Колыбель тяготения - Сима Кибальчич
Тим слушал, чуть наклонив голову. Но не приблизился, не сел напротив. Торчал на расстоянии половины прыжка изоморфа. Сомневался в словах или не решался вступить под каменную гряду. Оттягивал момент.
— Что значит совершенная форма? Вы же можете принимать любую?
— Ошибаешься. Старейшины близки к совершенной форме, Ру способен долго хранить округлые очертания ствола. Главы других родов. Благословенные трансформации многих поколений сделали их такими. Молодым охотникам Просторов не сгладить и не удержать ростки без слияния с лучшими. И мои мечутся и рвутся наружу. И все без толку. Не убив тебя, мне не приблизиться к совершенству.
Тим все-таки подошел и осторожно опустился рядом. Вид сосредоточенно серьезный, доброжелательный, даже послушный. Играет. А по легкому напряжению век видно, как под костяной коробкой бродит следующий вопрос.
— Значит, трансформация помогает стать совершенными?
Маленькими шажками к запретной теме. Жалко, сквозь натянутую пленку не добраться до сладкой вены под подбородком. Но росткам спокойнее, когда Тим рядом. Они нежно круглятся под корой.
— Так говорят старейшины и служители Стен изысканий. Их послушаешь, так мир дышит, охотится, пасет изменения, только чтобы перетечь в идеальную форму. Болтовня для голубатов и конца этому нет.
Ирта всегда швыряло от слепой веры к злому неверию. Он знал, как охотиться, вынюхивать лучшие изменения в живом нутре Орфорта, но зачем все это нужно — не находил определённости.
— А боги? Для чего являются боги, Ирт?
— Тебе не нужно знать. А мне нельзя говорить. Особенно в Поясе Холода.
— Расскажи, что можно.
— Можно напомнить, что в глубине переходов есть ниша с натянутыми струнами, — прошипел Ирт. — Она все еще ждет Чагу.
Близко наклонившийся Тим отпрянул, а ростки недовольно заворочались.
— Ты этого не сделаешь. Не в этот раз.
— Почему ты так в этом уверен, дружок? Ведь знаешь, бешенство изоморфов бывает сильнее разумных мыслей, — он нарочито медленно облизал губы, зная, как каменеет Тим от незамысловатого действия. — Пока я спокоен, разрешаю тебе остаться здесь. Сам прогуляюсь внутрь с твоими жужелицами.
Здесь и сейчас, под Стенами Флаа, Ирт чувствовал необходимость оставить Тима снаружи. Инстинкты охотника шептали о смертельных дарах, которые отец мог припасти для гостей. Пусть лучше Ирт возьмет мерзкие земные механизмы, что собирают данные. Перед Ру и так не оправдаться. С другой стороны, отец сам завывал о помощи землянам. Чего же тогда хотел? Ирт никогда не был достаточно умен, чтобы сделать правильный выбор и угодить Ру.
— Решил меня оставить, поэтому и расселся так приглашающе? Не выйдет, я пойду внутрь.
— Не боишься, что уже никогда не выйдешь?
— Боюсь. Потому и пойду.
Тим вскочил и, не оглядываясь, двинул в глубину проема. Мертвые механизмы устремились за ним. Пещерные черви, пожри их медергом. Ирт отодрал спину от стены, чувствуя себя тысячелетним огрангом. Впрочем, далеко идти не пришлось, Тим уперся в сомкнутые каменные зубцы и занялся их ощупыванием. Роботы бодро бегали по выступам, толкали веточки ног в трещины, светили огоньками в щели. Игры малоразумных почкований: щупать, шелестеть, подмигивать. Как отступает Пояс Холода, их полно путается между стволами в гротах и нишах Стен. Да и в каждой луже Просторов мальков тьма-тьмущая.
— Я думал, ты не любишь ползать по камням. Уже не заставляю, а сам стараешься. Но на брюхе и коленях у тебя лучше получалось.
Тим обернулся и сверкнул сердито глазами. И как это получалось у него без всякого источника света внутри головы?
— Человеку я бы дал тебе в морду за такие слова.
— А мне боишься?
— У тебя морды нет.
Звучало как-то обидно. Будто изоморф не высшее творение вселенной, а какое-то недозревшее почкование.
— У меня есть ствол. И ветки.
— «Дать в ствол» звучит свежо, я подумаю. Ты болтаешь ерунду и будто и не замечаешь, что здесь случился обвал.
Ирт равнодушно скрестил руки.
— Хотя на обвал не похоже, — Тим сосредоточенно пялился на изнанку шлема, видимо, картинки цифровые смотрел. — Мне подгружаются данные, что это не свежие разломы. Они обветрены и окислены от контакта с кислородом. Не за одну сотню лет. Все сплошь стандартные химические соединения Орфорта.
— Так это обвал или не обвал? — забавлялся Ирт.
— Судя по самодовольному виду твоего морды-ствола не обвал, а волшебная дверь изоморфов.
— Что значит волшебная?
— Открывается по боевому реву: «Сим-сим, откройся» или «Во имя огранга, медергома и офура». Или что-нибудь похожее.
— Разве двери открываются словами?
— У людей — да. Словами, картинками, пучками энергии.
— Понятно, волшебное — значит даже ничтожное существо с ним справится. Если ты надеешься сделать жалобный вид и сказать «пожалуйста, сим-сим», то не выйдет. Это дверь изоморфов. У нее есть замок.
Все проходы в Стены закрывали, когда наступал Пояс Холода. Пусть ищет волшебные слова железными блохами. Ничего у него не выйдет. Долго прохлаждаться снаружи они не станут, не для этого пришли. Но понаблюдать за возней Тима хотя бы десяток глубоких входов очень хотелось. Тот развернул перед собой прозрачный лист из картинок и цифр и начал в нем копошиться сразу двумя рукам. Морщил складку на лбу, с силой сжимал губы, и скулы выглядели острыми и сердитыми. Из летающего пупыря прыснула туча крошечных, почти не различимых созданий и облепила камни. Они легко забирались в трещины и просачивались внутрь Стен, как пещерные ручьи.
— Что за мошкара? Надеешься, они прогрызут дыру, чтобы в нее протиснулась твоя умная голова?
— Я не засовываю части тела в труднодоступные места. В отличие, кстати, от тебя, естествоиспытатель, — ядовито проговорил Тим и воззрился так, будто был на три головы выше.
Хамит зверушка. И жаль, что не засовывает. По ростам пробежал невесомый вздох. Раньше он думал, что худшее в человеке — неизменность его тела. Но в последние дни в соках Ирта бродила догадка, что главный недостаток симбионта
