Вадим Проскурин - Взлет индюка

— Вижу, — сказал Длинный Шест.

— Через пять минут ты должен быть за ним, — приказал Джон. — Чтобы ни одна собака не увидела.

— Причем тут собаки? — удивился Длинный Шест.

И пустил лошадь в галоп. Его последний вопрос остался без ответа.

Через час Джон велел Длинному Шесту запутать след, и детально разъяснил, как именно это делается. Длинный Шест вначале долго не понимал, а потом понял и восхитился. Надо же, как ловко можно следы прятать!

Дальше был долгий монотонный путь. Лошадь то взбиралась на очередной холм, то спускалась в ложбину, время от времени приходилось петлять, объезжать овраги и буераки, эти неудобства сильно утомляли животное, по дороге ехать куда быстрее и приятнее. Но ехать по дороге Джон запретил.

Время от времени серьга оживала и давала какой-нибудь дельный совет, типа, эту горку лучше объехать слева, а вон ту — справа. Ничего другого Джон не говорил, видимо, боялся, что серьга перегреется. Но она почти не нагрелась, так, чуть-чуть.

— Джон, можно отвлеченный вопрос задать? — спросил Длинный Шест.

— Потом задашь, — сказал Джон. — Отель уже близко, за следующим холмом. Ты лучше не об отвлеченных вещах думай, а легенду прорабатывал. Морду и рубаху сильно изгваздал?

Длинный Шест оглядел рубаху и понял, что изгваздал ее сильно. Раньше она была светло-серая, считай, белая, а теперь стала темно-серая с зеленым, а запах такой, будто в супе вымачивали. А морда… так вот отчего она чешется!

— Направо в двухстах шагах овраг, там на дне ручей течет, — сообщила серьга. — Умойся и рубаху поменяй.

— На что поменять? — не понял Длинный Шест. — Там в овраге меня кто-то ждет?

Несколько секунд Джон молчал, затем спросил:

— Ты разве сменную рубаху не взял?

— А зачем? — удивился Длинный Шест. — Ты же сам сказал, всего тридцать дней, зачем сменную рубаху брать?

Джон ответил на этот вопрос загадочно:

— Есть такое слово — гигиена. Вернешься — я расскажу, что оно значит.

— Я и так знаю, — сказал Длинный Шест. — Это когда палач перед пыткой руки моет, чтобы заражения крови не было.

— Дебил, — сказала серьга. Помолчала и добавила: — Короче, так. Умойся и постарайся рубаху как-нибудь прикрыть, плащ надень, что ли. Если будут расспрашивать, скажешь, что видел вспышку, грибовидное облако, гром оглушительный, лошадь понесла, все такое… Никаких подробностей ты не видел. Постарайся к какому-нибудь каравану прибиться или к работорговцам-экспедиторам. Дашь начальнику поезда десять долларов, он тебя с радостью примет. Только заранее десятку отложи, всю пачку не свети.

Джон вышел из медитации, слез с кровати и стал набивать косяк.

— Чего грустишь? — спросил он Алису.

Она ничего не ответила, только пожала плечами. А что тут ответишь?

— Тебе забить? — спросил Джон.

Алиса отрицательно помотала головой. После праздника она на коноплю вообще старалась не смотреть. Надо же было так упороться, стыд-то какой… До сих пор орки и люди пальцами показывают и смеются.

— Танцор говорил, в нашей новой квартире ремонт уже заканчивается, — сообщил Джон. — Сходи завтра, посмотри, как там что. Обои, занавески, рюшечки всякие… Ну, и барахло начинай собирать помаленьку.

Алиса тяжело вздохнула.

— Попроси Танцора, пусть пару рабынь подгонит, — попросила она. — Я одна не справлюсь.

— С чего это вдруг? — удивился Джон. — Ничего сложного нет, берешь коробку, берешь барахло, аккуратно упаковываешь… Я бы тебе сам помог, но меня завтра Герман вызовет, есть одно дело за городом, целый день будем по дорогам мотаться.

— Паковать вещи — работа для рабыни, — заявила Алиса.

— Ты неправильно классифицируешь работу, — сказал Джон. — Работа бывает двух видов: та, которую делать надо, и та, которую делать не надо. А все остальное от лукавого. Перевезти барахло к Тринити надо. Вот и займись.

— Ты со мной разговариваешь, как с тупой орчанкой, — сказала Алиса.

Джон улыбнулся.

— Ты, вообще-то, и есть орчанка, — сказал он. — И будешь ей оставаться еще дней шестьдесят примерно. А насчет тупизны…

Алисе показалось, что она ослышалась.

— Шестьдесят дней? — переспросила она. — Всего шестьдесят дней?!

— Это предположительный срок, — уточнил Джон. — Возможно, не шестьдесят, а семьдесят. А если Длинный Шест облажается конкретно, то и все сто двадцать. Но он вряд ли облажается настолько.

— А я-то думала, куда Длинный Шест подевался! — воскликнула Алиса. — А куда, кстати?

