Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
— Что это? Гром? — каган, который стоял позади атакующего войска, сжал амулет. — Великое небо! Что это такое?
Деревянные щиты упали на землю, а за ними болгары увидели странные трубы, которые плавали в облаках густого дыма. И арбалетчики ушли назад, выпустив вперед пикинеров, которые уперли в землю свои длиннейшие копья. В их рядах стояли непонятные люди, которые держали в руках дымящиеся палки, которые положили на подпорку.
— Великое небо! — прошептал каган еще раз, когда увидел, что половину его всадников скосило, словно огромной косой. По полю бегали обезумевшие от ужаса, окровавленные кони, а атакующая лава превратилась в жидкую линию, которая увязла в пехотном строю. Их рубили алебардами и убивали из тех же дымящихся палок.
— Отход! — сиплым голосом прошептал каган. — Все назад! Это злое колдовство!
Он ни секунды не сомневался в этом и больше не хотел посылать своих воинов на верную смерть. Да и как сомневаться, если рядом с ним упал любимый нукер, лоб которого был размозжен страшным ударом. Ударом чего? Этого каган не знал. Никто не может бросить камень так далеко.
— Уходим! — страшным голосом закричал каган, но было поздно. Ряды солдат раздвинулись, и на поле потекли имперские клибанарии, воины, которым в этой тесноте легкоконным болгарам противопоставить будет нечего. И они уже строились в шеренгу, чтобы нанести свой удар.
— Теперь-то я понял, почему ты выбрал это место, — горько прошептал каган и крикнул своим родичам. — Уходим! Быстро!
Они ушли, как успели уйти многие из болгарского войска. Сильные кони клибанариев утомились в таранных атаках, и на смену им пришли конные стрелки авары и арбалетчики, которых посадили на коней. Болгары бежали уже не первый час, отбиваясь из луков, и вот они попали в знакомое ущелье, где могло пройти не больше десятка всадников в ряд. Путь перегородили упавшие сосны, а с лесистых склонов полетели стрелы. Хотя стрелы — это полбеды. Для закованного в броню ханского отряда они не слишком страшны. Но вот когда снова раздался жуткий гром, и соседний склон вздыбился несколькими земляными фонтанами, каган понял, что это конец. Он просто стоял и смотрел, как медленно-медленно в его сторону летят комья грязи, перемешанные со щебнем. Он не знал, что фугас, заряженный каменной картечью, можно сделать из чего угодно. Хоть из ствола дерева, хоть из шурфа, выдолбленного в скале. Каган остался в неведении, так и не узнав, что это такое. Он умер на месте, сметенный потоком летящей смерти.
Глава 24
За две недели до этих событий. Братислава.
Князь-епископ Яромир стоял на коленях у ложа брата и молился. Император Брячислав отходил к господу. Его лицо, еще вчера сверкавшее задором на здоровой стороне, обвисло и отекло. Тощая грудь императора, обтянутая мокрым от пота шелком рубахи, вздымалась едва заметно, и с каждым часом его дыхание слабело. Доктора лишь разводили руками. Они не знали, что происходит, и списывали все на волю божью.
В огромных покоях нечем было дышать из-за множества свечей, запаха ладана и обильно потеющих в драгоценных шубах бояр, стоявших недвижимо, словно шахматные фигурки. Они снова набились сюда, заняв положенные места, как будто понимая, что теперь опять настала их воля, а не воля безродного мальчишки, выгнавшего их отсюда. Это стало молчаливым протестом, и Яромир спиной чувствовал прожигающие его сутану взгляды. Князь-епископ шел по лезвию меча и знал это. Его Блаженство готовился к сегодняшнему дню долго, и вот он настал. Только смерть брата, которая наступит с минуты на минуту, спутала все карты. А еще вторжение болгар, которое случилось так невовремя… Он не успевает закончить начатое, не успевает никак…
Братислава оставалась в неведении относительно результатов бунта, ведь Яромир запретил передавать вести с телеграфа, давно уже заменив связистов в столице своими людьми. Но это пока все, что ему удалось добиться. Огромный чиновничий аппарат был пронизан нобилями, их родней и их ставленниками. Новости неизбежно приползут сюда с караванами и лодками, и тогда может случиться непоправимое. Вместо тонкой, почти ювелирной операции придется махать топором мясника, и еще непонятно, кто в той драке победит. Бояре пока не знают, что Станислав разбил взбунтовавшихся аристократов, а потому чувствуют себя вольготно. А, с другой стороны, что они сделают, когда узнают? Ведь казнены их братья, сыновья, племянники и зятья. Станислав должен был подойти сюда и поддержать аресты самых влиятельных, но теперь с ним нет связи. Он где-то в Карпатах, останавливает нашествие болгар. Остановит ли? Ведь сам каган Крум пришел мстить за сына. Он не купился на отвлекающий удар по Ольвии.
— Дорогой дядя! — услышал князь-епископ повелительный голос Святополка. — Пойдем-ка со мной. Здесь и без тебя найдется, кому помолится за здоровье моего батюшки.
— Что? — растерялся Яромир. Никто не смел разговаривать с ним так, даже цезарь, это сущее недоразумение на троне.
— Пойдем, я приказываю тебе, — на лице Святополка появилась несвойственная ему жесткость. Он уже почувствовал тяжесть высшей власти на своих плечах, а в глазах бояр, присутствовавших при этом позоре, князь-епископ отчетливо прочитал плохо скрываемое торжество.
— Ну что же, пойдем… племянничек… — Яромир с кряхтением встал с колен, перекрестил брата и поцеловал его в лоб. Увидит ли он его живым? Одному господу это известно.
Рабочие покои государя в Большом дворце пустовали уже много лет, с того самого момента, когда Брячислав перенес удар. Император лежал в постели, цезарь пропадал на богомольях, а управление империей держал в своих руках он, князь-епископ и великий логофет по совместительству. Он и свора нобилей, поколениями предков закрепивших за собой Приказы. Даже брат императора ничего не мог сделать с этой порочной практикой. Она стала теми корнями, которые держали империю Севера. Точно такими же, как евнухи Востока или патрикии Юга, где пришлая словенская знать слилась с греками и египтянами. Аристократы воюют, они же служат в приказах, и из их же рядов выходят высшие иерархи церкви: епископы и архиепископы. Императоры правят, но они опутаны со всех сторон этой сетью из договоренностей, обычаев и чужих интересов. Он, Яромир, понимал это как никто другой.
— Садитесь, ваше Блаженство, — небрежно ткнул в сторону
