Андрей Валентинов - Флегетон. Созвездье Пса. Омега
…Сусман верен себе. По его милости мы делаем лишний кружок километров в восемь и к месту доходим почти затемно. Разбираться с ним некогда, надо успеть набрать воды, умыться в ручье и, конечно, заняться костром. На беду, костер разжигать взялся опять-таки Сусман, козыряя своим многолетним опытом. К сожалению, этот опыт не подсказал ему сущей мелочи — чтобы костер разгорелся, требуются дрова…
Рабочая тетрадь. С. 23—24.
Крипта (анализ).
Чтобы окончательно «закопать» никогда не существовавшую на месте Подземного храма цистерну, достаточно сравнить вырубку в скале над подземельем Крипты с известными херсонесскими цистернами. Все они (цистерны) имеют ширину не менее 4—5 м, в то время как максимальная ширина вырубки над Криптой — около 2 метров, более того, вырубка не прямоугольная, а несколько напоминает призму. Ни по размеру, ни по форме они совершенно не сходны. Предполагаемая цистерна, где должны были прятаться первохристиане, должна быть либо узким углублением в камне, что совершенно нефункционально и не имеет аналогий, либо вырублена как подземелье — с узким входом и подземной частью, связанными между собой небольшой горловиной. В этом случае перед нами уже не цистерна, а нечто совсем другое.
Вывод: никакой цистерны на месте Крипты в античное время не было. Не могло быть и тайного христианского храма. Таким образом, это место почиталось в средневековье не по этой причине. Однако Подземный храм действительно являлся одним из наиболее почитаемых мест средневекового Херсона. Его мемориальный характер очевиден, более того, почти наверняка там находились захоронения (шесть найденных черепов), следы которых обнаружены при раскопках. Возможно, на этом месте погиб кто-то из христианских проповедников, в честь которого и был сооружен храм. Ни доказать, ни опровергнуть это нельзя, поскольку гипотетический проповедник мог погибнуть в любом месте города, в том числе и во дворе богатого дома на Главной улице. Но возможно и другое: храм сооружен не в честь какого-то лица, а по иной причине, а захоронения производились уже в самом храме, как величайшая честь для погребенных…
В ведре клокочет какое-то ароматное варево, хлеб нарезан, по посудинам разливается содержимое заветных емкостей, извлеченных из рюкзаков. Усталость чуть уходит, и можно почесать языки. Ни слова о горах — этим на сегодня сыты. Разговор крутится вокруг все той же осточертевшей еще дома политики, о которой мы в Хергороде стараемся не вспоминать.
…Отделяемся, отделяемся! Все отделяются — и мы отделяемся. Ще не вмерла, стало быть, Украина вид Берлина до Пекина. А что? Все, что наши гетманы Олекса Македонченко и Богдан Гатылла завоевали, наше. А России Москву оставим — по Садовое кольцо. А от Маросейки, которая теперь Богдана Хмельницкого, уже наше…
…И мамонты наши, и колесо наше, и Америка наша, и Луна наша. Шаровары, вышиванка, глечики… Гоп, кумэ, нэ журысь, туды-сюды повернысь! Весь мир гопак плясать заставим!..
А если серьезно, лучше прикинем, где нам отбиваться. А то уже время, да и набегались на сегодня…
Виктор тут же соглашается. Действительно, ночь давно вступила в свои неотъемлемые права, от близкого пруда потянуло сыростью, и всем после дневного анабазиса становится явно не до политики.
А вот тут мы с тобой, Борис, облажались похлеще Сусмана. Одно одеяло на двоих, а ночи здесь, я тебе скажу… Ты, конечно, свитер не взял? Я тоже… Ладно, посидим-ка покуда у костра, да и дровишек подсоберем. Чую, понадобятся.
Вскоре команда Черного Виктора, упаковавшись в спальники, уже вкушает вполне заслуженный отдых. Перед тем как пожелать нам доброй ночи, Сусман одолжил мне какое-то подобие легкой куртки. Борису досталась лишняя рубашка, но и то и другое имеет скорее символическое значение. Ладно, дровишки — в огонь да сядем поближе.
…Ночь уже рядом, в затылок дышет, в ухо шепчет. Холодно, холодно, холодно, холодно…
К полуночи начинаем потихоньку тосковать. На поляну лег туман, костер сразу сник, послав на нас волну сизого горького дыма, сырые дрова упорно саботируют, не желая возгораться. Хороший вид будет у нас завтра, этак и двух часов не высидим, окочуримся!
Борис, подумав, предлагает выпотрошить Сусмана из спальника и спать в оном спальнике по очереди. Предложение дельное, но Иоанна все-таки жалко.
…А вот по очереди — это мысль.
Итак, первая смена — я — ложится спать, завернувшись в одеяло, вторая смена — Борис — сидит у костра и поддерживает огонь. Через час смены меняются. Просто и ясно — хотя и холодно.
