Сердце Стужи - Яна Летт
– Прошу простить, госпожа, – сказал он мне резко, илицо второго изменилось тоже – он даже заулыбался едва ли не заискивающе. Роли переменились – теперь они боялись меня. – Прошу, проходите. Я провожу вас. Но сперва… вы уж простите… я должен проверить, нет ли у вас при себе оружия.
– Проверяйте. – Кажется, он вздохнул с облегчением.
Вслед за стражем я прошла через ворота, за которыми оказался целый небольшой взвод. Я не помнила, чтобы прежде дворцовый парк так охранялся.
Забастовка произвела на Химмельнов куда большее впечатление, чем они стремились показать.
Страж вёл меня через переплетение парковых дорожек, едва подсвеченное валовыми светильниками, своим таинственным мерцанием делавшими это место похожим на лес из старинных сказок.
Белые статуи, попадавшиеся тут и там по пути, смотрели на меня слепо и равнодушно – под их взглядами я снова вспомнила Горре, оставшегося там, во мраке переулка. Я надеялась, что его уже нашли.
Что я скажу Биркеру Химмельну? Я не знала. Я хотела, чтобы Строма отпустили, чтобы гибель Горре не привела к ещё большей крови.
…Если бы даже Стром выставил эту фигуру позднее, это бы также привело к крови, стычкам, хаосу.
Он наверняка это понимал.
«Жертв не избежать».
– Сюда, госпожа.
Он мог и не говорить – эту беседку я помнила по своему первому визиту в дворцовый парк.
– Дальше я сама.
Страж поклонился, развернулся и встал неподалёку от беседки, под дерево; прямой, бледный в валовом свете, как мраморная статуя.
Я вошла в полумрак беседки.
На миг это вдруг напомнило мне тёмный зев пещеры, неясный шёпот Стужи из глубины, и я поёжилась.
Но здесь на столе горела тёплым светом лампа, и над ней уютно вились, летя к своей уютной смерти, мошки, и плыл лёгкий пар над чашкой с чаем.
– Сорта. Какой приятный сюрприз. Видишь? Я же говорил, что мы снова встретимся.
Кресло Биркера отделилось от стены, увитой плющом, и он мягко выехал в неровный круг света. Несмотря на поздний час, он выглядел собранным и бодрым – в серых прозрачных глазах ни тени сонливости, длинные пальцы правой руки без устали перебирают, перебирают и перебирают складки тёмного пледа на коленях. Серый бархатный халат плотно запахнут под горлом, не обнажая ни единого лишнего участка кожи. Волосы его, светлые, почти серебристые, немного отросли с нашей прошлой встречи, и короткими прядями падали на лицо.
– Прошу, присаживайся. Иначе мне, как благородному человеку, придётся приложить все усилия к тому, чтобы встать, а от этого пострадает моя гордость. И, возможно, кости.
Я села к столу, покрутила в руках фигуру владетеля, лежавшую у разложенных для игры полей.
– Я отвлекла вас от игры?
– Пожалуйста, говори мне ты, – он подъехал ближе, взял фигуру из моих рук – пальцы у него были холодные, как лёд, и я вздрогнула. – Я и так постоянно чувствую себя стариком, а ведь я немногим старше тебя. Я бы предложил сыграть – в прошлый раз мне понравилось… Но ты, наверное, спешишь? Что-то подсказывает мне, что дело неотложное. Я прав?
– В Химмельборге хаос, – сказала я. – Но ты, наверное, знаешь…
Биркер кивнул на свой костяной телескоп и улыбнулся.
– Это не единственный мой способ наблюдать за внешним миром, как ты могла заметить.
– Тогда знаешь. – Он молча улыбался, и я заговорила быстрей. – Твоя семья отказывается говорить с нами. Я понимаю почему, но…
– Разумеется, понимаешь. – Биркер дотянулся до чашки, отпил глоток, отставил. – По правде говоря, я просто поражён, что ты позволила втравить себя в эту идиотскую затею. Ты ведь не дура – а повела себя, как дура. И чего ради?.. – он вдруг осёкся, как будто озарённый какой-то новой мыслью, а потом улыбнулся. – Эти глаза. Ну конечно. Стром коллекционирует сердца, м? – спросил он, и я понадеялась, что ни один мускул на моём лице не дрогнул.
– Он мой ястреб. Я сделаю всё, чтобы…
– Само собой. Не продолжай. Я вырос во дворце, знаешь ли. Мне быстро наскучивает враньё. Поговорим о другом. С чего мне помогать тебе, Сорта? В прошлый раз ты так быстро меня покинула. Мне показалось, что ты не горела желанием дружить со мной. Что-то изменилось?
– Я слышала, что говорят люди, – сказала я, от всей души надеясь, что угадала, – они называют твоё имя. Надеются на тебя… Любят тебя, хотя, видят Мир и Душа, у них нет для этого никаких оснований. Выглядит так, как будто кто-то специально распускает о тебе слухи.
– Умница охотница, – промурлыкал Биркер, – даже если так – что с того?
– Возможно, ты порадуешься, если один из этих слухов будет иметь под собой реальную основу? Помоги людям по-настоящему. И о тебе начнут рассказывать новую историю. Останови хаос, и…
– Умница, да не совсем, – покачал головой он. – Зачем мне останавливать хаос? Разумным людям любой хаос всегда только на пользу. Что до твоей просьбы – даже если бы я захотел исполнить её, поверь, никто бы никогда не узнал о моём участии в этом деле. Разумные люди – всегда в тени, пока не настанет время из неё выйти. А оно не настало, Сорта… может, и не настанет. – Его глаза погрустнели, но мне показалось, что в их глубине пляшут, не останавливаясь, отблески холодного пламени.
– «Если бы захотел», – повторила я. – Значит, ты можешь помочь? Освободить Строма?
– Освободить убийцу, – поправил он. – Неужели твоя преданность настолько велика, что ты вот так просто опускаешь эту маленькую деталь?
– Стром не убийца, – сказала я. Биркер улыбнулся, и некоторое время мы оба молчали.
– Мне нравится, как ты владеешь собой, – сказал он наконец. – Расставь фигуры. Я сыграю с тобой ещё раз. Если победишь – я вытащу Строма.
– Вот так просто?
– Уже забыла, как я играю, Сорта? Это будет совсем не просто.
– Я выиграю, и ты мне поможешь? – Я всё ещё не могла поверить. – Но что взамен?
– Ничего… если выиграешь. В этом суть игры. Я даю тебе слово. И поверь – как бы ни сложилась партия, я получу достаточно.
– Я всё ещё не понимаю. Если ты рассчитываешь, что я…
– Сперва выиграй, а потом беспокойся о цене. Но я уже сказал и больше повторять не стану. Мы сыграем в тавлы – и всё. Считай, что я готов помочь из симпатии… и уважения к твоим игровым талантам. Ну что?
Вместо ответа я принялась расставлять фигуры на полях. Драгоценные – они не шли ни в какое сравнение с деревянными, старыми, всегда пахнувшими как-то особенно, лаком и старьём, теми, которыми
