Евгений Прошкин - Палачи
Столяров присел на корточки и вытер лезвие ножа о брюхо мертвого зверя — единственный участок на теле кабана, где еще оставалась шерсть.
— Ну как, жив? — спросил Михаил Шустра.
— Кажись, да.
— А цел?
— Кажись, да, — повторил сталкер чуть увереннее.
— А нога твоя случайно не починилась со страху?
Шустр медленно выпрямил правую ногу в колене и охнул.
— Кажись, нет, — констатировал Столяров и обернулся к Олегу. — Ну а ты как? В порядке?
— В порядке, — ответил Гарин. Он в третий раз присоединил к автомату новый магазин и снова не услышал щелчка.
— А чего орешь?
— Что? — поморщился Олег.
— Тебя контузило, что ли?
— Сам урод!
— Ясно. — Михаил повысил голос. — Проверь пока, что там с третьим кабаном. Его отметка пропала. Похоже, неудачно навернулся с крыши.
Гарин кивнул и выбрался из вагона. Дождь почти перестал. Одинокий луч солнца, выглянувший через прореху в сплошной пелене облаков, на несколько секунд осветил поезд и площадку перед ним. В этом ласковом свете отдельные капельки крови, упавшие на рельсы, стали похожи на бруснику.
Олег прошел мимо трупа вожака кабаньего стада, которому взрывом почти оторвало заднюю половину туловища, и, отойдя на максимально возможное расстояние от края вагона, осторожно выглянул из-за угла. В следующую секунду он отвернулся и сделал три резких вдоха, пережидая приступ тошноты, однако и беглого взгляда хватило Гарину, чтобы понять две вещи. Первая — вот что может случиться с существом, рухнувшим с трехметровой высоты прямо в действующую «мясорубку», и вторая — навряд ли ему в ближайший месяц, а то и два, захочется свинины.
Столяров спрыгнул на землю и помог спуститься Шустру, когда к ним подошел Олег.
— Ну что, сдох кабан-то? — спросил Михаил.
— Кабан сдох, — громко отрапортовал Гарин.
— В «мясорубку», что ли, попал?
— Не-а. Свалился с крыши прямо в «мясорубку». Теперь там центнер фарша и дробленых костей.
— Понятно. Молодец, — прокричал Столяров и показал Олегу большой палец. Потом вздохнул и добавил вполголоса: — Бетховены в роду были?
Глава пятая
— Что-то новенькое, — пробормотал Михаил и постучал костяшками пальцев по обшитой сталью двери.
— Ага. Пришлось усилить дверь и поставить часового, — пояснил Шустр. — После того случая прошлой весной, когда сюда кровосос заявился.
— Прямо на вокзал?
— Ну да.
— Он что, невидимый был?
— Да нет, видимый. Просто народу на станции мало было. Так он до самого бара дошел, ни единой живой души не встретил.
— И что он в баре сделал? Заказал «кровавую Мэри»? — недоверчиво спросил Столяров.
— Тогда уж кровавого Моню, — невесело усмехнулся старик. — Тогда барменом еще Моня был. Тугой на оба уха, может, слышали про такого?
Михаил кивнул.
— Вот его-то кровосос и оприходовал, — закончил свой рассказ сталкер. — Голову оторвал, а всю кровь через шею высосал. Досуха. И соломинку не попросил.
— И что с ним сделали?
— С которым из них? Моню за вокзалом закопали. А кровососа гранатами закидали и бросили на пустыре. До самого лета там лежал-вонял, ихнее мясо ведь даже слепые собаки не жрут.
— А это, часом, не байка?
— Какое там, — вздохнул Шустр. — Стучи снова, нас не услышали.
Столяров еще раз постучал в дверь, теперь уже прикладом автомата.Гарин, к которому только недавно в полной мере вернулся слух, прижал ладони к ушам. Послышался пронзительный скрип, и в верхней части двери открылось окошко, забранное решеткой из арматурных прутьев.
— Чего надо? — спросил часовой. В окошко были видны лишь его глаза и насупленные брови.
— Шоколада! — высунулся из-за плеча Михаила Шустр. — Открой, Головня. Эти двое со мной.
Окошко захлопнулось. Пять секунд спустя послышался скрежет отодвигаемого засова, еще какое-то лязганье, затем скрежет второго засова. Наконец дверь распахнулась.
Впустив старика и его спутников, сталкер по кличке Головня принялся запирать дверь. Он делал это основательно и без спешки, не проявляя никакого внимания к вошедшим. На придвинутой к стене табуретке лежал простенький детектор живых форм. Видимо, обязанности часового заключались в том, чтобы пропускать на территорию вокзала всех прямоходящих, кроме зомби, контролеров и кровососов.
— Слышь, Головня, не знаешь, наверху койки свободные есть? — спросил Шустр.
