Андрей Марченко - Литерный эшелон
Инокентьев покачал головой: досадно, но ладно.
Такое случалось и раньше: в архиве хранилось досье абсолютно на всех медиумов, провидцев, гипнотизеров. И если с последних был хоть какой-то толк, то первые две категории как на подбор оказывались обманщиками, падкими до чужого добра.
К слову сказать, через бюро в год проходило с десяток чудотворных икон, пару чаш святого Грааля. После тщательных проверок, предметы почти всегда возвращали владельцам.
И пока в бюро имелось только две действительно странные вещи: достопочтенный комод и куб с шаром внутри. Комод при открытии одной дверцы вполне отчетливо скрипел «По Дону гуляет». Касательно шара, то никто не мог понять, как он попал внутрь куба. Извлечь его оттуда, не разрезая металл, было решительно невозможно – он вращался в круглой же полости с зазором менее чем в четверть линии. Будто бы эту диковинку изготовил за Уралом некий кузнец, но пока никто, включая десяток профессоров, не могли внятно объяснить, каким образом подобное возможно.
Заскучавший было майор, поднял голову:
– Вы знаете, похоже, я догадываюсь, в чем наша ошибка.
– И в чем же?
– Мы ищем медиумов как заскучавшая светская дама – по слухам, по газетам. Меж тем, был бы я провидцем, чтоб я делал? Играл бы на скачках, в карты, на рулетке. Для вида проигрывал немного. Может, даже ходил бы на какую-то смешную службу.
– И жил бы не по средствам?
– Ну и что?.. Народ бы злословил, что я, положим, беру взятку… Или наследство получил от престарелой любовницы.
Инокентьев пожал плечами: может и так. Сделал пометку: надо обдумать. Спросил:
– Что у нас еще?..
– Попов сообщает из Парижа, – сообщил майор. – Им проведено тщательнейшее исследование: электрический пулемет Альфреда Путо, о котором писалось в «Руси» – ни что иное, как газетная утка.
– Дыма без огня не бывает…
– Постойте… У меня есть меморандум, присланный из Франции, – майор порылся в папке и нашел нужную бумагу. – «Сие изобретение, якобы использующее многофазный ток, делающее более тысячи выстрелов в минуту без дыма и пороха, а так же без промахов…». Бла-бла-бла… Ага, вот. «…Представляет собой мощный магнит, способный выбросить фунтовую болванку не далее двух сажень раз в минуту». Я говорил с учеными, которые нам помогают – такую петрушку может смастерить любой студент-второкурсник из нашего университета…
Генерал кивнул:
– Положим, что так. Впрочем, сообщите в разведку, мол, по нашим сведениям, иностранные державы интересуются… Пусть перепроверят.
Майор кивнул, и едва заметно выдохнул. Но слишком рано.
Генерал продолжил:
– В Кисловодске, к слову, во время одной экспроприации террористами, пожелавшими остаться неизвестными, было применено оружие, по словам выживших стреляющее как пулемет, но по размеру не больше карабина. На месте преступления во множестве остались гильзы с виду от «парабеллума».
– Пулемет размером с карабин? На пистолетных патронах? Это невозможно!
– Вот и разберитесь, насколько невозможно! Пошлите кого-то из наших сыскарей, положим Лещинского.
– Кого-то определить в помощь?
– Сам справится. Впрочем, дайте этого мальчонку… Который с Чукотки вернулся…
– Данилина?
– Именно. Пусть погреется на солнышке и подучится чуток.
Майор покрутил перышко в пальцах:
– А может сразу передать это в Главное артиллерийское управление?..
– Прекратите, Герхард Павлович. Нас однажды погубит то, что мы сваливаем с одной головы на другую. Я понимаю, наша работа такая, что приходится иметь дело с безумцами, шарлатанами. Шляемся по кунсткамерам и паноптикумам – вдруг встретится Homo troglodytes. Но, может статься, что пропустим мы какой-то пустячок, спишем на глупый слух. А потом окажется, что прогресс ушел далеко вперед, а мы, косолапые, остались.
Майор кивал в такт со словами генерала – не то из приличия, не то действительно соглашался.
В дверь постучали.
– Войдите. – разрешил генерал.
На пороге появился подпоручик, в его руках был обрывок телеграфной ленты.
– Ваше превосходительство… Штабс-капитан Грабе на проводе. Телеграфирует…
– И что он пишет?
Подпоручик покачал головой:
– Просит вас к аппарату. Требует ваш «ключ».
– Хорошо… – кивнул Инокентьев, и повернулся к сидящим за столом. – Господа, нам придется прерваться.
