Его последний приказ - Дэн Абнетт
Роун был в последней клетке, которую они прошли. Он сидел на полу, рядом со входом, прислонившись спиной к левой стене камеры. Он даже не поднял взгляд.
Охрана открыла дверь последней камеры тюремного блока. Гаунт посмотрел на них.
— Душевая? — спросил он.
— Мы вернемся через двадцать минут, — ответил один охранник. Гаунт кивнул и вошел в пустую камеру. Охранники с грохотом металла по металлу закрыли камеру и ушли.
Гаунт бросил пластековый мешок на пол камеры, затем подошел к правой стене и, прислонившись спиной, сполз вниз возле входа.
— Ну, какой расклад, Брам? — тихо спросил Роун с другой стороны стены.
— Мы завязли по уши, Эли, — ответил Гаунт. — Думаю, что это из-за моего неверного решения. Я подтолкнул их слишком сильно.
Последовала длинная пауза.
— Не кори себя, — сказал Роун. — Мы все знаем, почему ты сделал то, что сделал. Они относились к нам, как к дерьму. Ты не хотел рисковать.
— Может быть, нужно было рискнуть. Нам грозит трибунал. Балшин за главную. Может быть, Вон Войтц, после того, что я сделал, больше не на нашей стороне.
— Боевая необходимость, Брам, — стоически ответил Роун. — Если бы мы остались в том фесовом контейнере...
— С нами могло бы все быть в порядке. Или, хотя бы, в лучшей ситуации. Мне нужно было довериться Ладду.
— Этому фесу?
— Теперь нам всем надо довериться ему, Элим. Этот фес наш единственный друг. Скажи остальным. Нам нужно соблюдать все его инструкции и рекомендации, или мы окажемся у стены с повязками на глазах.
— Почему?
Гаунт вздохнул. — Обвинение в заражении Хаосом.
— Это трудно доказать.
— А еще труднее опровергнуть. Эли, как комиссар, я всегда ошибался на стороне осторожности.
— Ты имеешь ввиду, сначала стреляй?
— Сначала стреляй.
— Фес.
— Ладд на нашей стороне, и мне, возможно, удастся вернуть Вон Войтца, если я смогу на какое-то время встретиться с ним. Но все равно убедись, что Призраки сотрудничают с Ладдом. Нравится он тебе или нет, он единственная хорошая карта в наших руках.
— Это приказ?
— Это самый большой приказ, из тех, что я давал тебе.
— Считай, что сделано.
Гаунт посмотрел на лежащий рядом пластековый мешок. — Ладд хочет, чтобы мы помылись и привели себя в порядок. Одели новую одежду. Стали свежими, побритыми и вычищенными для слушаний.
— Мне нормально так, как я есть.
— Роун, я не шучу. Мы воняем грязью и разложением. Мы воняем так, что они думают, что это зараза Хаоса. Все сделают это, или будут отвечать передо мной.
— Эзре это не понравится.
— Я знаю.
— И Кёрк...
— Я знаю. Оставь ее мне.
— Ты собираешься последовать моему совету? — спросил Роун.
Гаунт покачал головой. Совет Роуна, который он повторял пару дюжин раз за последние несколько дней был в том, чтобы сдать Кёрк, отдать ее Комиссариату в обмен на жизни Призраков. Она ему никогда не нравилась. И было безумием то, что за последние десять месяцев она дала Роуну слишком много причин поступить так. Саббатина Кёрк была храбрым, устремленным офицером. Но было еще кое-что в ней, что было по сути ненадежным. На Гереоне она слишком долго терпела оккупацию архиврага.
Она научилась тому присущему навыку упрямого бойца сопротивления, тому качеству, что было как благословением, так и проклятием: никто, ни друг, ни член семьи, ни, даже, спутник жизни, не могли быть избавлены от предательства, если это служило делу. Это делало ее непостоянной и непредсказуемой, как бритвенную змею.
Кёрк была любовницей Элима Роуна последние восемь месяцев. Роун хотел ее, но он все еще не слишком ее любил, и даже нисколько ей не доверял.
— Итак, что дальше? — спросил Роун.
— Они начнут с меня. Я так думаю, ты будешь следующим. Придерживайся фактов. И придерживайся нашего допуска к секретной информации, пока я не скажу тебе поступить иначе.
— Ясно. Фес, не могу поверить, что думаю об этом, но... нам было бы безопаснее остаться на Гереоне. — Гаунт ухмыльнулся. — Да, возможно. Но у нас появился шанс и мы им воспользовались. Нам нужно было выбраться с мира с новостями о Стурме. И о Сынах. Требования долга, Эли.
— И вот, как они поблагодарили нас, — горько сказал Роун. Гаунт услышал, как он пододвинулся к краю стены. Грязная рука Роуна появилась сквозь решетку.
— Я никогда не хотел отправиться на Гереон, — услышал его Гаунт. — Я думал, что это сумасшествие, я думал, что это суицид, и это было почти так. Но я сделал то, что ты приказал, и то, что заслужил Бог-Император. И, клянусь фесом, я никогда не ожидал, что для нас все так обернется. Мы верные солдаты Империума, Брам. После всего, что все мы сделали, и после того, чем все мы пожертвовали, куда, черт возьми, подевалась справедливость?
Гаунт протянул руку через решетку и схватил руку Роуна.
— Она будет, Эли. Жизнью клянусь, будет.
— Я хочу, чтобы это отменили, — сказал Вон Войтц.
— После того, что они сделали? — ответила Балшин.
Вон Войтц махнул руками, словно стряхивая крошки с колен. — Мы с ними плохо обращались. Я обязан им...
— Ничем, сэр. Вы ничем им не обязаны, если они запятнаны. В этом суть. Какую бы миссию они не закончили, какую бы великую службу они не сослужили вам и Крестовому Походу, если они вернулись запятнанными, на этом конец. Мы не можем рисковать. Если мы сделаем это, значит уклонимся от нашего долга перед Золотым Троном.
— Ты такая сука, Балшин, — сказал Вон Войтц.
— Спасибо, Бартол.
