Княжеская школа магии (СИ) - Малиновский Дмитрий

— Это ты к чему?

— Да так. Лучше не вникайте. Скажите, Хиро Мацумото, Вы услышали мой дар?

Я кивнул, но решил всё равно уточнить:

— Ты взрыватель?

— Нет. Я химик. И меня называют «Химик». Я могу гораздо больше сделать, чем обычную или необычную взрывчатку.

— Что ж, хорошо. Буду иметь в виду. Следующий, — посмотрел я на седьмого мальчишку уже из третьего ряда.

— Меня зовут Топор. Ещё отзываюсь на «Федя Топор». А по паспорту я — Достоевский Фёдор Михайлович. И я отлично владею топорами. То есть я могу силой мысли управлять ими. А могу даже создавать их. Но это не значит, что я владею телекинезом. Хотя, может, и владею. Но это распространяется только на топоры. Если Вы попросите метнуть карандаш в голову Пушки, то у меня не выйдет. Но если я с помощью скотча сделаю из карандаша подобие топора, тогда смогу его метнуть в Пушку. Ну или в Толстого. Или в Гоголяна.

— Это всё?

— А Вам мало?

— Нет-нет. Всё хорошо. Чем меньше, тем лучше. Следующий, пожалуйста.

— Чехов Антон Павлович. Прозвище «Чехословак», — кратко представился мальчишка. — После полуночи превращаюсь в Каштанку. Это такая собака. Но есть проблема: я не могу взять след человека, если вдруг нужно кого-то отследить. Но зато я очень хорошо чувствую закла… «вещи». Меня так и тянет на что-то запрещённое.

— Я понял тебя, Чехословак. Ты у нас мастер закладок. Все мы не без греха. Но в восемь лет?! Тебя реально уже в таком возрасте тянет на что-то запрещённое?

— А как же. Я ведь Чехословак. Это не просто так, понимаете?

— Не понимаю и понимать не хочу. Но рад, что ты нашёл свою дорогу, хоть и не очень хорошую для многих.

— Главное — чтобы мне она нравилась.

— Ну это да. А ещё важно — чтобы не уйти на тот свет от пьянки или передозировки в таком раннем возрасте.

— Может, Вы следующего опрашивать будете?

А парень умел постоять за себя. Я не стал на этот раз шутить про его смерть, а одобрительно указал на девятого мальчишку.

— Гк-хм, — прокашлялся парнишка. — Моё имя ничего Вам не скажет. Но вот моё прозвище. Тут уж я и сам горазд его использовать всегда. Меня зовут Профессор. А мама с папой назвали Булгаков Михаил Афанасьевич. Мне бы очень хотелось стать профессором чёрной магии. И когда я им стану, то обязательно сменю имя на Во́ланд.

— И найдёшь свою свиту, — добавил я.

— Это правда. Вы уже прочитали мои мысли, Хиро Мацумото?

— Немножко, — улыбнулся я. — Так а в чём твой дар, кроме желания стать профессором чёрной магии?

— Я уже владею чёрной магией. Вот только хочу улучшить свои навыки. Ведь сейчас они очень слабы. Но я стараюсь.

— И что ты можешь нам продемонстрировать?

— Пока что ничего. Но если нужно будет что-то, то я постараюсь как-то помочь.

— Ага. Он же Профессор. Куда тут без него, — поржал Пушкин.

— А ты всего лишь стрелок, — сказал я. — Так что молчи, а то будешь как ДиКаприо из фильма «Быстрый и Мёртвый».

— Не знаю, кто такой этот ДиКаприо. И уж тем более не знаком с таким фильмом.

— Это понятно. Уверен, что ДиКаприо в этом мире вполне может быть тем, кто получает Оскар постоянно, и только один раз был случай, что он его не получил.

— Не понимаю, о чём Вы.

— Забей хер. Следующий, — указал я пальцем на самого высокого парня, который был похож на Петра Великого.

— Я Пёрт… то есть Пётр. Великий Пётр. Пётр Великий, если быть совсем уж правильным, — на полном пофигизме представился «мелкий амбал», который даже не удосужился встать из-за парты. Пришлось так его назвать, потому что для восьми лет он был ростом полтора метра. — Я умею проходить через окна.

— Да он Петрович Форточник, — снова встрял Пушкин.

— Закрой рот, мелюзга. Не видишь, тут дяди разговаривают. — Пётр Великий посмотрел на меня. — Эта обезьяна с бакенбардами несёт какую-то дичь. Впрочем, нельзя удивляться обезьяне, ведь она всего лишь обезьяна. Я выше этого, — улыбнулся Пётр, почувствовав некое удовлетворение от чёрного подъёба мелкого Санька́.

