Владимир Чистяков - М.С.
Они идут через «границу». Из них половина, если не больше в кровавых повязках. Многие едва стоят на ногах. Иных тащат. Но на поле ни одного своего не оставят. Ни живого, ни мёртвого.
Бестия стоит на башне и озирается по сторонам. В руке — пистолет.
Мишень — лучше некуда. Но стрелять некому. А с бастиона старой крепости многие очень внимательно смотрят, чтобы и не нашлось. Иные и в оптический прицел разглядывают. К этому бастиону она может позволить стоять спиной. Там ещё остались какие-то понятия о чести.
Через «границу» шагнула последней. Убедившись, что подобрали всех раненых и убитых.
Пистолет она первой швыряет на землю.
Солдат не обыскивают. Демонстративно. У иных — ножи на поясе или за голенищем. Ноль внимания.
Одна из последних надежд — на остатки порядочности Саргона.
Бестию сразу же отвозят к императору. Министр двора предлагает переодеться. Ответ — площадная ругань.
— Мои солдаты… Что будет с ними? Продашь за медяк? — отрывисто выплёвывает Кэрдин слова. Она до сих пор не до конца отдышалась. И огонь боя ещё не потух в ней.
— Абсолютно ничего. Они интернированы. И будут находится на территории моего государства пока не будет гарантировано их безопасное возвращение на родину. Гвардейцы подвергнуться взысканиям за самовольную отлучку при смягчающих вину обстоятельствах
«Ах ты, сучий сын дипломатичный. «Безопасное возвращение на родину!» Родил называется, да иные солдаты в трёх кварталах отсюда жили. У них там семьи остались… Ладно спасибо хоть на том, что не завтра их по фонарям развесят»
Наступила томительная пауза. Теперь хочешь не хочешь, а придётся говорить не с ней, а о ней. А это тяжело. Очень тяжело. Ибо она ненавидит его. И не желает помнить о прошлом.
— Мной уже давно получен запрос выдаче Кэрдин Ягр как военного преступника.
Налитый кровью взгляд впивается императору в лицо.
— И что? — считай прохрипела.
— Пока ничего.
Не этого ждала. Вовсе не этого.
— Пока. А потом?
— Многое будет зависеть от того, кто ещё попадётся. Они пока не очень настойчивы.
— Её вам не взять.
Император остановился и глухо проговорил.
— Есть сведения… Пока не проверенные. Она убита в заводском районе. Найдено тело. Сильно обезображенное. Идёт экспертиза.
В кабинете полумрак. Но Саргон видит, как по грязной щеке Кэрдин сползает слеза.
— Конец… Значит, конец всему…
— Вам — конец. Три дня назад зенитным огнём сбита Софи.
— Что с ней? — совершенно равнодушный вопрос. Софи одна из них. Одна, пусть и из немногих. А Марина- единственная.
— Ничего. Легко ранена. Содержится как почётный военнопленный. Думаю, могут предложить обменять её на тебя.
Пауза затягивается. Император продолжает расхаживать.
— Трус…
— Что?
— Что слышал. Трус и изменник. Пропусти ты нас тогда через свои районы… И она бы была жива. И многие бы ещё остались в живых.
— Да. И тогда мне пришлось бы идти вслед за вами. Что вовсе не в моих интересах.
— «Мои интересы» — быть богатейшим помещиком. И плевать, во что страна превращается.
— Не забудь, ты такой же богатый помещик, как и я.
— Я никогда не была помещиком по духу. От владений могу отказаться хоть сейчас. И не стану помещиком по духу никогда. А ты им стал совсем недавно. И даже персональную армию завёл. И предал всех. Ну, даже если и не всех, то очень многих. А тебе верили. И в тебя верили.
— А что мне до этой веры? Я уже давно пресытился поклонением своей персоне.
— Ты предатель. Это я тебе так говорю. Хорошенько это запомни. Я ведь могу и не умереть в ближайшие несколько дней.
— Можешь. Не спорю. Кстати, ты в курсе, кто командовал частями, прорвавшимися к аэродрому и сорвавший вам эвакуации?
— Мне плевать.
— Некто полковник Ягрон. Ярн Ягрон. Слыхала про такого?
Она грохнула кулаком по столу. Задыхается от бессильной ярости.
— Вы-ы-ы-ы-родок. Такое же дерьмо, как и отец.
Отец Ярна пропустил «комплимент» мимо ушей.
Пусть мать Ярна себя сначала в порядок приведёт. Пусть нормальный врач, а не санитар раны обработает. Выспаться ей тоже не помешает. Поесть нормально. Как ей, так и всем пришедшим с ней. Потом ещё поговорим. Когда в себя придёт. Хотя вряд ли она ласковей станет.