— Должны быть, — нехотя ответил часовой. — Наши все на представлении. Цирк-шапито! — неодобрительно процедил он.
— Опять, что ли, цыганенок всех веселит?
— Ну!
— Так это пусть. Смех — не грех. — Старый сталкер посмотрел на Гарина и Столярова. — Ну что, поможете в последний раз? Меня и вещички мои до койки докантуете?
Несмотря на ранний час, в баре Янова было людно. За столиками, сколоченными из пустых бочек и ящиков из-под патронов, стояли по одному, по два сталкера. Еще человек десять собрались в кружок в дальнем углу бара. В центре круга на возвышении стоял смуглый паренек с явно накладными бакенбардами, одетый в сюртук, перешитый из темно-зеленого клеенчатого дождевика, и черный цилиндр из картона. В правой руке паренек держал суковатую палку, по всей видимости, изображавшую трость. Вот он оперся на нее и громко, с чувством, продекламировал:
Мой дядя — зомби с Гаусс-пушкой — Прошел всю Припять и Затон. Запарилась считать кукушка, Сказала: сцуко, миллион!
Сталкеры отреагировали на четверостишие громким гоготом и нестройными аплодисментами. Паренек раскланялся, сняв цилиндр, при этом стало видно, что он совсем еще молод. Лет шестнадцати от силы.
Олег не сразу обнаружил барную стойку. Во-первых, ее зачем-то перенесли на новое место, а во-вторых, упрятали за решетку. Угрюмый бармен, выглядывающий из-за прутьев, напоминал заключенного. Для общения с посетителями в решетке было вырезано окошко, сделанное с таким расчетом, чтобы в него уж точно не пролез ни один кровосос.
«Жаль Моню, — подумал Гарин. — Он был понимающий. Ему можно было излить душу, а наутро не маяться от стыда. Понимающий и глухой — вот качества идеального бармена».
— Мое почтение, — наклонился к окошку Михаил. — Что это у вас, утренник? — Он махнул рукой в сторону чтеца в сюртуке-дождевике.
— Стихи, — исчерпывающе ответил бармен.
— Понятно… Нам бы с Карликом потолковать. Он здесь?
— Здесь.
— Который? — Столяров через плечо оглянулся на зал.
— Его трудно не узнать.
— Ладно. Тогда, будь добр, дай нам бутылочку «Черного сталкера».
Бармен фыркнул.
— А «Шато Марго» пятидесятилетней выдержки вам не дать? Вы из какого бункера вылезли?
— Значит, нет «Черного сталкера»?
— Сто лет как нет! Был бы — я б сам его купил.
— А что есть?
— Только домашняя.
— В смысле? — растерялся Михаил.
— Ну, ты вино домашнее пил? — раздраженно спросил бармен.
— Пил.
— Так это — то же самое, только водка.
Угрюмый шмякнул на стойку литровую банку с криво натянутой полиэтиленовой крышкой. Столяров с сомнением посмотрел на мутную жидкость и белесый осадок, покрывающий дно банки полусантиметровым слоем.
— А мы наутро после этой бурды в зомби не превратимся? — спросил он.
— Это сильно зависит от того, будет ли ночью выброс и где ты его встретишь — под открытым небом или в укрытии, — серьезно ответил бармен. — Так вы берете?
— Давай, — решился Михаил. — А еще — пару стаканов.
— Три. — вмешался в разговор Олег. — Карлику же тоже надо налить.
Столяров посмотрел на него так, что внутри у Гарина что-то оборвалось, и сказал вкрадчиво:
— Ну да. Карлику и мне. А на твоем месте, Олежка, я бы воздержался.
— На своем воздерживайся! — вспылил Олег.
И было от чего. Всю дорогу до Янова он держался исключительно на мысли о стакане с водкой, который ему нальют в баре. И мысль эту, между прочим, внушил ему сам Михаил.
— Я бы и рад воздержаться, — ответил Столяров, — но не могу. Мне для дела. А ты лучше не пей. Сделаешь глоток — и не остановишься. Уж я-то знаю.
С этими словами он отошел от стойки, прихватив стаканы и банку, а Гарин еще с минуту простоял на месте, не замечая ничего вокруг себя и беззвучно матерясь.
Самого низкорослого из посетителей бара Михаил высмотрел сразу. Коротышка был к тому же единственным, кто не стоял, облокотившись локтями о столик, а сидел на поставленном на попа деревянном ящике. Стоя он попросту не дотянулся бы до столешницы. «Ростом чуть повыше бюрера, — определил Столяров. — А башка почти как у контролера. Ну и урод!»
Натянув на лицо приветливую улыбку, он приблизился к столику низкорослого и поздоровался:
— Привет. Ты — Карлик?
