Владимир Махов - Смертник
Зона терпеть не может ничьих законов, кроме своих собственных. С этим не поспоришь. Захочет наградить – наградит. До конца дней своих богатым будешь. И плевать она хотела на твои заслуги перед обществом. Будь ты хоть распоследним подлецом, отвалит по полной. А уж захочет наказать, так будь ты хоть трижды святошей – огребешь и «за что?» спросить не успеешь.
У заброшенного колодца – все, что осталось от лесного хутора, – им пришлось остановиться. Вода здесь отличалась чистотой. Ходили слухи, что ученые объяснили природу такого странного для Зоны явления. Сразу под колодцем произошел разлом, и вода поступала сюда едва ли не с артезианских глубин.
Грек дождался, пока все утолят жажду, и скомандовал подъем.
Наблюдая за тем, как Очкарик сам вычислил комариную плешь, Грек вернулся к прерванным рассуждениям.
Чтобы не быть голословным, достаточно вспомнить Параноика. Иные сталкеры за артефактами в Зону ходят. С этими все ясно. Иные к ученым на «Аванпост» нанимаются – говорят, деньги немалые получают. Работать, конечно, приходится будь здоров. Дохнут они там как мухи. Поговаривали, что не только ученые над разными перерожденцами опыты ставят, но и Зона тоже со своей стороны… экспериментирует. Над людьми.
Есть отдельные сталкеры, уникумы, как Параноик. Тоже, кстати сказать, немало таких в Зоне. Раненых и убогих оттуда выводят. Вернее, раненых выносят на себе, а убогие – сталкеры, лишившиеся рассудка, – сами идут.
Для Грека так и осталось загадкой, как Параноик умудрялся с такой точностью отличать от зомби убогих, но живых сталкеров. На взгляд Грека, издалека их не разобрать абсолютно. А если зомби свежий, то и вблизи не всегда с точностью можно сказать, кто где. И самое главное – ни те ни другие его так и не пристрелили до сих пор. Может, своего чуяли?
Того же Параноика, за все его заслуги, Зона по больному ударила. Самого не тронула, а у сына в пятнадцать лет ни с того ни с сего вдруг гемофилия открылась – кровь свертываться перестала. Врачи только плечами пожимали. Мол, случай редчайший, не описанный ранее в медицинской практике. С таким диагнозом обычно рождаются, а тут… Много куда возил сына Параноик, где только не был. Препаратами накачивали, а парню всю хуже. Слух по Зоне прошел, что баклажан поможет. Параноик всю Зону обшарил. В таких местах был, куда и зомби не сунется.
Если бы Греку в то время повезло и он нашел бы злосчастный баклажан, то уступил бы его Параноику. Даже скидку солидную сделал бы. Неужто у него у самого детей нет? Тут рад будешь последнее отдать, нечего на человеческом горе наживаться! Хотя стоит артефакт денег немалых.
Кому в итоге Зона баклажан подсунула? Этому ублюдку Красавчику. Единственная помощь, на которую от него можно рассчитывать, так это пулю в голову получишь, чтоб долго не мучился. Все топчет Зону и хоть бы хны. Ведь везет ему, подлецу.
Кстати, о подлецах. Что касается одного из новичков – Краба, то такого… чудака еще поискать. Поганец конченый. Этого за спину ставить страшно. Глазки все время бегают. Эх, чует сердце, задумал, подлец, свинью подложить на выходе с Зоны. Худо-бедно, а два приличных артефакта на пути попались. Бронтозавр – вещь. На две тысячи баксов на черном рынке тянет. Внутри неизвестно что. Если верить ученым, то вообще ничего. А снаружи пластинами чешуйчатыми покрыто, мелкими как бисер. Тронешь штуковину, а она каждый раз новую форму принимает. Что там квадраты, треугольники – это для разгона. Тоже, говорят, исследования проводились учеными – и ни разу, гадина, не повторилась. Повезло взять стоящую вещь. Остальное добытое пристального внимания не заслуживает, но все вместе тоже на пару тысяч потянет. Это сколько, если сложить? Четыре тысячи без малого. Когда по нынешним временам хлопнуть могут и за сотню баксов.
Все оглядывается на ходу, мерзавец. Нет, подозрительные глазки у Краба. Да и руки дрожат.
Ничего. Думать пока рано. Путь долгий, что там у Зоны на уме, никто не знает.
Другое дело – Очкарик. Чутье такое, что сам вечный сталкер Берецкий позавидовал бы. Непростой пацан. Есть у него внутри – как бы точнее выразиться? – пружина сжатая что ли. Сидит и сидит, а как встрепенется – рука на предохранителе. И левша. Полезно в некоторых моментах. Видно, что боксом всерьез, не для проформы занимался. Вот и думай, случись что, ударит оттуда, откуда не ждешь. Молодой еще, конечно. Так это дело поправимое.
Молодой-то молодой, а на уме что-то имеет. На самом деле Греку это без разницы. Носи свое с собой – никто слова поперек не скажет. Главное, за собственную спину можно не волноваться.