Бестия может думать о нем что хочет. И считать его каким угодно подлецом. На это право, есть немалые основания. Только вот зря демократы надеются получить от него голову Кэрдин на блюдечке. Никого из пришедших с ней не получат. Не получат, и тех, кто позже придёт. В городе ещё стреляют.
Не очень-то изменилась внешность с тех далёких времён, когда ещё не появилась Бестия. И была молода Кэрдин Ягр.
Саргон всё помнит. И ничего не забывает.
Торг императора с новой властью затянулся. Они хотели получить признание своей власти и осуждение путчистов. Заодно, естественно требовали выдачи всех, укрывшихся на территории его государства. А Саргон не долго думая, сослался на конвенцию о правах военнопленных, согласно которой интернированные могут быть переданы другому государству до заключения мирного договора только по их просьбе. К тому же, передача интернированных одной из воющих сторон прямо противоречит «Конвенции». А лично он, движимый соображениями человеколюбия, не намерен отпускать никого из интернированных до тех пор, пока не будет возможности их безопасного возвращения на родину. Среди интернированных имеются лица обвиняемые в воинских и уголовных преступлениях — гневно возразили ему. Слово императора- закон ответил он. Исключений не будет ни для кого.
Только Бестия не испытывала никаких иллюзий относительно мотивов его поступков. Но и благодарна императору она тоже вовсе не была. Старая память старой памятью, а долг долгом. И предательство всё равно остается предательством, из каких бы мотивов не совершалось…
Пусть Саргон Кэрдин и не предавал никогда.
Он предал намного более значительные вещи, чем какие-то старые чувства. Сложно оценить его роль в разрушении великой империи. Но роль эта на 200 % негативна. По крайней мере, так считает она — Бестия Кэрдин.
Чернота. Тьма. И разноцветные круги пред глазами. В ушах какой-то непрекращающийся шум. То ли шум моря, то ли голос толпы. Голова раскалывается. Не продохнуть. Что с ней? Где она? Чуть шевельнулась. Боль ударила по всему телу. Обожгло холодом.
На этот раз смогла понять — лежит спиной на битых кирпичах, почти до пояса в воде. Воздух насыщен испарениями. Дышать тяжело. В лёгкие словно битого стекла насыпали. Или это с того раза, когда под химические мины попали, а противогаз поздно надела. При каждом вздохе по лёгким изнутри словно наждаком проводят. От боли из глаз текут слёзы. Старается дышать как можно реже.
Воздух отравлен продуктами человеческой жизнедеятельности. Теми самыми, из которых и состоит большинство людей.
Мерзкая, зловонная жижа человеческого общества. Сколько в ней захлебнулось, и сколько ещё потонет! Общество ненавидит выделяющихся. И чем ярче фигура, тем она отвратительнее. Как же ненавидят скоты любое проявление чего-то высокого! Любой плевок в свинскую рожу. Напоминание о твоей скотской сущности. А мы это напоминание в грязь, в хлам. И ногами чтоб не встала.
И иных и вправду затаптывают.
Иных. Но не её.
Она выберется.
Даже отсюда.
Тем более, тут только дерьмо скотов. И даже нет их самих.
Мысли о конце… Значит вот каким он будет — задохнуться от вони или быть сожранной крысами в канализационном коллекторе. Финал! Путч подавлен, М. С. пропала без вести.
Но она ещё жива. Знает, что если и ранена, то не тяжело. Но не пошевелиться. Крови потеряла вроде не много. Но очень холодно
Пришла в себя. Сколько прошло времени? Всего наверное, сутки, пошли вторые. Крыс пока нет. Но вроде поднялась вода. Значит, есть ещё и перспектива захлебнуться. Что же с ней? Ноги, руки, чувствует, но шевельнуть ими не может. С места не сдвинуться никакими силами.
Снова очнулась. Тьма не проходит. Шум в ушах. Сквозь него — голоса.
— У стены.
— Где?
— Там.
Вроде вода плещется. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Боль постоянна. Голоса приближаются. Темень не рассеивается.
— Черный. Баба.
Ломающийся голос великовозрастной шпаны.
— Живая? Глянь.
Этот намного старше, судя по голосу — дядька лет сорока. Мобилизованный, наверное… Хотя какая теперь разница?
Кто-то стоит над ней. Странно пыхтит, шаря по карманам. Ничего не видно. Тьма стоит по-прежнему.
— Вроде. Добить.
Тишина. Рук не чувствуешь. Неужели конец? Быть пристрелянной каким-то недоноском?
— Подойди-ка сюда
Шаги. Звук удара. И падения. Полный недоумения и какого-то скулежа голос.
