Саймон Кларк - Царь Кровь
Мой брат протянул мне руку. Я передал ему мальчика, он передал его Кейт.
Я видел кровь, залившую рубашку моего брата, но ничего не сказал.
Говорить не мог. Мне горло перекрыли эмоции.
А в воде гигант уже держал маленькую девочку. Остальные крепко обхватили его за шею, сопротивляясь струям бурлящего потока, которые пытались унести их куда-то навстречу смерти из этой залитой равнины.
Так мы и работали. Я принимал детей на вытянутых руках, передавал их Стивену, а он – Кейт.
Глаза разъедал пот. Я хрипло и резко дышал, мышцы рук и спины болели невозможно, будто готовы были оторваться от сухожилий.
Я поглядел вверх и увидел, как Теско идет к сходням. Он уперся в стойку ограждения и вклинился в цепь между Стивеном и Кейт. И другие тоже стали подходить в эту цепь. И люди из Ферберна, и люди племени Иисуса с цветными лентами.
Но мы работали вместе.
Великан, стоящий уже по плечи в воде, передал мне последнего ребенка из тех, что были у него на шее.
И лишь когда я взял его, этот человек издал глубокий вздох облегчения; лицо его разгладилось, он кивнул мне последний раз и скрылся в пенных водах.
Но останавливаться времени не было – перед нами были еще тысячи других. Я опускал руки вниз, хватал детские ручки, поднимал ребенка к Стивену – первому звену в людской цепи.
Потом я увидел, как плывет в воде Мадонна с Младенцем.
Потом то и дело над водой поднималась пара рук – отец или мать держали ребенка над водой, сами захлебываясь внизу. Я тянулся как мог, хватал ребенка за одежду, и руки медленно, почти спокойно уходили вниз – локти, предплечья, кисти – и исчезали под водой.
Я обтер пот со лба и огляделся.
Ничего.
Только озеро.
Воды поднялись выше головы этих сорока тысяч.
И ничего не стало видно. Всех этих людей унесло водой в далекое море.
Вода прибывала, затопляя корпус корабля.
И у меня на глазах она меняла цвет. Из черной она стала коричневой. Потом красной.
Наверное, она вымывала руды из земли, и они окрашивали воду в цвет крови. Но казалось, что из земли мощным потоком хлынула кровь и окружила наш корабль. Она поднималась, волны все выше плескали по корпусу. Я опустил руку и набрал воды.
Она была похожа на горсть крови – свежей и густой. И красной, темно-красной.
136
Я отнес брата в каюту.
Он не жаловался на ножевую рану. Но я уже без тени сомнения знал, что рана смертельна.
Стивен лежал на боку на койке, рану на спине ему перевязали. Но сквозь повязку текла кровь.
И остановить ее было невозможно. Она сочилась, как вода из испорченного крана. У меня руки покраснели от нее, и лицо тоже – когда я вытирал глаза, которые жгли слезы.
Стивен лежал на боку, стеной к переборке каюты. Я сидел на краешке койки. Кровь, напитавшая простыни, пропитывала и мои джинсы.
В иллюминатор были видны только красные воды потопа, текущие через горящую когда-то равнину, гасящие пламя земли.
Сначала я был возбужден, кричал, чтобы мне принесли бинты, аптечку первой помощи…
Но Стивен успокоил меня. Ему не было больно. Он был безмятежен, лицо его разгладилось и постепенно стало похоже на лицо ребенка, погружающегося в глубокий сон.
– Ты никуда не уйдешь, малыш?
Я стиснул его руку.
– Я здесь, брат. Я никуда не денусь.
– Ты только не волнуйся… только не волнуйся. – Он глядел в потолок, облизывая губы. – Странно, – прошептал он. – Совсем не больно.
– Принести тебе что-нибудь?
– М-да… это надо было до такого состояния дойти, чтобы мой брат предложил что-нибудь мне принести. – Он улыбнулся. – Кажется, для завтрака в постели уже слишком поздно. – Стивен стиснул мне руку. – Там, на вешалке, моя куртка… в кармане бумажник. Если можешь… спасибо.
Когда я шел за бумажником, он спросил меня:
– Сколько мы детей вытащили из воды?
– Сто сорок, – ответил я. В горле у меня застрял комок, и как я ни глотал, он никуда не девался.
– Сто сорок, – повторил Стивен и закашлялся. Изо рта хлынула кровь.
Я не могу этого объяснить. Но мне все время кажется, что у него не кровь текла, а забили в теле родники, что кровь, хлынувшая из него, не просто свернулась и засохла на палубе каюты. Какое-то у меня было мистическое убеждение, что его кровь, как сила природы, должна утишить огни земли. И алые струйки из его раны, которая не закроется никогда, не остановятся, пока не оросят всю выжженную жаром землю.
