Зомбосвят - Сергей Александрович Арьков
После раствора и постройки вышки уборка картофеля показалась Павлу детской забавой. Народу нагнали порядочно — человек тридцать, так что все это мероприятие грозило закончиться за несколько дней. Сам он работал в паре с Костей — один вонзал в землю вилы и извлекал из грунта картофельный куст, второй, присев на корточки, выбирал клубни и складывал в тачку. Когда тачка наполнялась, ее отвозили к автомобильному прицепу, а уже на нем урожай партиями доставлялся в хранилища.
Осень выдалась теплой, дни, как на заказ, стояли солнечные. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие даже намека на возможность карьерного роста, Павел пребывал в приподнятом настроении. Он утешал себя тем, что на новом месте всегда тяжело, ведь приходится начинать жизнь сначала. Постепенно, полагал он, все наладится. Не будут его вечно держать в чернорабочих. Куда-нибудь он пристроится.
А вот Костя с каждым днем становился все мрачнее, и постоянно, порой, совершенно беспричинно, срывался и закатывал истерики. Для него шел уже не второй, а третий месяц якобы временного рабства, и Костя решительно не хотел, чтобы за ним последовал четвертый, а потом и пятый, а там, глядишь, чего доброго, и шестой.
— Сколько можно? — ворчал он, собирая клубни и бросая их в алюминиевую тачку. — Обещали же…. Зачем было врать?
— Да не парься ты, все еще будет, — попытался утешить товарища Павел, хотя его и самого одолевали те же чувства. Ему ведь, между прочим, тоже обещали.
— Когда? — чуть не прокричал Костя, и гневно ударил кулаком по земле. — Уже третий месяц пошел. Сколько еще ждать?
Он поднял голову, и посмотрел на пару уборщиков картофеля, что трудилась неподалеку от них. Пара состояла из пятидесятилетнего мужика, который всю жизнь прожил на земле русской и потому выглядел на все сто, и еще одного ударника, который вначале показался Павлу юношей, если не подростком. В заблуждение ввели мощно цветущие на лице паренька прыщи всех размеров и оттенков, среди которых доминировал лиловый окрас. Затем, присмотревшись внимательнее, Павел понял, что мнимый подросток гораздо старше тех лет, на которые выглядит. Ему было тридцать, а то и больше. Но поразила Павла не мнимая юность мужчины, а выражение его прыщавого лица. Казалось, вся скорбь вселенной сконцентрировалась в этом лице. Это было самое безрадостное лицо, которое только носил человек со дня сотворения мира.
— Эй, мужики? — позвал коллег Костя.
Те прервали процесс добычи клубнеплодов, и повернулись в его сторону.
— Мужики, вы здесь давно? — спросил Костя.
— Здесь, это где? — прошамкал беззубым ртом пятидесятилетний дядя.
— В Цитадели. Давно сюда прибились?
— Ну, я два месяца как.
— Не видел тебя прежде.
— Да я почти все время на ферме провожу, и ночую там. Скотником определили, присматриваю за куриным поголовьем. А сегодня вот на картошку бросили.
— Ясно, — произнес Костя. — А ты?
Свой вопрос он адресовал прыщавому мужчинке с полным трагизма лицом.
— Давно, — буркнул тот, и отвернулся, собираясь вновь приняться за работу.
— А давно, это сколько? — не унимался Костя. — Месяц? Два?
Мужчинка застыл на месте, какое-то время молчал, а затем выговорил едва слышно:
— Где-то год.
— Год! — ахнул Костя. — А чем ты занимаешься? Ну, сейчас на картошке, а вообще?
Мужчинка громко шмыгнул носом, и полным страдания голосом вымолвил:
— Я землекоп.
Костя от изумления уселся задом на холодную землю.
— Целый год проторчал в Цитадели, и все еще землекоп? — простонал он. — Я так и знал, что нам наврали. Не светит нам тут никакого карьерного роста, так и будем раствор мешать да дрова рубить, пока ноги не протянем.
— Да подожди ты паниковать! — попытался успокоить товарища Павел.
Он покосился на прыщавого страдальца, и добавил чуть слышно:
— Может, это он сам виноват, что за год выше землекопа не поднялся?
— А я тоже, что ли, сам виноват, что уже третий месяц ишачу тут, как проклятый, за еду? — взорвался Костя. — Я готов на что угодно. Испытание, там, пройти, экзамен сдать. Но ведь никто этого и не предлагает. Как вообще тут дела делаются?
И он уронил голову в полном расстройстве чувств.
Павел попытался подбодрить товарища, и предложил:
— Давай так поступим: как закончится уборка картошки, найдем Андрея и побеседуем с ним. Может, он о нас просто забыл?
— Может, — неохотно согласился Костя.
Он поднялся с земли, и вновь принялся выбирать из грунта облепившие куст картофелины.
За месяц совместного труда и проживания Павел успел сдружиться с Костей. Они были примерно одного возраста, одного, так сказать, круга, и обнаружили немало общих интересов. Большая часть тех интересов, разумеется, осталось в прошлом, но зато было о чем поговорить, что повспоминать, а это уже немало. Павел рассказал новому другу историю своих злоключений, начиная с того дня, когда его девушка превратилась в нежить и попыталась загрызть его. Костя тоже поведал свою историю. Она оказалась гораздо более разнообразной и бурной, чем у Павла. В отличие от него, Костя после конца света не избегал людей, и успел побывать аж в трех разных группах. Но ни в одной из них ему задержаться не довелось. И причина крылась вовсе не в скверном характере самого Кости, тот был вполне терпимым человеком, разве что излишне вспыльчивым, а в том, что стоило ему примкнуть к какой-то группе, как с ней тут же происходила беда. Один его коллектив на ночном привале съели зомби — подкрались под покровом тьмы, беззвучно набросились и стали пожирать заживо. Самого Кости тогда в лагере не было, он отправился к расположенному неподалеку озерцу с целью рыбалки, и проторчал там до утра. А когда вернулся, то обнаружил на месте лагеря кровь, кишки и кучки пожеванной человечины, а еще некоторое количество мертвецов с многозначительно раздувшимися животами.
Другая его группа решила форсировать реку на лодке. Река была широкая, лодка старая, а на дворе отнюдь не лето. Загрузились, отчалили. И вроде бы все шло хорошо, пока они не оказались на середине реки. Тут нерушимый закон подлости дал о себе знать, и в лодке сразу открылось два десятка течей. Не успели мореплаватели опомниться, как их суденышко пошло на дно, а сами они оказались в холодной воде. Ситуацию усугубило
