Евгений Красницкий - Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)
Мишка перебрался за стол, скромно пристроился с краешка и уставился на деда. Воевода Корней горделиво выпрямился, уперся, оттопырив локоть, рукой в колено, окинул собравшихся орлиным взором и произнес историческую фразу:
— Значит так, господа бояре, с сегодняшнего дня у нас начинается новая жизнь!
* * *К официальному визиту в Нинеину весь дед готовился тщательнее, чем собираясь на пир к князю Вячеславу Владимировичу Туровскому. Долго обсуждал с невесткой список подарков, потом так же долго и тщательно подбирал упаковку. Сложности, которые он испытывал, были вполне понятны, с одной стороны подарки предназначались женщине, с другой — боярыне, и разница была принципиальной. С боярином мужчиной все было бы просто — что-то из оружия и какую-нибудь посуду для употребления вовнутрь горячительных напитков, серебряную, золотую, а если и не из драгоценных металлов, то особо художественно оформленную.
После долгих обсуждений и споров, питейную посудину было решено заменить на набор посуды, расписанной «под хохлому» — аж шестнадцать предметов. По поводу оружия дед тоже впал в тяжелую задумчивость — бояре были воинским сословием, но одаривать-то предстояло даму. Не поднесешь оружия — оскорбишь боярское достоинство, поднесешь — что старухе с ним делать? Еще обидишь ненароком. В конце концов, дед остановил свой выбор на кнуте, с рукоятью, красиво отделанной серебром.
* * *Кнут тоже был оружием, причем, весьма эффективным. Как Мишка помнил из школьного курса физики, выстрелоподобный щелчок, производимый кнутом, получается за счет того, что самый кончик кнута движется, при умелом щелчке, со скоростью, превышающей «число М» — проходит звуковой барьер. Если же в этот кончик вплетено совсем небольшое по размеру и массе металлическое острие, то убойная сила его приближается к убойной силе ружейной пули.
Вообще-то, для русских воинов кнут был оружием нехарактерным, но в ратнинской сотне пользовался широчайшей популярностью. Как гласила легенда, много лет назад, в одной из схваток с уграми, сразу несколько человек пострадало от ударов умельца, вооруженного, вроде бы, несерьезным пастушеским инструментом. За давностью лет, список травм и ранений, полученных ратнинцами, разными рассказчиками приводился разный, но во всех вариантах перечислялись выбитый глаз, поломанные руки и ноги, убитые под ратниками кони и один покойник, которого, даже бармица не спасла от перелома шеи.
Относительно имени сотника, командовавшего тогда ратнинцами, рассказчики тоже расходились во мнениях, но действия его описывали примерно одинаково: сотнику хватило ума и хладнокровия приказать взять угорского умельца живым, оглушив его тупой стрелой. Тупые стрелы нашлись, но угр оказался настолько ловок, что оглушить его удалось только с третьей или четвертой попытки.
На следующий день пленнику было сделано предложение: жизнь и свобода в обмен на обучение ратнинцев изготовлению и использованию боевых кнутов. Угр предложение принял, и с тех пор, кнут стал частью штатного вооружения ратнинской сотни — не меньше половины ратников возили у седла свернутые в кольцо кнуты, и почти в каждом десятке имелся умелец, способный ловким ударом смять или даже, при особой удаче, сломать кольчужное кольцо на броне противника. Такой удар, если и не выводил воина из строя вообще, то резко снижал его боеспособность наверняка. Если же под острие, вплетенное в кончик кнута попадался кто-то не в кольчатом, а в кожаном или стеганом доспехе, то переломы костей или обширные внутренние кровоизлияния ему были обеспечены почти стопроцентно. Незащищенное лицо при столкновении с опытным «кнутобойцем», означало сметь или слепоту, хотя бы на один глаз.
О дальнейшей судьбе угорского умельца рассказывали по-разному. По одной версии его, щедро наградив, отпустили. Согласно другой версии, убили, дабы других не научил. Имелся и третий вариант концовки этой истории — угр прижился в Ратном и даже женился. Оттого-то и рожают иногда бабы темноволосых и скуластых детишек, провоцируя у мужей приступы ревности различной степени интенсивности. Впрочем, лекарка Настена эти приступы умела снимать, проводя с ревнивцем «собеседование», опираясь на легенду об обретении ратнинской сотней необычного оружия.
В нынешнем составе ратнинской сотни было два «рекордсмена», умевшими вытворять кнутом такое, что было недоступно остальным — Андрей Немой и Бурей. Оба были способны перебить ударом кнута ногу не только человеку, но даже быку, а Бурей еще умудрялся, на диво всем присутствующим, сбивать на лету мух.
