Сам себе клан - Сергей Сергеевич Мусаниф
— Зеркало, — потребовал Ломтев.
— Сей момент, ваша светлость, — детина порылся в прикроватной тумбочке и вручил Ломтеву маленькое зеркальце в металлической окантовке.
После того, как Ломтев посмотрел на свою руку, открывшееся зрелище не стало для него большим сюрпризом. В зеркальце умещалось не все и сразу, но масштаб катастрофы оценить было можно.
Худой обтянутый кожей череп, покрытый копной седых волос, от лба к затылку идут две залысины. Морщины, старческие пятна, какой-то застарелый шрам на правой щеке… Борода, тоже седая и нечесаная. Усы, как часть того же ансамбля…
Рассмотреть тело мешало укрывавшее его по грудь одеяло, но от него тоже не стоило ждать ничего хорошего. Когда-то наверняка могучее, сейчас оно было жалким и высохшим. Слабое воспоминание о том человеке, которым он был когда-то.
Кстати, а кем он был-то?
Если бы Ломтева попросили назвать возраст нового вместилища для его души, или, как там говорил чертов проводник, атмана, он бы определил его лет в сто. В лучшем случае — в восемьдесят, но это были бы очень плохие. не знавшие медицины и здорового образа жизни восемьдесят.
Но, помимо очевидных минусов, у его нового положения были и определенные плюсы.
Дедушка старенький, дедушке все равно…
— Кто я? — спросил Ломтев.
Детина на несколько секунд завис, потом снова принялся чесать затылок.
— Видать, совсем плохой у вас вчера был день, ваша светлость, — озадаченно прогундосил он. — Всякое я видел, но чтобы человек имя свое забыл… Вы, ваша светлость, князь Громов. Виктор Алексеевич.
Фамилия совпадала с той, что называл проводник. Он ведь называл? Но это явно не глава семейства, властный, могущественный, находящийся на пике сил. Это, скорее, его выживший из ума отец. Или дед.
Бракоделы, подумал Ломтев о проводнике и тех людях, что его послали. Ничего правильно сделать не могут. Хорошо хоть, только князем ошиблись.
Вселили бы его в крестьянина кого-нибудь, неграмотного и ничего, кроме сохи, не видевшего, и шатай эту империю с нуля…
— Ладно, — сказал Ломтев, пытаясь принять новую информацию. — А кто ты?
— Так это… Иван я, ваша светлость, — сказал детина. — Вообще-то, я тут санитар, но вы меня денщиком своим кличете, а я и не возражаю.
Санитар, значит? Больница? Вряд ли, обстановка слишком роскошная, резная мебель, ковры, шторы бархатные… Дом престарелых? Или он какой-нибудь крепостной санитар, в фамильному особняку вместе с мебелью приписанный?
Вряд ли князь находится со своим денщиком в отношениях настолько близких, что тот сможет заметить подмену. Скорее, любые странности он будет списывать на старческий маразм. Конечно, стоит быть осторожнее, но пока стратегия «мне триста лет, я выполз из тьмы» вполне себе работала, и Ломтев решил уточнить еще кое-какие детали.
— Где я?
— В пансионе «Золотая осень», ваша светлость.
Значит, все-таки дом престарелых. Золотая осень, последний приют. Судя по обстановке, здесь недешево, но, судя по рассказам проводника, семья вполне может себе это позволить.
— И что со мной?
— Вы просто старенький, ваша светлость, — сказал Иван. — А я за вами, значится, ухаживаю.
— Так давай, начинай, — сказал Ломтев. — Сегодня у меня не настолько плохой день, и я не собираюсь до вечера проваляться в постели. Помоги мне встать.
— Встать? — изумился Иван, даже забыв добавить про «светлость», и ломтев понял, что на этот раз сморозил что-то несусветное. Мгновением позже его блуждающий по комнате взгляд уперся в стоявшее в дальнем углу кресло-каталку.
Класс, подумал Ломтев, так вот почему ноги не слушаются. Я еще и парализован ниже пояса?
Нормально вообще.
Он почувствовал поднимающуюся из глубин его существа ярость, но бедняга Иван был явно не тем объектом, на котором стоило бы ее вымещать.
— Сесть, — сказал Ломтев, подавив в себе естественные порывы. — Помоги мне сесть.
— Сей момент, ваша светлость, — Иван сдернул с него одеяло, и Ломтев узрел еще одну грань его нового существования. Это было логично, в общем-то. учитывая диагноз, но все равно оказалось для Ломтева неожиданностью, причем крайне неприятной.
Памперс.
Под пижамными штанами явно угадывались очертания памперса, и сейчас Иван будет его менять.
Как он это, собственно говоря, каждый день делает.
Может быть, даже гордится оказанной ему честью и доверием, все-таки, княжеский памперс — это тебе не хрен собачий.
Все это было настолько унизительно, несправедливо и вообще, что Ломтев был готов то ли разрыдаться, то ли забиться в истерике. Но вместо этого, когда Иван свернул с его худых ног пижамные штаны, он зажмурился и крепко сжал зубы.
Процедура оказалась небыстрой, перед тем, как нацепить на князя новое изделие, Иван обтер его тело сначала влажным, а потом сухим полотенцем. Потом штаны наконец-то вернулись на место, Иван подкатил к кровати кресло-каталку и помог Ломтеву в нее пересесть.
Кресло было автоматизировано, под правой рукой Ломтев нащупал управляющий джойстик. Не желая показывать ивану, что понятия не имеет, как с ним обращаться, Ломтев сделал вид, что ему некуда спешить и скрестил руки на груди.
— Завтрак, — потребовал он.
— Конечно, ваша светлость, — засуетился Иван. — Сию минуту.
Денщик ушел.
Управление креслом оказалось интуитивно понятным, джойстик хорошо лежал под правой рукой, и Ломтев принялся кататься по своим новым апартаментам, изучая обстановку.
Первым делом он подкатил к окну и раздвинул тяжелые плотные занавески, заполняя комнату естественным светом. За окном обнаружился сад, а в нем — зеленая трава и деревья в цвету. Значит, весна.
В шкафу обнаружилась одежда, в основном — халаты и пижамы. Подразумевалось, что обитающему здесь человеку уже некуда выходить, никто его снаружи особо и не ждет, да и сам он, видимо, за пределы дома престарелых не рвется.
На столе, тяжелом и дубовом, стоял графин с водой. стаканы и ваза с фруктами.
В углу под торшером стояло кресло, журнальный столик и на нем — какая-то недочитанная, судя по торчащей из середины закладке, книга. Ломтев перевернул ее, чтобы посмотреть на обложку.
Надо же, в этом мире тоже был фон Клаузевиц и он тоже писал трактаты о войне.
Некоторые абзацы были подчеркнуты, а на полях книги обнаружились карандашные заметки, сделанные хорошо поставленным каллиграфическим почерком, но уже явно нетвердой старческой рукой. Ломтев полистал книгу, а потом бросил ее на место.
Чтение небесполезное, но перед тем, как начинать войну, стоило бы выяснить, кто твой враг.
За портьерами обнаружились две двери. Одна из них вела в просторную ванную комнату, с низко висящим, похоже, что под его персональные нужды, умывальником, унитазом и большой чугунной ванной на витых
