Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Думаю, как только начнётся контрнаступление, тогда и заорём по ней во весь голос, чтобы знали о нас, а пока мы можем лишь ждать и беречь заряд аккумулятора. Ты у нас будишь ответственный за неё, храни и жди момента, тогда может и пригодиться. А сейчас нужно сидеть тихо, как мышки.
– Досидимся и с голоду сдохнем.
– Надеюсь нет.
– А если контратаки не будет.
– Если не будет через пару дней, вот тогда и будем думать, а пока сидим молча и не подаём поводов медивам нас уничтожить.
– Как скажешь, командир, – сказал Арон и привстав, хотел было уже уйти, но сел вновь и спросил. – Говорят ты раньше в горохране служил?
– Ну служил. Что дальше?
– Да ничего, просто не поверил сразу в то, что ты один из псов Хегера.
– А ты чей пёс?
– Я из ВОЗ, это войска особых зон…
– Я знаю, что такое ВОЗ.
– Нас тоже треть на фронт откомандировали, будим пополнять особые зоны новыми жителями, – Арон улыбнулся.
– Кабана-то успел себе набить на руке? (Татуировки в виде кабаньей рожи, набивали у себя многие солдаты ВОЗ, дабы показать преданность своему делу и особый статус среди прочих муринцев. Это считалось знаком доверия коллектива и окончательного отречения от терпимости к медивам, большая часть «кабанов» были абсолютно нетерпимы к другим нациям, особенно к «грязным медивам», они безоговорочно поддерживали политику разделения национальностей и так же свято чтили Хегера, как и Маута. С горохраной их отношения были слегка натянуты, но не из за конфликтов, а скорее из-за соперничества между двумя службами внутреннего министра).
– А как же! – сержант заголил руку до плеча и представил взору Чака агрессивную синею рожу кабана, с торчащими клыками и сведёнными в ярости глазами. – Я, между прочим, пять лет прослужил в самых разных особых зонах.
– Никогда не понимал рисунки на коже, хотя дело твоё, мне плевать. Ты, кстати, знаешь, что медивы с пленными кабанами делают?
– Что? Стреляют? – без интереса спросил Арон, прекрасно понимая, что в плену ему рады не будут.
– Убивают, но не так. Им в зад забивают огромный кол. Чтобы помирали позорно и мучительно.
– Ты, что, напугать меня хочешь? Пуганный уже, не старайся!
– Я к тому говорю, чтобы ты умнее был и не щеголял своим кабаном прилюдно, тебе, что хочется с колом в жопе помереть? У нас мало шансов выбраться к своим, да и если говорить честно, то и контратаки ждать неизвестно сколько. Если нас выбьют из магазина, то лучше помри в бою или перевяжи на время свою «гордость», пусть думают, что у тебя там рана.
Арон ничего не ответил, лишь хлебнул воды из фляги и демонстративно покинул комнату, не желая поддерживать неприятную тему для разговора. Чак же вновь подкурил затухший бычок сигареты и, втянув мерзкого муринского табака, выдохнул облако дыма. Он чувствовал, как сон подбирается к нему и не даёт связно мыслить, в голове витали разные образы и воспоминания. Частенько ему вспоминался друг Орен, Чак не знал, жив он или нет, как там его рота, его бойцы. Находиться в провонявшем потом магазинчике, среди толпы испуганных салаг, не приносило никакого удовольствия. Ему хотелось вернуться к своей роте, тем кто понимал и ценил его, ведь со многими из них ему довелось служить ещё в мирном городе, жить и пить в общежитиях горохраны. Там он уже был как дома, ведь дома как такового, у него никогда и не было. Чак сам не заметил, как его воспоминания и размышления перешли в сон, в котором ему почему-то снилась мирная жизнь, причём такая, какой он не знал. Всё было в ярких летних красках, зелень, аромат цветов и радостный и шумный город, где перемешались звуки проезжающих машин, смех и гам прохожих, он чувствовал чью то руку в своей руке и от этого ему было приятно и спокойно на душе. Так пролетела очередная ночь в мёртвом городе.
Наступило утро, по-настоящему летнее, тёплое и солнечные лучи в эти ранние часы были на редкость яркими и ласковыми. Но птицы не пели, их крылья вытеснили с голубых небес стальные самолёты, что медленно плыли по небосводу, оставляя за собой белые, молочные полосы. Огромная туча бомбардировщиков, численностью около пятидесяти штук, в окружении верных защитников истребителей, летели со стороны востока. Маунд не мог позволить отважному и оттого наивному Пфлюку, так просто отнять Брелим, ради которого он положил сотни тысяч жизней и перемешал великий город в бетонный фарш. Бомбы сыпались из люков тихо и монотонно, некоторые из них, вертя хвостами, мигом устремлялись к земле, другие же сделав пару оборотов взрывались в воздухе лёгким хлопком и разделялись на сотни мелких бомбочек, что вертясь накрывали целые кварталы. Начиналась подготовка к контрнаступлению.
Гарнизон магазина укрывался на первом этаже, лишь несколько караульных остались на верху, среди них был и котивский пилот. Он молча смотрел в небеса, скучая по ним. Больше всего ему не хотелось погибнуть на земле в окружении незнакомых ему людей, от своих же самолётов. В голове его витали и бились мысли о том, как он сжёг своих сограждан и понимал, как уязвим в данное утро он сам. От грохота дрожала земля, облака пыли и огня взмывали в воздух, руины вновь превращали в руины. Мурзан как-то обещал на одном из митингов на месте Брелима выкопать озеро и пустить туда рыб, дабы котивы приезжали туда на рыбалку по выходным. Теперь эта шутка казалась вполне реальной.
Чак, как и прочие, сидел в тёмном складе хозтоваров, он смотрел, как жмётся к стене Китти и видел в её глазах неописуемый страх. Если бы он видел её в Ирке, то знал откуда такая боязнь самолётов, но тогда он был ещё на распределителе и ждал отправки на фронт. Лефор сидел рядом и дрожа говорил.
– Наши должны знать про нас, они не должны нас бомбить.
– Мы, товарищ капитан, в тылу врага и всё вокруг нас вражеская территория, как ты думаешь, летчик, открывая бомболюк, вспоминает про таких как мы. Я вот думаю, что нет, – отвечал Чак.
– Но ничего, сейчас медивы побегут, а мы дождёмся своих. И всё будет хорошо, – успокаивал себя капитан.
– А не задумывались ли вы офицеры, что уходя они могут зачистить анклавы вроде наших? – добавил ложку дёгтя Арон.
– На кой мы им нужны? Сержант? – усмехнулся Чак.
– Я так, предположил просто.
– Рот закрой и не предполагай такой фигни больше. Нам надо выжить. Сейчас кончиться обстрел
