Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
— Только не это!
Маршал даже зажмурился, представляя, какую чашу позора ему придется испить. Не менее горькую, чем Любимовым, которые теперь не великая семья. Новый глава приказа Большого Дворца, что происходил из худородных княжат, провел целое расследование, когда принимал дела. В общем, у Любимовых теперь нет почти ничего, только пара небольших имений, данных сыновьям за службу в клибанариях. Даже дворец на улице Большой отобрали, ибо невместно персонам, потерявшим честь, рядом с самим государем проживать. Вот так-то… А если интенданты проболтаются, что и его доля в тех делишках была?
А ведь он знает! — ожгла маршала страшная мысль. Этот ласковый старичок знает про взятки и махинации при закупках, но молчит до поры. И если он откажется повесить всю грязь этих чисток на себя, то и на славном роде Драгомировых можно будет поставить крест.
Маршал понял все быстро. Он теперь многое понял. И почему так скоропостижно помер супруг Асфеи, этот жеманный мужеложец. И почему она прогнала своих любовников. И почему эта стерва теперь больше времени проводит в церкви, чем на балах. И почему за свои деньги снарядила две сотни всадников для этого мальчишки. Как он мог быть так слеп! Ах, Асфея! Ну, он ей это припомнит! Могла бы шепнуть по-родственному, что нобилей исподволь к ногтю берут. Но до чего же тонко делают все, и не подкопаться.
— Счастлив служить вашему Блаженству! — рявкнул маршал, вскочив и вытянувшись, как лейтенант-первогодок.
— Хорошо, — не меняясь в лице, князь-епископ поднялся с кресла и протянул руку.
Маршал Драгомиров, кривясь от презрения к самому себе, встал на колено и приложился в морщинистой длани. Это не поцелуй руки святого отца. Вовсе нет! Он только что отказался от великого наследия предков. Сам отказался, без принуждения! Он присягнул на верность, а род Драгомировых становится рабами Самославичей, как было когда-то, бесконечно давно. И нарушить эту клятву у него не выйдет. Ссориться с главой Ордена маршал Драгомиров не станет ни за что. Участь Любимовых за счастье покажется.
— Я полагаю, у его светлости есть план дальнейших действий? — спросил маршал, когда все церемонии были закончены.
— Несомненно, — ласково кивнул князь-епископ. — Несомненно, ваше превосходительство. И вы его получите, раз уж мы с вами обо всем договорились. Готовьте десант в Ольвию. Там сидит полторы тысячи человек, а осаждать их будет вся армия кагана. Нужно подкрепление.
— Не удержим, — хмуро ответил маршал, который воякой когда-то был неплохим.
— До осени продержитесь, а потом посадишь оставшихся людей на корабли и увезешь в империю, — жестко ответил князь-епископ. — Если я хоть что-то понимаю в болгарских каганах, от города к тому времени останется примерно ничего.
— Его светлость купил нам год? — понимающе качнул головой маршал. — А что будет потом?
— А что будет потом, ты узнаешь у его светлости сам, — отрезал князь-епископ. — Он не станет претендовать на твой плащ, но и ты исполняешь все его распоряжения без промедлений.
— Могу я уволить всех офицеров, что отсутствуют в своих частях? — сам не ожидая от себя такой отчаянной смелости, вымолвил Драгомиров. — Мне понадобится поддержка его царственности, ваше Блаженство. Такое даже я не осилю в одиночку.
— Ты получишь любую поддержку, — кивнул князь-епископ, и сквозь его личину на мгновение выглянул зверь, который много лет сидел в засаде, обложенный охотниками со всех сторон. — Гони прочь всех танцоров и любителей морских купален в Аквилее. Верни империи ту армию, маршал, которую создавали мои предки.
Вдруг жесткий оскал покинул лицо князя-епископа, и он заботливо закудахтал.
— А пирожки! Мой дорогой маршал, вы совсем не кушаете мои пирожки! Тут же начинка из вишни, перетертой с сахаром! Вы такого никогда не пробовали. Не обижайте старика. Они еще теплые, пальчики оближете!
Глава 15
Март 896 года.
Коста мял в руках поскрипывающий ком грязно-белых кристаллов, принесенный ему местным водоносом. Он понюхал его и, как и следовало ожидать, не почуял ничего. Он попробовал его на язык и ощутил знакомый горьковатый привкус. Да, это селитра. Даже сомнений нет.
Одетый в латаную рубаху, деревянные сандалии и чалму из скрученной тряпки водонос смотрел на иноземного купца с жадным нетерпением. Он был худ, вечно голоден и прожарен насквозь злым солнцем, которое сожгло его кожу почти дочерна. Ведь когда стоит лютый зной, у водоноса начинается самая работа. Все хотят пить. Этот молодой господин заплатил ему за день вдвое от того, что он зарабатывает обычно, а прямо сейчас достает из кармана серебро и отсчитывает пять потертых динаров, украшенных арабской вязью. Тут не слишком жалуют нечестивое ромейское серебро, ведь Коран запрещает изображать живых людей.
— Твоя награда, почтенный Фарух, — протянул ему монеты Коста. — Как договаривались. Много ли там такой соли?
— Много, господин, — с готовностью ответил водонос. — Очень много. Только ее нужно отскребать со скал и чистить от грязи. Это займет немало времени.
— Видишь этот мешок, — Коста кивнул на грубое конопляное полотно, сложенное стопкой. Я буду платить тебе по динару за каждые пять таких.
— Не слишком-то много, добрый господин, — прищурился водонос. — Эту соль нужно собирать пальцами, а не копать лопатой. Пять мешков не набрать и за три дня.
— Динар такому как ты не заработать и за неделю, — фыркнул Коста. — Не хочешь, проваливай! Я найду другого.
— Три! Три мешка за динар! — торопливо ответил водонос. — И тогда я найму два десятка босяков и просто завалю вас этой солью. Я же должен что-то заработать, добрый господин.
— Динар за четыре мешка! — протянул руку Коста. — И ты знаешь, что это очень много. А если соберешь сотню таких мешков за неделю, я заплачу двадцать динаров лично тебе.
— Вы их получите, господин, — усмехнулся водонос. — Правильно ли я понимаю, что господин приедет сюда через год, и опять захочет купить горькую соль?
— Правильно, — ответил Коста, рассматривая водоноса как-то по-новому. Тот явно тоже решил ухватить за хвост свою птицу счастья. — Только я приеду гораздо быстрее.
— Тогда пусть добрый господин рассчитывает на Фаруха, — преданным взглядом уставился на него водонос. — Фарух соберет столько горькой соли, сколько
