Раб и меч - Сэм Альфсен
Морщинистое сухое лицо и мутные круглые глаза оказались прямо перед Сином. Он уже хотел отстраниться и поспешно уйти, но провидец снова заговорил:
– Ты не веришь мне. Но я только что видел всё собственными глазами. Твою смерть. Обратившись чудовищем, ты растерзал дракона и тысячи людей. Ты потерял разум, метался в беспамятстве, запертый в клетке драконьего тела. А когда тебя усмирили, то живьём вырвали сердце. Твоё тело рассыпалось пылью на глазах подданных. Но если бы эта чудовищная смерть была твоим концом… Потеряв разум, Нуска пожрал всю светлую дэ в округе, убил каждого человека, каждую душу, каждое живое существо, чтобы вернуть тебя к жизни. И лишь тогда, увидев смерть всего, что было тебе когда-либо дорого, всего, что ты защищал, всего, что любил, ты умрёшь.
На секунду перед глазами эрда встала картина, которую рисовал провидец. И он застыл, не в силах шевельнуться или ответить. Этот старейшина… не мог знать об их связи, не мог знать о способности хаванцев вытягивать светлую дэ. Лишь Тиама и Нуска, подглядевший за ней во снах, знали о существовании этой техники. Провидец с самого начала… не выдумывал и не лгал.
Кое-как сохранив лицо, Син коротко кивнул и вышел. Не желая находиться в компании Вильны, которая и так прослушала половину, эрд в одиночестве брёл под проливным дождём по улицам Хаваны, некогда тоже уничтоженной его рукой.
– Духи, что же вы делаете? Я не смею жить, но и не смею умирать. Я отдал всего себя Скидану, но я же… должен был его уничтожить.
Син остановился, всматриваясь в отражение в луже. В эту секунду Син ненавидел себя, но и… впервые испытал к себе жалость.
Улицы были пустынны. Дождь усиливался. Мокрый как собака правитель свернул в подворотню и ударился спиной о стену, сползая наземь как мешок.
– Я… совершил так много ошибок, – голос Сина дрожал, а горло и челюсти то и дело сводило от напряжения. Плакал он или нет – неизвестно, но дождевая вода катилась по его щекам. – Я виновен в стольких грехах, что не смею желать о том, чтобы искупить их, не смею мечтать о прощении. Но я… столько лет… хранил свой народ. Я защищал слабых, я был справедлив. Я посвятил всю жизнь защите Скидана. И вы хотите… уничтожить его… на моих глазах? Неужели я не заслужил даже капли жалости? Неужели я не заслужил спокойной смерти?
Син поднялся. Лишь в одиночестве он мог позволить себе эту слабость. Лишь в одиночестве он осознавал всю глубину своего несчастья. Лишь здесь, под дождём, он мог признаться самому себе, что ему больно.
Ему больно. Ему одиноко. Ему страшно. Ему так страшно, что каждое пробуждение было невыносимо.
– Всё… что я бы хотел…
Син свалился в грязь. Он снова увидел своё отражение в луже, но ударил по нему рукой.
– Вы, духи, создали меня чудовищем! Вы хотели, чтобы я уничтожил Скидан, но был повержен. А знаете, чего желал я? Знаете, чего я, бездна дери, желал?!
Син не мог выровнять дыхание. Промокший насквозь, он дрожал. Взгляд раз за разом, бесконечное количество раз, возвращался к отражению.
– Я хотел, чтобы меня любили. Я хотел, чтобы хоть раз в этой бездне отчаяния я получил что-то, кроме ненависти и страха. Я хотел стать щитом и опорой для своего народа. Я был готов стать жертвой. Я был готов страдать и умереть. Если бы хоть один человек меня полюбил или поблагодарил. Ради этого… я бы сделал всё.
Син сел у стены. Скрючился, уткнувшись в колени. Как безумный, он шептал:
– Мою мечту. Вы превратили в наказание. Мою единственную мечту.
Через несколько минут эрд поднялся. Он знал, что ему непозволительно валяться в грязи и говорить подобное. Он знал, что ему непозволительно что-либо хотеть или чего-либо бояться.
Он обязан быть непогрешим, но…
Слабый, разбитый на части дух привёл Сина на порог. Единственное, что он искренне желал… Единственное, что хотел…
Но, рыдая на коленях у человека, который не отвернулся, даже увидев его слабость, Син продолжал шептать:
– Великие духи, если есть один-единственный способ избежать… Если в мире есть хоть что-то, что способно отвести это от меня… Если есть тот, кто пронесёт эту чашу мимо меня, я умоляю вас, избавьте меня. Пощадите меня… Я проживу сотни тысяч жизней и искуплю все свои грехи, но не делайте меня виновником смерти моего народа. Я не вынесу эту ношу. Я не вынесу…
По завершении дарвельской кампании. 3 туя. День отбытия Нуски из Эрьяры в Хавану.
Син долго стоял перед последним зеркалом в резиденции. И разбил его. Окровавленная рука свисала вдоль тела, осколки валялись под ногами, всё ещё рисуя контуры морды отражавшегося там чудовища.
Нет, Син не изменил обличие. Он изменил самому себе. Он отказался от единственной сокровенной мечты, мучавшей его сердце, ради долга, искупления, своего народа.
Сегодня он предал единственного, кто знал его настоящего.
Лекари оказались бесполезны, а Анту спрятали. Нуска уехал. Ничего уже нельзя исправить.
Через минуту в комнату со вздохом вошёл Нарид.
– Уже шестое… Эрд Син, необходимо начать подготовку к обороне. Вильна ждёт вас весь день. Почему вы здесь?
Син не отвечал, а Нарид вздохнул и продолжил:
– На нас в любую секунду может напасть разъярённый дракон.
– Все жители Эрьяры могут погибнуть.
– Тиама точно придёт, чтобы отомстить и вернуть дочь.
– Вы сделали все необходимые шаги для победы, остался решающий. Почему вы ничего не делаете? Почему вы молчите?
Син заткнул уши руками и закричал. Растерянный Нарид, не зная, что и делать, просто покинул покои эрда.
Настал вечер. Несмотря на то что Син бесконечно принижал и ненавидел себя, он всегда помнил, когда у него день рождения. Он всегда ждал, что в этот день кто-то, кроме него самого, вспомнит об этом.
Этого не произошло ни разу за его жизнь.
Он сидел на софе и пил грушевое вино, пробуждавшее хорошие воспоминания. Алкоголь очень быстро ударил в голову, ведь Син несколько дней не ел. Его тело налилось тяжестью, руки ослабли, а ресницы опустились.
Он откинулся на спинку и запрокинул голову. Холодный луч звезды осветил его пустые глаза. Бокал выпал из рук и разбился, а вино, как кровь, расползлось под ногами.
Тогда Син сказал:
– Среди всех, кого я знал. Среди всех, ради кого я жертвовал собой. Среди всех, кого я защищал и спасал. Среди всех, кого я бы посмел назвать друзьями и семьёй.
