Андрей Круз - На пороге Тьмы

Я бежал не просто так. Диван, спинка, за ним – вешалка. А на ней, скрытая сейчас полой клетчатой рубашки, кобура с ТТ. Тем самым, что однажды уже меня спас, с патроном в патроннике и стоящем на предохранителе.

Мужик на полу закричал, даже зарычал, протяжно и яростно, когда я, навалившись брюхом на деревянную спинку дивана, кувыркнулся через нее, больно ударившись локтем не пойми обо что и при этом умудрившись еще и прикусить язык. Во рту появился привкус крови, вещи посыпались с вешалки, сорванные моим рывком, и прямо перед глазами качнулась открытая кобура из рыжей кожи, из которой высовывалась, черно и маслянисто поблескивая, рукоятка пистолета.

Стало вдруг как-то тихо, краем глаза, даже краем сознания я успел отметить, что мой враг уже стоит на ногах, направив оружие в мою сторону, но при этом суетливо шарит второй рукой в кармане ватника. Ошпаренное и опухшее лицо перекошено от ярости, кровь из перебитого носа залила весь подбородок, превратив его в некое подобие вампира.

Ну да, патроны! Рычаг горбом встал над парабеллумом, показывая, что патронник пуст и стрелять в меня нечем. Все восемь он уже успел высадить, один за другим, пустив последнюю пулю в меня, бегущего на четвереньках. Да вот беда, я только лишь успел вцепиться в кобуру, поворачивая ее, болтающуюся на ремне, к себе рукояткой ТТ.

Большой палец толкнул вверх клапан, рубчатые щечки рукоятки плотно легли в ладонь, я обернулся к противнику – и увидел, что тот быстро и сноровисто затолкал запасной магазин в рукоятку пистолета.

«Не успел!»

Эта мысль пришла как-то сразу, вся целиком и не подлежащая обжалованию, как приговор. Все, отбегался, отпрыгался. Между нами метра четыре, промахнуться в меня, полусидящего на полу, он точно не сможет. Сердце и без того болталось где-то в районе желудка, так что пугаться дальше было уже некуда, скорее… скорее, я даже успокоился, понимая, что не успеваю за ним. Вот он схватился пальцами за шарниры, сбрасывая с задержки затвор, подхвативший патрон из магазина и дославший его в патронник, вот он… дернулся и чуть не упал, заваливаясь назад, а по полу со звоном покатился металлический ковш на длинной деревянной ручке, вылетевший из парилки и угодивший прямо в висок.

А дальше… дальше все произошло сразу, волна дикой радости, ликования от простого осознания того, что мне подарили великое множество времени – целую жизнь, ощущение сдвинувшегося ползунка предохранителя под большим пальцем, ощущение дружелюбной тяжести своего оружия в руках… грудь противника оказалась в прицеле, грохнуло куда солидней, чем из парабеллума, молотком ударив по ушам, резко толкнуло в ладонь, и противник замер, лишь дернувшись, и только глаза его начали расширяться в каком-то недоумении, словно он хотел закричать: «Да что тут происходит?»

Второй выстрел – снова в грудь, затем ствол чуть выше и опять выстрел – в лицо, в переносицу, выбивший фонтан красного на стенку за ним, как в дурном боевике, после которого он подломился в коленях и со всего маху рухнул на пол, врезавшись лицом в пол.

Странно, что я сначала схватил с дивана простыню и обмотался ею, а лишь потом опять вскинул пистолет и, подскочив к убитому, кажется, противнику, ногой откинул его пистолет в сторону. Окровавленный нож и так валялся у входа в парилку: он бросил его, когда начал менять магазин.

– Ты как? – обернулся я к Насте, осторожно выглядывавшей из двери.

– Нормально, – пискнула она каким-то детским дискантом. – А ты?

– Вроде тоже, только язык прикусил…

Чувствовал я себя скорее растерянно, чем как-то еще, других эпитетов не подберешь. Так и крутился посреди предбанника с пистолетом, зажатым в руках, оглядываясь во все стороны. Пахло горелым порохом, целое облако дыма висело под потолком, и еще пахло мясницким отделом рынка, кровью. От этого запаха мутило, и я даже опасался за последствия: как бы не вывернуло, тем более что труп с совершенно разваленным затылком и двумя рваными дырами в спине буквально плавал в крови.

Вывел меня из этого дурацкого состояния крик из-за двери, резкий и злой:

– Эй, кто внутри? Отзовись!

По голосу мне показалось, что кричит главный местный банщик – тот, что заказы принимает, а заодно и оплату.

Настя резко метнулась к дивану, оставляя на полу кровавый след от левой ноги, и начала быстро заворачиваться в простыню. Я же откликнулся:

– Мы двое, кто номер снимал! И какой-то псих к нам влез, стрелять начал!

– Пусть девушка откликнется! – донесся ответ из-за двери. – И фамилии назовет!

А что, разумно… на нас дурное вряд ли подумаешь: давно тут сидим, да и Настю он вообще в лицо знает, она сюда с подругами захаживала. Да и она с ним по имени общалась.

– Дроздова и Бирюков! – крикнула Настя, правда, при этом не забыв накинуть на себя ремень с кобурой – на манер портупеи, через плечо – и извлечь оттуда такой же парабеллум, как и валяющийся на полу, только со стволом покороче. – Дима, тут одержимый был! Ты можешь зайти!

– Открой и покажись! – послышалось в ответ.

Настя чиниться не стала – все же была чуть опытней меня в таких делах. Я вот до последней секунды полагал убитого просто психом, не сообразив, что он может быть таким же одержимым, какого мне на Ферме показывали. Она открыла дверь, выглянув наружу, и я увидел яркий свет – кто-то светил ей в глаза фонарем, а она слегка морщилась.

– Вы оба живы? – послышался голос пока еще невидимого Димы.

– Да, оба, заходите.

Предбанник сразу заполнили несколько человек – банщик Дима с наганом в руках, высокий, толстый, в белом халате, делающем его похожим не на врача, а скорее на мясника, какой-то полуодетый мужик лет сорока с пересеченным багровым шрамом лицом, сноровисто держащий в руках кольт, парень в кожаной куртке с таким же, как у меня, карабином М1, еще какие-то люди, судя по виду сбежавшиеся на выстрелы со всех сторон.

Мужик со шрамом, старательно обходя растекающуюся лужу крови, присел на корточки возле убитого, взял того за плечо и ватник на боку, перевернул рывком. Глянув ему в лицо, я даже отшатнулся – быстрая и тяжелая пуля из ТТ расколола ему череп, угодив в переносицу, и лицо словно разделилось на две части под кожей, превратившись в какую-то нелепую, бесформенную маску. А еще более нелепой ее делали глаза, абсолютно черные, словно наполненные тушью стеклянные шарики, странно раздвинувшиеся в стороны на раздробленном черепе и глядящие в разные стороны.

Ну да, все верно, они же не сразу черными становятся, а поначалу такими видны лишь в сильном прямом свете. Ну и после смерти – как вот сейчас.

– Одержимый, – уверенно сказал мужик со шрамом и полез тому во внутренний карман ватника, вытащив самодельное брезентовое портмоне с документами.