— Раз ты выше, значит, должен понимать, что все здесь равны. И если ты не равен, то ты урод, — подключился и я к стёбу, но уже в сторону самого Петра, о смерти которого так хотел узнать Николай Васильевич. — И я, кажется, говорил для всех, что необходимо представляться так, как в журнале и как по паспорту. Или ты стыдишься своего прозвища, Петрович?

Амбал покраснел. Он скривил такое лицо, что хотел отправить меня на эшафот.

— Петрович — потому что я самый высокий. И меня считают уже старым. Форточник — потому что я действительно могу проходить сквозь любые окна. Через стены не могу, а вот через окна могу. И если бы на границе с Европой было бы окно, то я бы прошёл через него и давно тусовался бы с европейскими парнями, а не с этой мелюзгой.

— Ну так в чём проблема, Форточник?.. проложи окно в Европу, хули ты такой неактивный.

Парень отвернул свой красный еблет в сторону окна.

— Теперь я? — поднял руку одиннадцатый.

— Да, можешь и ты попробовать. Только не бери пример с чувырло оконного.

— Хорошо, постараюсь, — активировался паренёк. Его лицо я тоже узнал. — Меня зовут Гагарин Юрий Алексеевич. Друзья зовут меня «Ракета». Умею управлять летательными аппаратами. В этом и есть мой дар, что уже в восемь лет я умею управлять всеми летательными аппаратами. Во всяком случае, я надеюсь на это. Дело в том, что мне удаётся очень быстро адаптироваться ко всем летательным аппаратам.

— А если Парус поднимет в воздух машину, то ты сможешь управлять ею? Она ведь тоже уже станет летательным аппаратом.

— Думаю, что смогу. То есть да, я смогу, сэр… то есть Димон… то есть Хиро Мацу…

— Хватит. Не нужно так много «то есть». Пока что я Хиро Мацумото. Но очень скоро будешь говорить «Димон». Мне уже нравится твоя активность и дружеский настрой. Некоторым твоим соседям, да хотя бы одному можно было бы поучиться у тебя.

Пётр Великий «косым зрением» посмотрел на меня.

— Остался только я, поэтому сразу скажу, что меня зовут Жук, — постарался с такой же активностью представиться последний мальчишка. — По официальным данным меня называют очень просто — Жуков Георгий Константинович. Ещё не знаю наверняка, но чувствую, что моё призвание — командовать. Командовать; знать много стратегий; знать, как лучше действовать, чтобы победить.

— Это всё?

— Да, Хиро Мацумото.

— Что ж, класс. Неплохо. Я бы сказал, что очень даже хорошо. И у меня, если память не изменяет, в ушах прозвенел звонок. Да, нет?

— Что-то такое было, — потянулся Пушкин к телефону. — Ох ты ж… Уже конец третьего урока. Мы пропустили звонок со второго урока и звонок на третий урок. Сейчас в столовку нужно бежать, чтобы харкнуть в сок Дантесу.

— А сколько времени? — спросил я, но сам уже начал подсчитывать, что три урока с переменами — это три часа. Плюс девять. Выходит, что сейчас без пятнадцати двенадцать, раз с минуты на минуту должен быть звонок с третьего урока.

— Без двадцати двенадцать, — охотно ответил Пушкин. Парень уже ждал, чтобы харкнуть Дантесу в сок. Думаю, он бы и пулю вогнал ему в рожу, раз уж такое дело.

— Что ж, идём в столовку, пока перемена не настала.

Все дети обрадовались.

Я подошёл к Пушкину и спросил:

— Ты забыл, что́ я тебе говорил про Дантеса?

— Точно. Ладно, плюну кому-то другому, — моментально отказался Пушкин от своей затеи с Дантесом. То есть ему в принципе было пофиг кому плевать.

— Давай без этих шалостей, волосатик. Это не есть хорошо. Тебя уважать за это не будут. Это называется «сделать что-то в крысу». Ты же не крыса, чтобы так делать, — почесал я Пушкину его кудряшки.

— Ну лааадно, — вздохнул мелкий.

— Эй, народ. У меня к вам будет ещё одно предложение! — громко обратился я к парням. Все дети внимательно слушали. Даже амбалу стало интересно, хоть он и пытался это скрыть. — Предлагаю набрать еды и свалить на природу. Проведём четвёртый урок на свежем воздухе. А если понравится, то пятый и шестой тоже проведём там же. Вот только вопрос «где»?