещал, что Мизар благополучно перейдет через нуль времени. Ты солгал.
Эллон так втянул голову, что над плечами виднелись только глаза, потускневшие и жалкие.
— Орлан, я не лгал. Мизар благополучно проскочил нуль времени. Мы все видели… Он исчезал в прошлом живой. Все видели…
— А вернулся мертвым. У тебя есть объяснение, Эллон?
Эллон сказал еле слышно:
— Я буду искать объяснения, но пока его нет.
Мизара перенесли на стол для исследования, а я рассказал друзьям об опасении Голоса.
— Тебе лучше опять пойти в рубку, — посоветовал я Грацию. — Боюсь, у Голоса сдают нервы.
— Я поговорю с Эллоном, — сказал Орлан.
Эллон подошел подавленный.
— Голос предупреждает, что время на корабле вибрирует между прошлым и будущим и амплитуда увеличивается. Когда заработает стабилизатор корабельного времени, Эллон? — спросил Орлан.
— Немедленно займусь стабилизатором, Орлан. Оставлю все работы с трансформатором и переключу стабилизатор с микровремени на время корабельное, — поспешно сказал Эллон.
Орлан холодно проговорил:
— Ты не понял, Эллон. Я спрашиваю не о том, когда ты займешься стабилизатором. Ты меня не интересуешь. Когда заработает стабилизатор, Эллон?
— Стабилизатор заработает завтра, — покорно сказал Эллон.
Я бросил последний взгляд на мертвого пса и увел Олега из лаборатории. В коридоре я сказал ему:
— Олег, если мы с тобой сдадим, последствия будут ужасны. Что бы ни случилось с другими, мы не должны поддаваться вибрации времени. И если все-таки произойдет разрыв между прошлым и будущим, держись за будущее, оставайся в будущем, Олег, ни в коем случае не выпадай в прошлое!
— Ты прав- нам с тобой надо держаться.
У него были усталые глаза- красные, воспаленные, опухшие. Я вздохнул. Только в двоих на корабле я был в какой-то степени уверен- в себе и в нем. И это было ужасно. Но почему ужасно, я не мог ему сказать.
4
Я пришел к себе поздно. Мери уже спала. Я осторожно разделся и лег. Меня разбудили рыдания Мери. Она сидела на диване и плакала, уронив голову на руки. Я схватил и повернул к себе ее лицо.
— Что с тобой, Мери? Что с тобой? — говорил я, целуя ее мокрые щеки.
Она отстранилась от меня.
— Ты меня не любишь! — прорыдала она.
— Мери! Что ты говоришь? Я не люблю тебя? Я? — после мутного сна я ничего не мог сообразить и снова хватал ее и целовал.
Она опять вырвалась, гневно топнула ногой.
— Не прикасайся! Не любишь! И если хочешь знать, я тоже тебя не люблю!
Лишь сейчас я начал понимать, что происходит. Я отошел от Мери, сел в кресло, спокойно заговорил:
— Итак, я тебя не люблю? И ты меня не любишь? Интересное признание! Но почему ты решила, что я тебя не люблю?
— Ты спрашивал обо мне Справочную! — лепетала она сквозь слезы. — Ты испугался, что нас разделяет такое несоответствие, а я ведь тоже испугалась, но думала о тебе и все искала, все искала встречи! Я хотела тебя видеть с того вечера в Каире, а ты уехал на Ору, даже не пожелал взглянуть на меня, я ведь собиралась извиниться, что была груба на концерте и в ту бурю в Столице, мне так надо было извиниться! Я думала о тебе постоянно, я не выключала стереоэкранов, чтобы случайно не пропустить передачи с Оры, я могла там среди других увидеть тебя.
Я заговорил с нежной настойчивостью:
— Ты ругала меня в Столице, а я думал: каким она чудесным голосом разговаривает со мной! Ты хмурила брови, а я восхищался: никогда не видел бровей красивее! Ты сверкала на меня глазами, а я растроганно говорил себе, что прекрасней глаз нет ни у кого, даже равных нет! Ты, сердитая, уходила, а я любовался твоей фигурой, твоей походкой, тем, как ты размахиваешь руками, и так был счастлив, что могу любоваться тобой, что мне дана эта радостная доля — смотреть на тебя.
Она простонала, стискивая руки:
— Ах, это ужасное слово «было»! Ты безжалостен, Эли, все у тебя- только было, только было!..
— Да, Мери, ты опять права, ты всегда права, ужасное, ужасное слово «было»! И все-таки сколько в нем хорошего! Ведь среди того хорошего, что было, был и наш сын, единственный сын наш, Астр, вспомни о нем, ведь он тоже был, Мери, ведь у нас с тобой был сын, и его звали Астр!
Она рыдала:
— Перестань, ты разрываешь мне сердце, Эли!
Я опустился перед ней на колени, прижался лицом к ее горячим рукам, страстно шептал:
— Нет, Мери, не перестану! И если нет другого исхода, разорву твое сердце, но не позволю забыть об Астре!
Безумие еще боролось в ней с разумом, но разум побеждал. Она сказала горько:
— Да, Эли, есть что вспомнить, есть чем гордиться. Но все это в прошлом, все в прошлом!
Я встал. Я уже знал, что спасу ее.
— Многое, многое в прошлом, но не все! Разве мы в прошлом? Мы здесь, Мери! И наша любовь с нами! Было, было- и есть!