-
Оставшиеся офицеры ждали в кабинете. Курили у окна, говорили о каких-то пустяках.
Лишь раз Горский спросил у Литвиненко:
– Герхард Павлович… Как думаете, о чем Грабе сейчас пишет?
Майор прислушался к телеграфическому треску, доносившемуся через коридор. Покачал головой:
– Решительно ничего разобрать невозможно. Одни цифры. По коду работают…
Шло время. Телеграф азартно плевался шифром.
В комнате совещаний стало сизо от табачного дыма.
Наконец, стук ключа смолк.
На пороге появился задумчивый генерал-майор.
– Простите, господа… Сегодняшнее совещание мы, пожалуй, отложим…
Самоубийство
Пробуждение было тяжелым, жутким, словно после страшного похмелья.
Болело все – до самой последней косточки. Казалось – болят даже ногти, даже легкие… Может, стоило бы не просыпаться, пережить это состояние во сне. Да вот беда – вся та же боль не давала ни малейшего шанса забыться.
Пашка оглядел камеру: может, то был страшный сон? и все закончилось. Но нет, все было на месте. Разве что сегодня кашу оставили у порога – невыносимо далеко.
На краю миски сидел все тот же мышонок.
– Кыш, мыша…– прошептал Пашка.
Тот посмотрел на него задумчиво и вернулся к своему занятию.
Пашка застонал: если уже и мышь его в ноль ставит, значит, вовсе его дела плохи.
Память предательски подсказала: сейчас ты все же сгонишь мышь, наскоро поешь, тебя потащат на допрос, словно на работу, начнут бить…
Стон сорвался в вой…
Павел скосил глаза: из окошка бил луч света. Он ложился на пол тонкой полосой, словно тень в солнечных часах. Когда луч ляжет на лавку – его поведут бить.
Из окна доносились звуки жизни. Оная в тюрьме была весьма скупой. Кто-то пел песню, слышно было чьи-то шаги. Здесь, в камере они казались невыносимо тяжелыми, медленными, словно сам Рок на негнущихся каменных ногах наконец-то нагнал Пашку.
С реки на город налетел ветер, поплутал меж стен, но все же плеснул в камеру немного свежего воздуха.
Парень взглянул на маленькое окошко, и вдруг подумал – выход все же есть…
Он тяжело поднялся, пошел к окну, срывая прикипевшую к телу рубашку. Затем он принялся ее рвать, вязать в ленту. Скоро в его руках была приличная удавка. Встав на край лавки, один конец удалось закрепить за решетку. В получившуюся петлю Павел вставил свою голову.
Он улыбался…
***Но старуха Смерть, несмотря на свой почтенный возраст все же собралась пококетничать.
В петлю Пашка шагнул с лежанки, рухнул вниз человеческим маятником. Веревка натянулась, дернула прут решетки. Несколько мелких камешков сорвалось вниз, но металл даже не дрогнул.
Тело Пашки налетело на стену, скользнуло по ней. Камень ободрал кожу с рук спины. Но тело парня касалось стены, потому петля затянулась плохо и теперь душила ненавязчиво. Хоть и дышать было трудно, хоть и хотелось умереть, но легкие жили своей жизнью, всасывали воздух жадно.
Анархист крутился в петле, словно рыба на крючке: не то пытался устроиться удобней, не то напротив, старался освободиться, чтоб затем повеситься лучше. Однако его руки ловили воздух, царапали стену.
На улице, в храме Михаила Архистратига звонарь ударил в колокола, призывая прихожан к обедне. Малиновый звон заливал камеру словно кисель, поднимался все выше, звенел в ушах.
За ним Пашка не слышал, как звякнул на двери глазок, загремел замок, скрипнули петли.
Кто-то крикнул:
– Скорей сюда! Арестант удавился!
В камере стало тесно – солдаты занимали удивительно много места.
Все звонил и звонил колокол, мир для Павла тонул в малиновом мареве. Парню было удивительно – как все остальные не чувствуют эту пелену…
Пашку вынули из петли, опустили на лежанку.
– Готов?– спросил один охранник.
Второй не побрезговал приложить голову к арестантской груди.
– Да нет, жив будто… – и постановил. – Надо все равно дохтора звать!
Но тот не понадобился. В камеру пошел полицмейстер, присел у висельника, попробовал пульс. Распорядился:
– Воды ведро!
Таковое сыскалось быстро. Его собственноручно полицейский чин выплеснул на неудавшегося самоубийцу.
И это сработало: Павел пришел в себя резко, словно вынырнул с большой глубины. Попытался вскочить на ноги, но полицмейстер остановил его, прижал руками к лежанке.
