Владимир Чистяков - М.С.
— Подойди-ка сюда
Шаги. Звук удара. И падения. Полный недоумения и какого-то скулежа голос.
— За что?
— За то, что дурак. Тащи носилки.
Ворочают. Как куль взваливают. Куда-то тащат. Долго. Хлюпанье и приглушенная ругань. Трубы тянуться на многие километры. Она помнит. Почему тащат? Почему не добивают? Или же… Догадались. Тогда. Что тогда?
Язык ещё ворочается во рту. Нащупала ампулу с ядом. Сейчас? Или ещё немного? Смерти боишься? Да, боюсь. Но она неизбежна. Я давно уже к ней готова. Только пришёл ли мой час? Или ещё нет? И почему не проходит темень?
Снова кто-то берется за подбородок, поворачивает голову. Переполненный сочувствием вздох (и не поймешь, настоящим или как!)
— Да… Слышь, Чёрная, говорить-то хоть можешь?
Язык шевельнулся во рту. Она и сама не знает.
— Да.
— Крепко же тебя приложило!
«Какого тебе надо? Хочешь поиздеваться перед тем, как добить?»
— Эй, Чёрная, а муж-то твой чего тебя сюда отпустил? Не бабье же это дело.
Чёрная. Значит, пока всё-таки безымянная Чёрная.
— Убит он.
— Сейчас?
— Давно… Ан д Ар…
Молчание. Только вода хлюпает.
— Детей видать, у тебя нет, раз в такие дела полезла. Со сволочами этими власть делить.
— Да ваши сволочи не лучше наших.
— Это точно.
По разговорам поняла, что из канализации выбрались. Так сколько же она провалялась? Чувство времени не подводило никогда. Должно быть светло. Должно.
— Сейчас ночь?
— День.
— Почему темно?
Склоняются над ней. Поворачивают голову грубыми заскорузлыми пальцами. Зачем-то терли щёку.
— Да… Довоевалась ты Чёрная. Ослепла теперь.
Значит вот так. Совсем выбили. В самый необходимый момент.
— Совсем?
— Кожа как изнутри сожжена. С глазами не пойму что. Зрачок весь чёрный. И все сосуды полопались.
— Дай воды.
К губам приникла фляжка. Глотнула. Водка.
— Глотай, глотай. Успокаивай нервы. Чем это тебя? Никогда подобного не видал.
— Автомат чужаков у меня был. С лучевым прицелом. Взорвался в руках. От этого наверное.
Какой-то странный смешок.
— Что веселого?
— Да подумалось вдруг. Сколько лет прошло, а на свет люди всё одним путём появляются. И нового придумать не могут. А вот как убить человека или покалечить — каждый год что-нибудь новенькое придумают, да и из старенького ничего не забывают.
— Ну, а мне что подберёшь? Новенькое или так, штыком обойдешься? Или руки самому лень марать. Что не дал щенку меня добить? Пожалел?
— Нет. До крови жадный. Трус. Убивать нравится. А как под ваши гаубицы угодил — дерьмо только из ушей не текло. Сидит и трясется почти всё время. А раненых добивать — тут он первый… Чую — будь нормальный бой — стрельнул бы его. Мразь, а не человек.
— Вот значит у вас как…
— Пока учу. Может, и сгодится на что. Тебя вот тащим… А может, скоро ваши нас также поволокут.
— Может, и так.
— Думаешь, не кончились ещё ваши?
— Не кончатся.
— Не кончились, — и не поймёшь, зло или разочарование в голосе, — А ты, Чёрная, много наших положила?
— Хватает. Добить повода ищешь? Бей без повода. Без глаз я не боец. И вас убивать не смогу.
— Я ваших тоже немало уложил. Стала бы меня добивать, будь наоборот?
— Я в плен не беру.
— Ну, да зачем спрашивал. Ты же Чёрная, я и забыл.
Стало как-то неловко за своих. И перед кем! Перед врагом!
— Я за себя только сказала. Счёт у меня к вам большой.
— Счёт, счётом, это твое дело. Все мы хороши. А приказ номер 907 позабыла? Для прочтения во всех частях. Пленных не брать. Убивать всех. Кто с оружием, и без.
— Не было такого приказа.
— Так он же секретный, но наши текст достали. И мы прочли в листовках.
— Ты вроде умный мужик. И прочел в листовке, что кто-то украл текст секретного М. С.-овского приказа. А секретный приказ, судя по этой же листовке у саргоновцев знает последний стройбатовец. Зачем красть, когда можно всё узнать от языка? Зачем нам вообще убивать пленных? Этот же приказ, имейся он на самом деле, работал бы на ваших колеблющихся. Деритесь! Хотя бы за свою шкуру. Разбирать не будут. М. С., что дура, чужую армию усиливать?
Ну, вот и подумай сам, в чьем штабе этот приказ сочиняли.
Призадумался.
