Проклятые земли Трэурана - Владимир Воробей
— Это кабуш. — давясь от смеха, Коэн остановил Альдо, рванувшегося на помощь брату. — Стигу не помешает усвоить, что не все похожее на еду надо тащить в рот.
Альдо согласно хмыкнул и, скрестив руки, остался на месте.
— Эй, гады! Чего пялитесь?! Помогите! — голосил Стиг, подскакивая каждый раз, когда гибкие лозины куста хлестали его ниже пояса.
Гном понимая, что на диво проворный куст от него не отвяжется изменил тактику и, внезапно развернувшись, плюхнулся на него своим мощным торсом.
— Ну нет… — Коэн переглянулся с Альдо и осуждающе покачал головой.
Как и ожидал Коэн, кабуш вожделенно раскинул гибкие ветви, словно принимая гнома в свои объятия, и стукнул его «сливой» по лбу.
— Фу! Фу! Фу! — Стиг со всей дури дернул за пурпурный плод и, оторвав его, выбросил в грязь.
Куст разом поник и все еще вприпрыжку, но уже как-то понуро, ускакал прочь.
— Что это было вообще?! — выпучив глаза и обтирая липкие после «сливы» пальцы, пропыхтел Стиг.
— Кабуш. — скорчив серьезную гримасу, Коэн пнул ногой оторванную «сливу». — А этим они размножаются.
— Ты теперь мамой станешь. — прыснул со смеху Альдо.
— Мамой? Вы вообще сдурели?! — Стиг лихорадочно принялся тереть о траву руки.
— Может и папой. Честно говоря, я не уверен. — ухмыльнулся Коэн. — Кстати, ты бы и лоб вытер. На всякий.
— Фу, фу, фу. — простонал Стиг, усердно надраивая клоком травы оскверненное любвеобильным растением место.
— Ладно, отдохнули и хватит. — на лице Коэна не осталось и следа веселья. — Хочу к сумеркам быть как можно дальше отсюда.
— Отдохнули говорит. — отряхиваясь, сварливо пробубнил Стиг. — Совсем совести нет.
— Ты что-то имеешь против того, чтобы убраться из этих проклятых мест? — ехидно фыркнул Альдо.
— Кто — я?! Шутишь?! — Стиг подбадривающе похлопал себя по щекам. — Вперед!
Глава 26
Хмурые грозовые тучи плотным покрывалом затянули небо над столицей Маноры. Древний, величественный город равнодушно взирал на многотысячное веллорийское войско, собравшееся под его могучими стенами. Молчаливый, бездушный свидетель нескончаемого, исступленного умопомрачения смертных, раздираемых жаждой власти, богатства, тщеславия и сластолюбия, чьи ничтожные, бренные страсти в несчетный раз готовились вспыхнуть напрасным, беспощадным кровопролитием.
Регалас… Даград… Город налгов, эльфов, людей. Все они — тленные, суетные безумцы, самонадеянно стремящиеся обуздать естественный порядок вещей, пошатнуть само равновесие, склонив чашу весов вечности в свою сторону. Каждый раз их никчемные потуги терпят сокрушительное поражение, но снова и снова, с необъяснимым, саморазрушительным упорством, смертные продолжают совершать одни и те же ошибки, расплачиваясь единственно ценным, чем обладают — собственными жизнями.
Как и во все времена, крепостные стены города стали надежным приютом для ищущих защиты жителей предместья. Едва оправившись от пускай и почти бескровного, но оттого не менее болезненного вторжения изгнанных, простые манорийцы предстали перед новой, неотвратимо надвигающейся угрозой. Зажатые между смертоносными жерновами непримиримой, многовековой вражды, именно они — самые слабые и беззащитные, стали ее первыми, безропотными жертвами.
Чужаки для изгнанных, изменники для Трэурана, манорийские простолюдины кто где ютились на переполненных, захламленных убогим скарбом улицах города, пока снаружи догорало пепелище, еще недавно бывшее их домами.
В отличие от былых, давно минувших времен, Даград в считанные дни перенасытился резко разросшимся населением, ищущим укрытия в его стенах, и уже буквально утопал в многолюдном половодье. Брошенные на произвол судьбы беженцы невероятно быстро столкнулись со всеми испытаниями, выпадающими на долю блокадной крепости: зловоние, нечистоты, голод, жажда… Не оставалось никаких сомнений, что вскоре за этим последуют эпидемии, беспорядки и мятежи. Даград, несмотря на всю свою зримую мощь, оказался не готов к затяжной осаде.
Напряжение нарастало. Все чаще вспыхивали яростные стычки между беженцами и защитниками города. Ожесточенность, с которой дорны подавляли малейшее недовольство простолюдинов, лишь подбрасывало дров в разгорающийся костер смуты.
Становилось все очевиднее, что рано или поздно войску гарнизона придется выйти и дать бой, пускай и утомленной тяжелым переходом, но все еще грозной веллорийской армии…
… Лиара, сопровождаемая высоким эльфом, уверенно шагала к дворцовым воротам. Пренебрежительно откинув капюшон, она рассерженно громыхнула кольцом дверного молотка.
В смотровом окне показалась упитанная физиономия дорна, в которую без единого слова прилетел короткий удар кулака волшебницы. Зло зарычав, разъяренный дорн распахнул створку двери и выскочил наружу. Не успев раскрыть рот, он тотчас напоролся на короткий клинок анеласа и, глухо хрипнув, замертво опустился на землю.
Услышав непонятную возню, из двери, толкаясь и рыча, выскочили еще двое серых воинов. Озверело набросившись на попятившуюся назад Лиару, они не заметили заступившего им за спины эльфа. Меч Бальгаита, описав смертоносную дугу, махом отсек голову одного дорна и, пройдя дальше, вонзился в висок второго, застряв в его черепе. Волшебница точным выпадом анеласа в сердце серого воина прервала его мучения.
— Пустоголовые выродки. — презрительно сплюнув, прошипел эльф.
Осторожно осмотревшись по сторонам, Бальгаит тихо свистнул. Из подворотни бесшумно выскользнуло пятеро закутанных в холщовые плащи эльфов.
Лиара решительно шагнула внутрь…
… Над Даградом разнесся гудящий вой боевого рога. Городские ворота распахнулись и оттуда, подтянуто маршируя, одна за другой начали выходить колоны вооруженных алебардами манорийских солдат. Выступив вперед, они разбились на малочисленные группы и, расступившись по флангам, сформировали две большие фаланги.
Вслед за манорийцами, под гром барабанного боя, устрашающе вопя и воинственно потрясая ятаганами, хлынула бурная лавина дорнов. Тысячи серых воинов, готовых сеять смерть и хаос, бушующей, выплескивающейся из берегов рекой разлились под стенами древнего города.
Последними по порядку, но отнюдь не по значимости, из ворот вереницей потянулись сотни эльфийских всадников. Сверкая великолепными обсидиановыми доспехами, не блекнущими даже в тусклом свете пасмурного манорийского неба, они степенно растянулись в длинную, ровную шеренгу.
Эйфория, ликование, трепет, смятение, тревога, страх… — все порывы и страсти, нещадно терзающие смертных, смешались воедино, утратив всякую четкость очертаний. Неистовый поток чувств и эмоций, обнаженных предвкушением грядущей бойни, наводнил разум воинов, заставляя их сердца биться в безумном, пьянящем ритме.
Веллорийская армия жаждала боя. Изнуренные тяжелым походом через дикие земли, осунувшиеся и потрепанные, солдаты Трэурана терпеливо выстраивались в традиционном, проверенном веками