Я еще раз посмотрел на кровавые воды потопа, превратившие пустыню черноты в озеро красного блеска. И не мог избавиться от убеждения: МОЙ РАНЕНЫЙ БРАТ ПИТАЕТ ЭТО ОЗЕРО КРОВЬЮ СВОЕЙ ЖИЗНИ.
– О чем задумался, малыш? – Я взглянул на Стивена – он улыбался. – Вот это видишь?
– Что это?
– Сам знаешь. Я их взял из альбома, когда мы с отцом уезжали в Америку… когда я оставил тебя и маму. Вот это ты на старом велосипеде, который мы нашли в гараже у Говарда. А вот у тебя бинты на голове… это когда я в тебя стрелял. Черт, как я тогда беспокоился! Я боялся, что тебя убил.
– И ты все время носил их с собой?
– А как же. Ты же моя семья, дуралей! – Он закашлялся и снова улыбнулся.
Вот так это было.
Я сидел рядом с ним на промокающей кровью простыне. Все было спокойно, безмятежно. Мы смотрели фотографии. Мы вспоминали старые времена. Он мне говорил, чтобы я сам о себе заботился – в будущем.
В кино сцены смерти всегда коротки. Умирающий говорит свою реплику – трогательную, если она хорошо сыграна, потом закрывает глаза и роняет голову на сторону. Музыка смолкает.
На самом деле люди могут умирать долго. Не меньше времени, чем рождаться.
И вот лежит Стивен Кеннеди и спокойно разговаривает, даже шутит, и глаза у него иногда разгораются ярко, потом тускнеют, будто он сейчас заснет, потом он снова приходит в себя, шутит, держит фотографии и смотрит на них.
Настала ночь.
От момента, когда я перенес его в каюту и до того, как он перестал дышать, прошло больше двадцати часов. Оглядываясь назад, я понимаю: это избранность – то, что я был с ним в это время.
В эти двадцать часов мое взросление шло быстро. Я увидел жизнь с других сторон. Кажется, это тогда я понял, что значит быть мужчиной.
Когда сквозь красные облака солнце осветило красные воды, я вышел на палубу. Впервые за все это время ощутил кожей лица свежий и чистый ветер.
Я понял, что наводнение подняло корабль из корки засохшей грязи. Мы свободно плыли по красному озеру.
Рядом со мной оказалась Кейт. Она ничего не сказала – и не надо было. Когда она обняла меня рукой за талию, я обернулся к ней и зарылся лицом в ее волосы.
КРАСНЫЙ ПОТОП
ИюньЧто еще осталось вам рассказать?
Наверняка вы знаете, что было после смерти моего брата Стивена; это подробно записано. Вы знаете о спорах, которые вел я с людьми на корабле. Быть лидером я не хотел. Видит Бог, я не думал, что справлюсь с ответственностью, но и группа Стивена, и лондонское племя проголосовали за это. И вот я оказался вождем двух сотен людей, из них больше половины детей, на военном корабле посреди бесконечного красного потопа.
Вначале мы всерьез боялись, что нас вынесет в Атлантику, где мы помрем с голоду, бесцельно дрейфуя. Хотя мы и смогли запустить генераторы корабля и получить электричество, рулевое управление и гребные винты были настолько повреждены, что корабль не имел хода.
На следующий день после смерти Стивена течение пронесло корабль через то, что осталось от большого города – быть может, Ливерпуля. Из воды торчали шпили церквей и верхушки офисных зданий. Я велел отдать кормовой якорь и смотрел, как он погружается в воду.
Он уходил в красную муть, увлекая за собой массивную стальную цепь, потом где-то зацепился за остатки дороги, опрокидывая застрявшие автомобили, может быть, срывая крыши домов, и наконец зацепился за здание. Кто знает, какое? Может быть, кинотеатр или супермаркет.
И полгода мы простояли там на якоре.
Зима ворвалась бурями – взять реванш за жар. Месяц за месяцем падали с неба хлопья черного снега, вода рябила под северными ветрами, валяя стоящий на якоре корабль.
Тот, кто грузил на этот корабль припасы, поработал отлично.
По крайней мере мы не голодали. Снег был для нас посланной небом пресной водой – когда отфильтруешь гарь.
Вот так мы и сидели. Оглядываясь назад, я вижу, что это было плотно забитое время. Я реорганизовал обе группы, сплачивая их в одну общину. Теско стал моей правой рукой, самым ценным человеком. Вот сейчас он развлекает детей на верхней палубе – они лепят снежную бабу. Впервые в своей жизни он попал в настоящую семью. И наслаждается каждой минутой.
Я не знаю, что было с теми, кто попал на “Мирдат” – корабль, на который мы хотели сесть в Хейшеме. Мне хочется верить, что они ждали, сколько могли, потом неохотно подняли якорь, пошли на юг и нашли себе тропический остров. Я то и дело представляю себе их всех, особенно тех, кого знал со школьных лет, – как они жарят себе рыбу на берегу или весело играют под кокосовыми пальмами.
