Александр Зорич - 21.4.Комбат и Тополь: Полный котелок патронов

— Мужики, сбегайте кто-нибудь за водой, а? — попросил он у людей Кочи.

— Пусть твои бегают, — покачал головой бандит.

Ну уж конечно! «Понятия», бандитский кодекс чести, работать им не позволяли даже в таких скромных объемах.

Стоит ли говорить, что в ту секунду я испытал жгучее желание срезать всех четверых благородных разбойников одной длинной, щедрой очередью?

Кстати, я мог это сделать совершенно элементарно, поскольку все наше автоматическое оружие бандиты разрешили нам подобрать сразу после того, как мы договорились о совместных действиях по спасению Отто.

Увы, слово настоящего сталкера — железо.

Дал слово — не отступайся от него.

Зона не простит.

Так что мы с Тополем, красноречиво переглянувшись (Костя определенно думал о том же, что и я: длинная очередь, уложить всех четвертых, но слово дано, Зона не простит), бросили жребий, и мой старинный напарник, как проигравший, потащился к ближайшей старице с хрустальной водой, прихватив обе пластиковых канистры.

Пока Тополь ходил, Борхес вытащил из рюкзака жаропрочную накидку «Саламандра», прекрасный противогаз ГП-15 и пару грубых асбестовых рукавиц.

Все это Борхес на себя не спеша надел и как следует подогнал ремешками.

Приняв от Кости канистры, он широкими шагами направился в Котел, бесстрашно прошел между двумя столбами призрачного голубого огня и опустил канистры прямо на спекшийся грунт.

— Что это он творит? — вполголоса поинтересовался Коча.

— Похоже, сейчас станет превращать воду в керосин, — сказал я.

— Лучше бы в водяру, — сказал Джу-Джу и вдруг жизнерадостно заржал.

Несмотря на всю фантастичность происходящего, мы даже не были особенно удивлены, когда в принесенных Борхесом канистрах обнаружилась маслянистая жидкость с дурманящим бензиновым запахом.

Мы были в Зоне, а Зона — это поле чудес. Есть среди этих чудес и полезные.

Однажды, лет шесть назад, в радостном и нежном месяце ноябре меня уже захватывали в плен бандиты. Это случилось в районе колхоза «Хиросима».

В отличие от этого раза с Кочей и Ко, я был сам виноват — не фиг было с похмелья в Зону соваться. Зона — она похмелья не очень терпит. Зона — она любит когда все в меру… В общем, захватили.

В этой шайке их было трое.

Первого, с мефистофелевской бородкой и карими, чуть раскосыми глазами, как сейчас помню, звали Шейх. Поговаривали, что он был рожден русской матерью от египетского отельного уборщика, не знаю, правда ли это, но ни от отца, ни от матери он ничего хорошего не унаследовал.

Второй отзывался на кличку Монета. Он погиб буквально в следующем после этого случая месяце. Но тогда-то я об этом не знал, в противном случае ненавидел бы его чуточку меньше.

Ну а третий был известен как Зуриков. Я уже говорил вам, что, по моему мнению, только редкие звездюки ходят в Зону под своими фамилиями и что исключений из этого правила я лично не видел? Значит, повторюсь…

Зуриков был обладателем длинной ваххабитской бороды и голубых глаз попа-расстриги. Руки же у него были красными, словно он их специально свеклой натирал перед тем, как через Периметр перейти. Пару раз я видел всю троицу то там, то сям — когда в стрип-баре, когда на авторынке, а когда и в «Лейке»…

Ситуация была явно не в мою пользу. Меня быстро разоружили. Опустошили мой контейнер для артефактов. Забрали даже наличность из бумажника, который я зачем-то взял с собой. И ладно бы отпустить обобранного до нитки сталкера восвояси, так нет же!

— Агропром хорошо знаешь? — спросил меня Шейх, тыча мне в висок холодным дулом своего пижонского «Магнума».

— Ну, допустим, — осторожно отвечал я.

— А где Двойной Колодец, знаешь?

— Примерно.

— Значит, будешь проводником, — нисколько не вопросительным, а очень даже утвердительным тоном сказал Шейх.

— А что мне за это будет? — поинтересовался я с широкой коммивояжёрской улыбкой.

— Мы тебя за это не убьем, — мрачно хмыкнул Шейх.

— И лучше бы тебе не выначиваться, — веским тоном добавил Зуриков.

Ну, в общем, я повел их — а что было делать? Шел я молча, проклиная все на свете и в особенности свою похмельную слабость, заставившую меня задремать на поросшей мхом и ложно-безопасной кочке посреди леса, то есть в совершенно не предназначенном для этого месте.

