Кто-то внутри - Сергей Сергеевич Мусаниф

Сергей Мусаниф

Кто-то внутри

Когда ты откроешь дверь в ад, будь готов к тому, что ад содрогнется.

Отто фон Бисмарк.

Пролог

Одни говорили, что они были демонами, вырвавшимися из Десяти Судилищ, чтобы устроить ад на земле. Иные говорили, что они были обитателями другого измерения, существами, состоящими из чистой энергии, не способными существовать здесь в своем первозданном виде и вынужденными приспосабливаться. Третьи говорили, что они присутствовали на земле всегда, с самого начала времен, и терпеливо ждали своего часа.

Высказывались и более экзотические версии.

Все их объединяло одно — не имело большого значения, как именно это произошло. Врата были открыты, последствия оказались необратимыми. Династия Цин провозгласила свое возрождение, сумела оседлать волну и вознеслась до девятого неба. Новый Император заключил с демонами Великий Договор и начал войну, чтобы править всеми.

Мы пали первыми жертвами той войны.

отрывок из книги Дзиро Оониси «Последние дни старого мира»

Глава 1

Чертов дождь шел уже четвертые сутки, и если бы рекруты постоянно не вычерпывали воду из окопа, нам бы уже пришлось плавать. А так мы всего лишь бродили по колено в грязи.

Дед говорил, грязь и война — это постоянные спутники. Ты маршируешь по грязи, ты бежишь в атаку по грязи, ты валяешься в грязи, прячась от пуль и осколков, ты дерешься в грязи, и в грязи ты умираешь.

Сам дед на войне не умер, о чем, как мне кажется, на старости лет очень сожалел.

Папенька, впрочем, тоже героически помереть не сподобился. Всем хорош род Одоевских, только одна есть незадача: не получается у князей головы свои на поле брани сложить. У деда не получилось, у папеньки не получилось, прадед так и вовсе от лихорадки где-то в заокеанских колониях скончался, где его и похоронили в присутствии одного только консула, если аборигенов, копавших могилу, в расчет не принимать, так что теперь лишь на меня вся надежда.

И шансы мои, должен сказать, весьма неплохие. Артиллерия по нашим позициям уже несколько часов работает, а значит, скоро они опять полезут.

На третий год войны на той стороне наконец-то случился снарядный голод, так что они уже не могут себе позволить палить по нашим позициям просто профилактики ради. За каждым длительным обстрелом следует атака. Несколько дней передышки — артподготовка — штурм, это неизменный цикл, по которому мы живем в ожидании масштабного контрнаступления.

Которое еще неизвестно, когда будет.

В любом случае, начнется оно не раньше, чем закончатся дожди и просохнет земля. Потому что сейчас по здешним полям только танк пройти и может, да и то не всякий. Прочая бронетехника намертво в грязи вязнет, а одними танками и пехотой, которая везде пролезет, много не навоюешь.

Даже с нашей поддержкой.

Даже если это отборная государева пехота, имперские соколы, соль земли.

В наступление мне не особенно хотелось, но вероятность, что удастся его избежать, была мизерная. Я здесь уже полгода, до ротации — еще полгода, и то не факт, что я попаду в число счастливчиков, а шансы, что генштаб будет тянуть до осени, стремятся к нулю.

Скорее всего, через пару-тройку недель и поползем. Если доживем, конечно.

И если они раньше не поползут.

Я зевнул и посмотрел на часы.

— Скучаете по своей кроватке, граф? Время-то еще детское.

В Петербурге моей беззаботной молодости — то есть, где-то полгода назад — я в такое время, бывало, только просыпался. Завтракал шампанским и ехал в какое-нибудь увеселительное заведение, работающее до самого утра. Рассвет я любил встречать на набережной, и, разумеется, не в одиночестве. И уже после этого, когда основное население столицы просыпалось и собиралось на работу, я отправлялся домой. Чаще всего, тоже не в одиночестве.

А здесь в это время мне уже хотелось спать. Может быть, это все от понимания, что увеселительные заведения, рассветы на набережных и компанию, состоящую не из представителей моего пола, в ближайшее время я смогу увидеть только во сне.

C’est la vie.

После того, как я закончил Императорскую Военную Академию, которой отдал шесть лет своей молодости, я заключил с Империей негласный социальный контракт. Она (и в немалой степени папенька, конечно) позволяла мне делать все, что я хочу, спать до вечера или не спать до утра, тратить семейные деньги любым не противозаконным способом и вести сибаритский образ жизни, взамен требуя от меня только готовности отдать свою жизнь, если вдруг что.

И когда это «если вдруг что» наконец-то произошло, и случилась война, Империя (и в немалой степени папенька, конечно) определили меня на фронт.

— Полноте, граф, — не унимался Андрюша. — Может быть, распишем пульку?

— Третьего нет, — сказал я.

Петр недавно ушел в расположение медсестер. По официальной версии — спросить таблетку от головной боли, по неофициальной, но явно имевшей больше отношения к правде — закрутить амуры с какой-нибудь сестричкой. Словом, если у него получится, то он вернется к утру, а если не получится, то через двадцать минут.

— Мы можем сыграть и вдвоем.

— Это скучно, — откровенно говоря, я не большой любитель преферанса, но братьям по оружию это времяпрепровождение по душе. — К тому же, Петр может обидеться, что мы его не подождали.

— Что ж, подождем.

Генератор приказал долго жить еще до нашего прибытия на позиции, так что блиндаж освещался при помощи древней и изрядно коптящей масляной лампы. Еще здесь было холодно и сыро, поэтому вылезать из-под одеяла мне не хотелось.

Я мог бы сделать так, чтобы тут стало светло, благо, что проводка осталась на месте, а Андрюша мог бы сделать здесь тепло и сухо, но инструкции и устав были против. А если штабс-капитан Абашидзе заметит, что мы нарушали инструкции, и, тем более, устав, то следующие несколько часов станут для нас очень неприятными.

А он заметит, обязательно заметит. Такое сложно не заметить, а он из той породы командиров, что все замечают и спуску никому не дают.

Поднимать температуру окружающей среды путем трения собственного тела о воздух, наматывая штрафные круги вокруг позиции, да еще и под огнем противника, нам с Андрюшей совершенно не хотелось. Конечно, маловероятно, что они сюда попадут, до этого дня еще ни разу не попадали, но чем черт не шутит…

— Чертова весна, — сказал Андрюша. — Знаете, граф, оказавшись здесь, я совершенно неожиданным для себя образом обнаружил, что ненавижу чертову весну с этими постоянными ливнями и липнущей к ботинкам грязью. А ведь раньше это время года я любил больше прочих.

— Летом будет жара и пыль, —