Отблески солнца на остром клинке - Анастасия Орлова
— Вот ты где, едва отыскал! — раздалось над головой так неожиданно, что Тшера невольно вздрогнула.
«Размером с гору, а передвигается, как облако по небу».
— Ярмарка уже закончилась? — спросила, не оборачиваясь на Биария.
Над ухом чем-то зачавкала Ржавь.
«Принёс гостинец».
— Ай, да разбредаются потихоньку. Я всё продал и пошёл, чего там делать.
Под «всем» Биарий имел в виду и телегу, от которой велела избавиться Тшера: скрипучая повозка стала совсем ветхой и больше им мешала, чем служила.
Тшера кивнула, не отводя взгляда от жонглёров, которые, завершив представление, тушили факелы в реке и собирали свой реквизит по мешкам.
Бир потоптался рядом, потрепал Ржавь по холке, вздохнул.
— Ладные парни! — сказал он об артистах.
— Особенно южанин, — согласилась Тшера.
Бир какое-то время молчал, поглаживая Ржавь.
— Нынче мне, поди, в стойле заночевать? — то ли спросил, то ли сделал вывод. — А завтра в путь снимемся до свету?
«Всё-то ты знаешь, дружок».
Ответ её он, очевидно, тоже знал, вслух произносить нужды не было. Он взял под уздцы Ржавь и ещё раз вздохнул.
«Осуждает».
— Сведу Тыковку в стойло.
— Спасибо, Бир.
— Ай и не на чем.
Он поплёлся обратно, ведя кавьялицу в поводу. Тшера проводила их взглядом, а когда обернулась к реке, артисты с берега уже ушли, остался только южанин. Он стоял спиной к Тшере, уперев руки в бёдра, и наблюдал восход луны.
«Что ж ты со своими не пошёл? Или они ещё вернутся?»
Тшера метнула в его обнажённую спину найденный в траве орешек. Южанин обернулся, вгляделся в темноту и, заметив Тшеру, сверкнул белоснежными зубами.
— Не боязно ночью одной гулять, красавица? — спросил, подойдя ближе.
Тшера откинулась на локти и, лениво усмехнувшись, приподняла подбородок, демонстрируя вассальские татуировки на шее.
— А тебе со мной не боязно?
— Ого! — Парень улыбнулся ещё шире и уселся рядом. — Но я не из пугливых. Да и Чёрное Братство без дела не убивает. А меня казнить не за что, если только сноровка с огнём преступлением не считается.
Тшера искоса глянула на него из-под густых ресниц.
— А с девками так же сноровист?
Южанин чуть стушевался, улыбка его дрогнула и застыла, словно холодец, но глаз он не отвёл и ответ нашёл быстро:
— Хочешь проверить?
— А не разочаруешь? — в тон ему спросила Тшера.
Парень рассмеялся задорно и вольно, запрокинув голову назад, разметав по спине смоляные пряди.
«Хоро-ош!»
Тшера прикрыла глаза, представив, как запустит в эту гриву пальцы, как намотает её на запястье, оттягивая голову южанина назад, и лунный свет, льющийся в окно, вот так же высеребрит тонкий горбатый нос, загорелую шею, острый кадык… и капельки пота меж ключиц.
«Как будто я прирезать его собралась, а не…»
— Эй, ты куда? — удивился он, снизу вверх поглядев на поднявшуюся на ноги Тшеру.
Она молча смотрела в ответ, выжидая.
«Подпустить бы толику нежности во взгляд, да там одна лишь хищность».
— Так ты не шутила?
«Догадлив».
— Ты ж не из пугливых, — усмехнулась она.
— Не из пугливых.
Южанин встал, сравнявшись с ней в росте, расправил мускулистые плечи и коротко махнул кому-то за её плечом, отсылая, чтобы не ждали.
— Я из сноровистых, — заговорщически улыбнулся он.
«И хвастлив».
…Перед рассветом она бесшумно прокралась в стойло, потрепала по плечу свернувшегося в сене Биария. Он тут же схватил сапоги, аккуратно поставленные рядышком с импровизированным ложем, а уже потом открыл глаза.
Сапоги на его лапищи шились на заказ в одном из маленьких городков и представляли для Бира такую небывалую ценность, что Тшере потребовалась пара седмиц, чтобы уговорить его носить их на ногах, а не в руках, бережно прижав к груди, и ещё одна седмица — чтобы заставить в этих сапогах ходить, а не сидеть в телеге, задрав ноги.
Ржавь и Орешка он снарядил ещё с вечера, чтобы не терять времени по утру, и Тшера, сев в седло, послала кавьялицу.
— Мы всегда так спешно сбегаем, что мне иной раз думается — ты их того… порешаешь под утро, — сказал Бир, нагнав её верхом на Орешке у кромки чёрного предрассветного леса.
— И съедаю вместе с сапогами, — флегматично пошутила Тшера.
Бир поёжился и покосился на свою драгоценную обувку.
— Не бойся, все живы. И даже сапоги их целы.
— Я знаю.
«Но упаси Первовечный не уйти, пока они спят».
— Почему всегда затемно? Светает сейчас нерано… — задал Бир давно занимающий его вопрос.
«Дневной свет делает всё настоящим. Меня тоже».
Бир всегда долго размышлял, прежде чем что-то у неё спросить, и Тшера это ценила. Видела сосредоточенно насупленные брови, замечала долгие, переполненные задумчивостью взгляды, но вопросы не поощряла и первой разговоров никогда не начинала. Они уже почти год как ездили вместе, но о причинах её дезертирства из Чёрного Братства Бир до сих пор не спрашивал, и за это Тшера была ему особенно благодарна. Тем более что видела, как вопросы жгут ему язык, но Бир их всё же удерживает, решительно стиснув зубы. Может, о чём-то догадывается. Может, знает, что она не ответит.
— Так бы и позавтракали, и отдохнули как следует… — вздохнул он. — Под крышей-то раз в седмицу ночевать доводится.
«Реже, чем бежать и не оглядываться…»
— В следующей деревне отдохнём. И позавтракаем. Обещаю.
* * *
Южанин проснулся от ощущения пристального взгляда, но в комнатушке постоялого двора кроме него никого не было. За окном наступил самый тёмный час: луна уже скатилась за чёрную полосу леса, а солнце пока не спешило заступать на свой пост. Южанин потянулся, мечтательно прикрыл глаза.
— Меня Айар зовут.
— Это неважно.
— Не запомнишь? И ладно. А я твоё имя запомню.
— Ты его не знаешь.
— Так назови.
И этот долгий, жгучий взгляд, сверкающий золотыми отблесками из-под густой тени чёрных ресниц.
— Эр.
— Это мужское имя.
— Пусть так.
— Ладно. Пусть так.
Айар провёл ладонью по смятым простыням опустевшей стороны кровати — уже остыли. Конечно, она ушла. Не попрощалась и вряд ли его вспомнит, хоть он и уверен, что не разочаровал её. Но Вассалы — те ещё любодеи. Сколько у неё таких, не разочаровавших! Вассалам нельзя заводить семью, нельзя ни к кому привязываться, они служат церосу, и ничто не должно становиться важнее этой службы. Неудивительно, что потаскунство в их среде в порядке вещей. Так что Айар наверняка один из череды многих — одноночных, безымянных. Но почему-то ему очень хотелось хотя бы надеяться, что Эр его запомнила. Он-то до конца жизни не забудет её жгучий взгляд и терпкий запах трубочного дыма, шалфея и розмарина.
Айар потянулся ещё раз и встал — сон пропал, а попусту валяться в постели он не привык. Отыскав