…Часовые у костра, часовые у огня, скоро очередь моя…
Сон — не в сон. Поневоле начинаешь думать о ставшем вдруг таким родным лежаке, оставшемся на нашей Веранде, пусть он колченогий и без одной доски… Но боже мой, как ему там сейчас одиноко, стоит себе, укрытый бесполезным спальником, один-одинешенек, ежели, конечно, злодей Лука не вздумал использовать его в своих интересах. Ну, если узнаю!.. Кроссовки бы под голову подложить, но, пожалуй, не стоит — ноги и так дубеют.
Легкий толчок в плечо. Ого, да я все-таки умудрился заснуть! Ну, давай, Борис, отбивайся, я как раз и место нагрел.
Темный южный небосвод нависает над самой голо-бой, Небесный Пес скалится, подмигивает желтым глазом… Плохо, что дрова кончаются, если костер даст дуба, то не до светил небесных будет. Орион, Кассиопея, Лебедь, Медведица… Двойная звезда, та, что вторая от ручки ковша…
…Два года назад я учил О. различать созвездия. Над Западным городищем так же горели звезды, а потом всходила луна, трава становилась белой, словно высеченной из камня… Жаль, ни я, ни она не поняли, что все умерло еще тогда. Херсонес не имеет продолжения, начавшееся среди мертвых развалин там же и заканчивается. Зря она вышла в этом году к Перекрестку Трех Дорог. На наших губах пыль — серая, сухая херсонесская пыль.
…Прощай, прощай, позапрошлое лето, прощай, позапрошлая любовь, прощай позапрошлая сказка. Тебя не было, ты приснилась, ты привиделась под хер-сонесскими звездами…
Все…
Этой ночью я щедр и дарю Борису лишних десять минут сна. Спит он крепко, даже будить жалко. Но что делать? Ладно, накрываемся с головой… Не поможет, конечно, но все же какая-то иллюзия. Эх, дровишек мало, не дотянет костер до рассвета!..
Вновь заступаю на вахту, когда от предутреннего холода уже ничто не может спасти. Угли костра еле краснеют, и даже дополнительная пайка дров, добытая Борисом бог весть где, не помогает. Можно, правда, пройтись по поляне — или пробежаться, отжаться от земли… Огонь греет только кончики пальцев, протянутых сквозь сизый дымок к умирающим углям. Не-е-ет, это на сырость не похоже, тут уж скорее поверишь в Духов Ночи, чей самый страшный, предрассветный час уже наступил… Лучше всего сидеть на последнем несгоревшем чурбачке у того, что еще недавно было костром, и стараться не оглядываться лишний раз. Мало ли? Это не тихие призраки Западного городища. Эка, обступили, навалились, через плечо заглядывают…
…Мы здесь, мы рядом, мы пришли, мы за вами, мы не исчезнем, мы всюду, мы в серых углях, мы в черном небе, мы в черных мыслях…
Нет, врете, мы вас сигареткой! Ничего, что сырая, загорится! Капюшон штормовки на голову, все стружки и щепки в огонь, все клочья газет туда же… Что, не разгорается? Разгорится… Ну то-то!
Когда вновь приходит время менять вахту, на востоке уже розовеет, чурочки весело трещат в огне, а сверху красуется кастрюля с остатками каши. Что, друг Борис, тяпнем горячего? Правда, неплохо? А мы еще и чаек поставим, пока вся армия дрыхнет.
А ночь-то, между прочим, кончилась!
Тихий вечер. Остывших камней немота.
А душа, словно ветер, тиха и пуста.
Между Будущим темным и тягостным Прошлым, Словно поздний закат, проступила черта.
Солнце, выползшее из-за далеких скал, сразу создает уют. Милая полянка, ничего не скажешь, как это мы только раньше не заметили? А кстати, пора бы орлам вставать. Сейчас бы по самому холодку и пробежаться. Отдохнуть можно и в полдень, в тенечке.
Эй, братья-славяне!
Первым просыпается Черный Виктор. Командир — всегда командир. Доблестный августовед, не успев даже протереть глаза, тут же отправляется к ручью за водой. Молодец, конечно, но мог бы и Сус-мана разбудить, а то спит себе, сопит в обе ноздри — равно как и все остальные. Чую, чую, не бегать нам по холодку! Что поделаешь, любят они солнышко, и не просто, а чтоб под ногами камень дымился… Виктор, кашу ставить будем? Правильно, и чаем обойдутся, а то на полный желудок идти совсем невесело.
Виктор торопит, но расшевелить сонную компанию не так-то легко. Только в начале десятого, когда солнце уже печет вовсю, трогаемся в путь. Утешает то, что, по уверениям Сусмана, идти придется в основном лесом.
И на том спасибо!
Лесная дорога, меченная деревянными столбиками с непонятными цифрами, узка, мы с Борисом, вновь составившие авангард, еле-еле вписываемся в ее русло. Идти легко, сегодняшняя дорога — сущие пустяки по сравнению со вчерашним, а встречающиеся порой горки — смех рядом с Тепе-Керменом. И Сусман оживился — старается не отставать от нас, достаточно уверенно ориентируясь в этой чащобе. Кажется, сей участок и вправду ему знаком.