— Выполняет важное задание, — ответил Джон. — Имеющее прямое отношение к твоему превращению из самки в женщину.

— Дай, что ли, покурю, — сказала Алиса.

Набила косяк, раскурила, пыхнула.

— Ты злоупотреблять начала, — сказал Джон. — Я тут прикинул, сколько ты скурила за сто дней…

— Сама знаю, — вздохнула Алиса. — Достало.

— Удивляюсь я с тебя, — сказал Джон. — Живешь, как у Джизеса за пазухой, ни в чем себе не отказываешь, люди кругом хорошие, все тебя любят…

— Никто меня не любит! — перебила его Алиса. — Только издеваются!

— А ты поводов не давай, и не будут издеваться, — посоветовал Джон. — Твой бзик, типа, «я человек, уважайте меня» уже всех достал, кроме меня. А то, что ты на празднике учудила — вообще ни в какие ворота не лезет.

— Извини, — сказала Алиса.

— Надо не извиняться, а делать выводы, — сказал Джон. — Лично я выводы из той истории сделал, а как ты — не знаю.

— А какие выводы ты сделал? — заинтересовалась Алиса.

— Что тебя нельзя в свет выводить, пока человеком не станешь, — сказал Джон. — Да и потом с осторожностью. Ведешь себя, как деревенщина подзаборная, в наркотиках меры не знаешь, да и когда трезвая, тоже чудишь. Про тебя уже анекдоты сочиняют. Вот, например, идет леди Алиса…

— Не называй меня так! — перебила его Алиса. — Ненавижу это прозвище!

— А вот это мне особенно удивительно, — сказал Джон. — Ты хочешь стать человеческой женщиной. Когда ты станешь человеческой женщиной, ты захочешь стать моей женой. Когда ты станешь моей женой, все станут называть тебя леди, потому что жена рыцаря называется леди, а не цыпа. Но ты это прозвище ненавидишь. Почему?

— Потому что они думают, что я не леди, — сказала Алиса. — Они так говорят, чтобы меня обидеть.

— Тебя очень легко обидеть, — сказал Джон. — Мы однажды уже обсуждали эту тему. Помнишь, тогда, в Оркланде, когда тебя на каторгу везли связанную. Ты еще тогда говорила, что я лошадиные пенисы сосу.

Алиса стиснула зубы и процедила:

— Не напоминай мне об этом.

— Комплекс Синдереллы, — сказал Джон.

— Чего? — не поняла Алиса.

— Комплекс Синдереллы, — повторил Джон. — Есть такая сказка, очень поучительная. Жила-была одна юная леди по имени Синдерелла, ее мать умерла, отец женился на другой леди и вскоре тоже умер. Мачеха стала Синдереллу обижать и травить, а та обижалась и плакала, потому что была дура. Однажды Синдерелла обиделась особенно сильно и помолилась Кали, чтобы та организовала, чтобы Синдерелла вышла замуж за дьякона. Кали подумала: «Совсем девчонка одурела! Вообще не понимает, к каким богам с какими молитвами обращаются!» Но Синдерелла молилась каждый вечер, начала жертвы приносить, мышей, там, воробьев всяких… короче, совсем утомила богиню. Тогда Кали подарила Синдерелле туфли за двадцать долларов, еще десять долларов дала просто так, и велела идти на дискотеку. Пошла Синдерелла на дискотеку, закупилась коноплей на всю десятку, упоролась вусмерть и потеряла одну туфлю. Стала ходить всюду и искать туфлю, пристала к одному дьякону, типа, ты не видел мою туфлю? А он решил приколоться и говорит: «Давай, я тебе вдую, а потом скажу, где туфля». Ну, и вдул. И так ему понравилось, что он взял, да и поженил на ней сам себя. Он ведь тоже упоротый был. Наутро проснулся, вспомнил, что было, а уже поздно. Синдерелла-то хоть и глупая была, да не совсем. Говорит ему: «Я тебя в доме не держу, хочешь — уходи. Но все имущество оставь мне, как по закону положено». Дьякон сначала хотел ее зарезать, но тут подвалила ее мачеха с дочерьми от первого брака, стала денег требовать, слово за слово, схватился дьякон за меч, да и порубил всех, кроме Синдереллы. Синдерелла перепугалась, стала плакать, рассказывать, как мачеха над ней издевалась, короче, пожалел ее дьякон, решил не убивать. Заплатил в управу штраф за убийство мачехи, из ее же наследства заплатил, и стали они с Синдереллой жить долго и счастливо. Вот такая сказка.

— В Идене эту сказку по-другому рассказывают, — сказала Алиса.

— Сказки всегда по-разному рассказывают, — сказал Джон. — Это устное народное творчество, в нем мутации мемов особенно сильны.

— Не надо пудрить мозги умными словами, — сказала Алиса. — Мемы, мутации… Я так и не поняла, комплекс Синдереллы — это что?