Операция "Берег" - Юрий Павлович Валин
— Анархия у вас тут. Герои, понимаешь. От ужина не отказываетесь, нет? А нам как работать? Вот как⁈ — начал накручиваться младший лейтенант.
— Товарищ взводный, я ж после ранения. Мне бегать сложно. А тут сижу, постреливаю полегоньку, посильный труд, — завздыхал Митрич. — Вы уж простите за бестолковость. Вот, возьмите для важных хозяйственных работ. Сегодня с немца взял, швейцарская вещь.
Младший лейтенант посмотрел на трофейный складной нож.
— Взятка, так, Иванов? Между прочим, до обидного ничтожная взятка. Прямо даже оскорбительная. Ладно, воюй. Но числишься за моим взводом! Человек ты в годах, толковый. Мне такие нужны. Обстановка улучшится, чтоб непременно вернулся!
— Так точно!
Хозяйственный младший лейтенант и Тимофей-курский, сидя на дне траншеи, скрутили по «козьей ножке», обсуждая ситуацию. Митрич лежал под балкой, наблюдая за немцами. Винтовка ждала наготове. Слушал негромкий разговор. Да, с ситуацией было ясно — только что прибывшая дивизия, достаточно полнокровная, за несколько дней словно растворилась. Что могли, сделали — удержали пристани, дали немцам в зубы. В остальном крепко сдвинуть немца не получалось. Митрич слушал, помалкивал, следил — там, левее дырявого треугольного кровельного листа, час назад мелькнуло. Определенно ход сообщения, можно фрица подстеречь…
Сталинград. Советские автоматчики. Ноябрь 1942-го.
* * *О том, что хозяйственного младшего лейтенанта убило, Митрич узнал случайно. Уже, наверное, почти неделя прошла — что для тех боев очень много. Сам Иванов уже исполнял обязанности командира отделения — Тимофея-курского тяжело ранило, но вроде дотащили до медицины живым. Отделение было, конечно, символическое — четыре штыка, в смысле, три автомата и «ручник», обеспечивающие плотность огня в решающие моменты, ну и вспомогательные винтовки. Но сидело отделение чуть впереди, выгодно простреливало угол за развалинами аккумуляторной — позиция немаловажная для местной войны, что велась между остатками двух практически разрушенных цехов, и дистанции отсчитывались десятками метров.
Врылся в камень и землю товарищ Иванов, знал здесь каждый швеллер, каждую кирпичную щель и мятую трубу. Отмечал направления и ориентиры, просчитывал варианты за своих и за немцев. Царь и бог сектора «на аккумуляторной». Знал, что так и будет, пока не убьют. Или тяжело ранят. Разок уже зацепило, но под рукой прошло. Замотали на месте, потом ротный силком в медроту погнал: — «обработают, не будь дураком, воспалится».
Вернулся Иванов из глубин двухсотметрового тыла, оказалось, удачно передохнул — сразу немца снял, видимо, новенький у фрицев появился, не знал, что за разбитым баком лежащего человека тень выдает.
Так оно и шло — охота, пугание гранатами, пережидание минометных налетов. По-правде говоря, артиллерией немцы редко били, авиация сюда вообще не налетала — уж слишком близки позиции, запросто своим на головы снаряд или бомбу влепишь.
Знал Митрич, что и на той стороне имеется свой «царь и бог». Наверное, унтер какой-нибудь, а может, фельдфебель. Разок даже, наверное, видел его, вернее, угадал по уверенному движению. Но в тот момент был Иванов с автоматом, очередью достать не удалось. Догадлив, чуток и верток был фриц, что и понятно — иначе какой из него траншейный бог?
А дни были длинные, емкие. Прямо целая жизнь, а не день. Зарывалось «полу-отделение», улучшало фортификационную ситуацию. Изыскали мятую совковую лопату, Митрич сделал короткую рукоять, выправил инструмент. Этой ценностью, топором и малыми саперками вкопались под фундамент непонятно чего. Спорили: Тимоха-саранский и Вовка считали, что плиту для какого-то большого станка заливали, Митрич с Серго полагали, что фундамент бракованный, его специально прикопали. Но нора-блиндаж получилась надежная, выручала.
Добром вспоминался младший-лейтенант хозяйственник. Хоть и мало кого знал Иванов в том хозяйственном взводе, но по инерции считался «тамошним», оттого на «аккумуляторное» направление по ночам жратву поставляли с особым старанием, да погуще в термос зачерпывали. Подходы к позиции были, чего скрывать, опасными днем, да и ночью ненамного легче.
Иной раз и местная дивизионная газета доставлялась, читали с интересом, но слегка разочаровывались — про дальние новости было мало, а про местную боевую ситуацию передовой «на-аккумуляторной укрепрайон» и так недурно знал. Так что этот призыв-почин «продвигаться на 100 метров каждые сутки!» был, конечно, правильный, только сил на его выполнение не имелось. Конечно, и немцы обессилели, но что говорить — вовсе не окончательно гады подвыдохлись.
Прошел праздник, и после него немцы как дали… увесистым вышел поздравительный подарочек.
Чуялось накануне что-то этакое, поговорили с мужиками. Но у пехоты дело простое — чуешь, не чуешь — сиди, жди, крестись да готовься. В баню сходить и чистое белье надеть никак не выйдет — нет ни того, ни другого. Обдул и обтер товарищ Иванов все свои имеющиеся гранаты, переложил поудобнее, на том праздничная подготовка и закончилась. Ну, прорыли еще один траншейный отнорок, но это уже сугубые будни, каждый день копали.
Основной удар нанесли немцы севернее[3], там прорвали оборону, вышли к реке, были уничтожены, но тут же вновь перли и перли. Хуже всего были немецкие саперы: эти после артобстрела лезли первыми, умело и упорно подрывая остатки стен и завалы, за ними уже шли фрицы-пехотинцы, закреплялись….
Дивизия, полк и собственно «аккумуляторный укрепрайон» держали оборону южнее завода «Лазурь», на который пришелся первый удар немецкого штурма, наверное, потому и продержались первый тяжкий день. Потом немцы чуть перенацелились…
…Вовку-пулеметчика накрыло сразу. Взрыв был мощный, хрен знает, что там такое немцы подвели и заложили, но завалило отрезок траншеи и пулеметное гнездо, похоронило разом бойца и «дегтярев»…
…Стучали, катились гранаты по камням, пыхали, осыпая осколками, беззвучно звеня по стальным балкам — видел это Митрич, но не слышал. Глушануло здорово, автомат колотился в руках, чуть слышно попукивая-поскрипывая, словно детская игрушка-шарманочка. Скрипел сталью зубов боец Иванов, бил короткими и против обыкновения длинными — немцы были рядом, буквально в пяти метрах, «папаша-шпагин» их опрокидывал и валил на бело-красный снежный и пыльный кирпич, добавлял брызг красненького. Немцы упорно вскакивали, являлись серыми щетинистыми чертями снова и снова. А автомат невидимого стрелка лупил почти из-под ног, почти в упор. Выручила тогда узкая лаз-позиция, не зря ее «поджопной монте-кристой» прозвали, пока выковыривали…
… снова крыла артиллерия. Вздрагивала промерзшая земля, заново отогреваясь под разрывами. Молчали,