Дорога катилась в низину. Впереди маячило подножье холма, покрытого редкими деревьями. Заберутся они туда без происшествий, а там спуск к лесопилке и передохнуть можно. Сколько лет прошло, а стоит себе заброшенная лесопилка, и никому дела до нее нет.
Пора подумать о чем-нибудь приятном. Четыре тысячи – это хорошо. Нельзя же всерьез полагать, что на триста баксов с носа, взимаемых за экскурсии, жить можно? Теперь надо умудриться вынести из Зоны артефакты в целости и сохранности, чтобы такой умник, как Краб, на них не покусился да не отнял бы вместе с жизнью.
В Зоне многих ловушек можно избежать, за всю ходку ни с кем серьезным, кроме собак, не столкнуться. Но есть аномалии, вычислить которые нельзя. Это не только мясорубка, но и мельница, слепое пятно и шутка Зоны – перевертыш.
Да мало ли их! Для одной из таких аномалий и пригодится Краб со своими непростыми задумками.
Чахлый лес они прошли без происшествий. Или почти без таковых. Если не считать того, что Краб чуть не вляпался в паутинку – довесок Зоны. Почему довесок? Так в советские времена называли «на тебе, боже, что нам не гоже». Иными словами, какую-нибудь ерунду, вроде пачки вермишели, которая давалась в придачу к дефицитному товару – банке сгущенки, например. Или зеленого горошка. Так и паутинка – снимешь и не заметишь, дальше пойдешь. Ты из Зоны вышел, радуешься, что живым остался. А на следующий день – хлоп. Кровеносные сосуды сеткой выступают и лопаются. Все. До единого. Зрелище, скажу вам…
Греку доводилось раз видеть такое, да еще в баре, после пары стаканов водки, когда Зона в прошлом остается. И сталкер был опытный, не молодняк какой-нибудь. Сидели, пили, разговор за жизнь пошел. Тут Вратарь, так его звали, чихнул, и капилляры у него в глазах полопались. Как слезы, капли крови по щекам покатились. Грек тогда с пьяных глаз еще не понял, о чем речь.
– Вот чихнул так чихнул! – пошутил он.
Вратарь рукавом утерся и говорит:
– Наливай.
Тоже мысли плохой не было. Где Зона, а где они!
А через пару минут Вратарю и утираться нечем стало – рукав насквозь кровью пропитался. Вены на висках вздулись синими червями, язык во рту лопнул, кровь ручьем полилась. Он руки поднял, на ладони смотрит, а там кровеносные сосуды сквозь кожу проступают. Встал Вратарь, даже орать со страху не может – кровь в горле булькает. Стоит, на всех смотрит.
Тут парни вокруг засуетились. Кто бинты тащит, кто амулет кровоостанавливающий сует.
А Вратарь стоит посреди бара, лица не видно уже, из глаз кровь течет.
Так и не смогли парня спасти. Похоронили на местном кладбище. Когда в гробу несли, легче пуха весил.
Кстати, Очкарик то место опасное обошел.
«Блеснуло что-то в глаза», – сказал он.
Нет, будет толк из парня.
Грек уже предвкушал долгожданный отдых, когда стало ясно, что Зона долго собиралась, но отсыпала по полной программе, как она одна и умеет.
Проводник, к тому времени идущий первым, махнул рукой и с удовлетворением отметил, что новобранцы как подкошенные рухнули в густую траву. Он сам опустился на корточки, оставаясь в тени колючего кустарника.
Вот тебе и лесопилка. Вот тебе и долгожданный отдых.
Тихо тут всегда было. А на поверку вышло – расчет передохнуть и подзаправиться не оправдался. Теперь ноги надо уносить. Но не сразу, а очень тихо и осторожно. Хорошо еще, что догадался леском к лесопилке выйти. Двинься они понизу – их драгоценные головы пополнили бы коллекцию, что скалит зубы на шестах.
Грек прижал к глазам бинокль, чтобы рассмотреть все до мельчайших деталей. Именно от того, насколько обнадеживающими окажутся подробности, и зависит, предстоит ли им в ближайшее время своими ногами топать или загнивать среди человеческих останков, сваленных в кучу у дальнего сарая.
Лесопилку облюбовала семейка живодеров.
Густые заросли травы редели, спускаясь к подножью невысокого холма. У полуразрушенного барака, от которого остались лишь дощатые стены, чернела выжженная земля. На шесты, врытые в грунт, были насажены человеческие головы. Иссохшие, безглазые. В глубоких трещинах, сквозь которые проступали голые черепа, копошились черви. Они же кишели в пустых глазницах, в открытых ртах, отчего издали казалось, будто мертвецы пытаются что-то сказать. Волосы – черные, светлые, седые – рвал ветер. Головы не отрезаны, они вырваны из тела. Кое-где остались шейные позвонки. Над всеми возвышалась на шесте свежая добыча – в ссохшихся останках еще угадывались человеческие черты. Рот, разинутый в последнем крике, глаза, выклеванные воронами. Вырванный позвоночник, тянущийся вдоль шеста к земле.