* * *Мать, покрутив в руках красиво украшенный кнут, выбор деда одобрила. Во-первых, оружие, что соответствовало боярскому статусу Нинеи, во-вторых, кнут был «родственником» плети — символа власти, в-третьих, боевой кнут был ратнинским «эксклюзивом», что усиливало символическую составляющую подарка. Это было важно, поскольку символичность и многозначительность подношений играла в средневековой дипломатии такую же существенную роль, как и их материальная ценность.
Подобраны были цветастые платки, на которых следовало подносить подарки, Мишке и Артемию объяснили, как надо подходить, как кланяться, как складывать подарки к ногам боярыни, даже провели несколько репетиций, но чего-то не хватало. Нинея была женщиной (получи красивую посуду), боярыней (изволь принять оружие), но еще и волхвой! Проигнорировать эту составляющую ее статуса христианам было бы и не зазорно, но некоторая неловкость, все же возникала, тем паче, что уж Нинея-то читать символику ритуалов умела прекрасно, в этом никто не сомневался.
«Читалось» же отсутствие подарка, предназначенного для Нинеи, как для волхвы, подобно поведению человека, подчеркнуто, напоказ, не замечающего недостатков в одежде или поведении собеседника — жест на грани высокомерия. Допускать подобную бестактность воевода Корней не мог себе позволить ни в коем случае, и без того Нинея достаточно прозрачно намекнула Мишке на низкий уровень родовитости Лисовинов.
Дед, после долгих раздумий, уже решил было конфисковать у Мишки бронзовую статуэтку лиса, найденную Ильей на языческом капище, но тут Мишку осенило.
— Деда, а давай поднесем ей посох куньевского волхва! Понимаешь, посох — знак волховской власти, он не должен находиться в случайных руках, тем более, в руках иноверцев, значит, мы восстанавливаем порядок, возвращаем его туда, где ему место. А еще мы показываем, что, будучи защищены крестом, не боимся сразиться с языческой силой и способны победить. Вместе получается: «мы тебя уважаем, но не боимся».
— Кхе, умно, вроде бы. Что скажешь, Анюта?
— А не обидится она на то, что напоминаем о разорении капища? — усомнилась мать.
— Напоминать-то, напоминаем… — дед задумчиво поскреб в бороде — но мы тут для того и поселены, это наше дело — язычество искоренять. Как ты это называл, Михайла?
— Функция.
— Вот-вот, она самая. И громили мы Кунье городище не просто так, а за дело, по справедливости. Не только по нашей справедливости, но и по древним славянским обычаям. Нет, упрекать нас не за что! А отдать Нинее посох… Михайла верно сказал — вернуть то, что у нас находится не может и не должно, туда, куда надо и тому, кому надо. Годится! Анюта, найди, во что его завернуть можно, а ты Михайла при Нинее руками к посоху не прикасайся, только через ткань. Придется еще кого-то с собой взять, три подарка — три отрока, у меня руки должны быть свободны, Михайла, кто у нас еще на ногах?
— Ходить могут двое: Матвей и Петр, но у Петра руки в лубках.
— А Кузьма?
— Хромает сильно, деда.
— Ну и что? Ты тоже хромаешь, да и я… свое уже отплясал.
— Нет, деда, у него рана в таком месте, что кланяться больно, да и сидит он все еще на одной половинке, намнет ногу в санях, пока едем, вообще ходить не сможет.
— Ну, что ж, давай Матюху. Повязку с него уже сняли, я видел, а что рожа покарябана, так боевое ранение воину не в укор.
* * *Роська, изображая Нинеиного ближника, встретил посольство у ворот, вежливо поприветствовал, распахнул створки и пригласил проезжать. Вообще-то, въезжать верхом во двор можно было только к хозяину, стоящему ниже гостя на сословной или иерархической лестнице, да и то считалось невежливостью и высокомерием, простительными только князьям. В отношении же равного или вышестоящего, подобные действия однозначно воспринимались, как оскорбление. Но если приглашают…
Впрочем, все тут же и разъяснилось — Нинеи на крыльце не было, хотя «по протоколу» ей надлежало встречать гостей на верхней ступени, а деду, как менее родовитому, самому подниматься к ней. Корней недовольно нахмурился, но потом видимо сообразил, что въехать во двор на коне ему позволили, как увечному, чтобы не шел к крыльцу пешком, а в качестве компенсации за такую вольность, Нинея не вышла встречать гостей, оставшись внутри дома. Можно было только восхищаться тонкостью балансировки политеса, рассчитанной волхвой с аптечной точностью и пропорциональностью.