Хотелось пить, но пить они не давали. Хотелось есть, но на вопросы об обеде Зуриков, Шейх и Монета лишь отругивались.

Наконец они таки решили сделать привал.

В моей душе к тому моменту скопилось уже столько яда и гноя, что эта смесь даже перестала оказывать влияние на выражение моего лица. Кстати, лицо у меня было ангельским — безмятежным, радостным и чуточку небритым.

Привал мы затеяли в помещении автозаправочной станции. Кто не знает этого облупленного, с выбитыми окнами здания, чья крыша похожа на перевернутый таз для стирки белья и чей бетонный пол то и дело вздыбливается пучками арматуры?

Я сел у стены — именно там, куда мне велел сесть Шейх, а точнее, серебристый ствол его «Магнума».

Они сели на пол, ближе к окошку кассира. Монета, который был в этой троице чем-то вроде вьючного скота, вытащил из рюкзака еду — тушенку, пакеты с молоком, хлеб и даже яблоки. И они принялись есть — Зуриков, как сейчас помню, громко чавкал.

Я деликатно напомнил активно работающей челюстями троице о своем существовании, но в ответ мне раздалось лишь сытое ржание.

Так я и сидел у стены, разглядывая ногти то на левой, то на правой руке. Не скажу даже, что я «лелеял планы мести». Я их не «лелеял». Я был уверен — моя месть будет настолько страшной, насколько это вообще возможно. И кара небес — она еще как обрушится.

Но виду я не подавал. Сидел, насвистывал вполголоса.

Наконец кто-то из бандосов — кажется, Монета — повернулся вполоборота ко мне и кинул мне, словно собаке, банку тушенки. Типа сжалился над убогим.

Банка шлепнулась и покатилась ко мне по пыльному бетону.

Я осторожно остановил ценный цилиндрик и поставил его на попа — чай, не гордый.

— Еще бы не помешала ложка. Мою-то вы конфисковали, — сказал я спокойным голосом.

— А хер тебе не ложка? Аристократ, что ли? — глумливо осведомился Шейх и вся троица согнулась пополам от смеха.

Отсмеявшись, все трое вновь воззрились на меня с жадностью зрителей, впервые пришедших в 3D-кинотеатр.

С минуту я смотрел на банку с тушенкой. Затем аккуратно сжал ее двумя руками и… выверенным, но исполненным силы движением саданул банкой о прут арматуры, торчащий из бетона в районе моего правого бедра. В крышке банки образовалась треугольная «рана».

Медленно, с достоинством, под любопытными взглядами Зурикова, Шейха и Монеты я схватился зубами, благо зубы у меня крепкие, за край жестяного надреза, сделанного арматуриной, и потянул край на себя, одновременно поворачивая банку по часовой стрелке.

Таким образом я вырвал из крышки солидный кус жести.

Эту-то жесть я и стал аккуратно стискивать пальцами, одновременно где надо прижимая, а где надо скругляя. Пока не сделал из этого куска жести некое первобытное подобие ложки — скорее правда, не русской, а китайской ложки, какие подают к перченым супам в китайских ресторанах от самых дешевых до самых навороченных.

Этой-то самой ложкой я выбрал из банки с тушенкой прозрачный жир, который всегда ненавидел, очистил от жира мясо и молча, не говоря ни слова и не совершая лицом ни одного мимического движения, медленно и сосредоточенно съел содержимое банки с тушенкой этой вот, сделанной собственноручно, ложкой. Затем вложил ложку в пустую банку и аккуратно отставил банку в сторону.

Да, я рассчитывал на эффект.

Но тот эффект, которого я добился, стал неожиданностью даже для меня.

— Да он, по ходу, псих… Больной на всю башку, — прочувствованно пробормотал Зуриков. Лицо его было белым как полотно и очень испуганным.

— Ну, братва мне вообще говорила, что Комбат этот того… Но теперь сам вижу, что пристрелить на месте — это самое правильное, что с ним можно сделать, — это был Шейх.

— Стрелять? Ты его застрели еще попробуй. Когда он, сука, банки зубами открывает, — сказал Монета.

Несмотря на вялые словесные угрозы, они смотрели на меня, как трое школьников на призрак Ленина, сбежавший из мавзолея. И это притом, что именно у них, у них, а не у меня, были и стволы, и патроны к ним и, в конце концов, значительный перевес в численности!

Вот именно это и называется «моральное превосходство». Именно то, что я, сам того не желая, продемонстрировал своим пленителям, когда невозмутимо вскрыл и опустошил банку с брошенной мне, как собаке, едой.

— Ладно, братва, ну его к бесу, такого проводника. Зазеваемся — а он нас голыми руками как цыплят передавит, — как бы в шутку сказал Зуриков.