— Может, Чёрная, ты и права. Вроде и привык никому не верить, а нет-нет, да и попадаешься на красивые слова. А вы… Всяких Чёрных видал… Но с враньем у вас плохо. Только теперь понял.
— Лес рубят, щепки летят. Так кажется, ваша главная говорит.
— И вовсе не она это первая сказала.
— Пусть кто-то другой. Похожий. И такой же безжалостный. А ты её даже сейчас защищать готова.
— Любое дело мертво без идеи.
Этот ушёл. Пришли другие. Кажется, трое.
— Имя. Звание. Номер части.
Гавкает, как усталый пёс под дождём. И надоело уже всё, и всё равно надо лаять.
— Лейтенант Аррант. Седьмая стрелковая дивизия.
— Документы у неё были?
— Нет. Как и у всех.
— Из седьмой приведите кого-нибудь. Вдруг признает.
Несколько минут слушала, как опрашивают других. Не вызвала интереса. Ни малейшего. Неплохой признак. Похоже, одна из последних пленных. А они уже подустали бумажки заполнять. И собственно её вовсе не ищут. Почему? Вроде говорит радио. Естественно, парадные сводки. Прислушалась. Знакомый голос диктора жирно и самодовольно вещает: «Как уже сообщалось в утреннем выпуске, нашими доблестными войсками в Северном районе обнаружены останки генерал-полковника Дины дерн Оррокост, известной также как М. С.». Всё понятно. Ей, похоже наконец-таки повезло. Пока они будут разбираться, с поисками особо усердствовать не будут. Но разберутся. Не на столько же идиоты! Хотя, как знать.
Снова подходят к ней.
— Знаешь её?
— Нашей дивизии нашивка.
— Звать её как?
— Не могу знать. Нашей дивизии форма.
— Сам вижу. Знаешь её?
— Лейтенант.
— Ты дурак или прикидываешься? Послушай, идиот, повторяю для тупых последний раз. ТЫ ЗНАЕШЬ КАК ЗОВУТ ЭТОГО ЛЕЙТЕНАНТА ИЗ ТВОЕЙ ДИВИЗИИ? Вопрос понятен?
— Так точно.
— Так отвечай.
— Не могу знать!
Звук удара. Потом ещё и ещё.
— Уведите этого недоумка. Эту запишите Аррантом. Вечером придут машины, отправьте её в пятый лагерь. Там вроде, офицерьё их держат.
— А что ждать? Пешедралом отправить, не господа небось.
— И кто их конвоировать будет? Ты может быть, недоумок?
«Сам ты недоумок», — думает М. С… — «Уехала твоя карьера курьерским поездом. Ну, раз глаз с мозгами нет, то так и надо! Жаль, у меня только мозги и остались!»
Взглянул бы кто в лицо — сразу узнали бы знаменитую гадючью ухмылочку. Право же, намного реже в жизни она так ухмылялась, чем на карикатурах. Но сейчас как раз такой случай. Только не нашлось наблюдательных.
Глава 3
Естественно, образовали государственную комиссию по расследованию преступлений путчистов. Собственно юристов и экспертов там и нет почти никого. В основном — парламентские горлопаны, журналюги известные, несколько штатных демократических вдовушек (муженькам их кому Саргоновцы помогли лапти склеить, а кому — кокаина передозировка), даже парочку длинноволосых и проспиртованных поэтов (вроде бы, сифилис у одного в дурдоме не долеченный) привлекли.
Собралась публика во время путча носа из щели высунуть не смевшая. А теперь причастностью к историческим событиям гордящаяся. И совестью нации себя объявляющая.
Объявленный одним из новых героев Ярн никому бы из этой «совести» руки не подал. А вот отец его подал. И многим. Правда, перчаток не снимая. И с чествования героев новой власти первым укатил.
А Ярна уносить пришлось. Связанным. Дебош пьяный устроил герой. Орал. «Народ голодает. А вы чёрную икру тазами жрёте. Суки! За что боролись?» Успел сказать и много других тёплых слов. С переходом на личности.
Утром разбужен телефонным звонком. Звонили долго. Несколько минут. Пока он с больной головой мучительно соображая где руки, где ноги, и мысленно матерясь последними словами, сползал с кровати, телефон надрывается. С трудом берёт трубку.
— Да.
Некоторое время молчание, а затем приятный и такой знакомый женский голос.
— За что боролся? На то и напоролся!
Хотел швырнуть трубку, но на том конце провода успели раньше.
И как только узнала о пьяной болтовне? И наверняка не только о ней. И не только про него.
Вся так называемая элита творческой интеллигенции, брызжа слюной от переполняющих её верноподданнических чувств к новой власти и «спасителям»- мирренам стадно сочинила открытое письмо под гневным заголовком «Раздавите гадину!». Призывали, добрые и порядочные люди, ни много ни мало — смертной казни для всех участников выступления, полной конфискации их имущества и ссылки членов семей в отдалённые края. Подписей набралось несколько десятков. Люди сплошь известные. Большим количеством императорских премий в недавнем прошлом обласканные.
