Михаил Ахманов - Путь на Юг
Вскоре обе программы, российскую и американскую, рассекретили, затем объединили в общий проект, имевший чисто научное значение, но, на всякий случай, оставшийся под эгидой Пентагона и Минобороны РФ. Финансирующим органом стал Фонд перспективных исследований МТИ,[6] организация богатая и щедрая; в Баргузине появились куратор и испытатели из Штатов, в Нью-Мексико, у Форда — семь российских ходоков и полный аналог установки, созданной Виролайненом. Славу тоже поделили на двоих: патент на открытие был выдан Виролайнену и Форду. Конечно, Хейно Эмильевич не прыгал от радости при этом повороте дела, зато в Баргузине возвели стартовый комплекс и, заключив контракт с Российской армией, набрали испытателей. Парни были экстра-класса, из самых элитных частей, готовые на все — в Проекте платили без всяких задержек и по боевому расписанию.
Что же до самой проблемы, подлежавшей изучению, то она претерпевала с течением лет определенную метаморфозу. Вначале, как казалось сотрудникам Виролайнена, можно было говорить о ярких миражах, о странных галлюцинациях под действием высокочастотного, определенным образом модулированного поля. Потом зашептались о радикальной перестройке нейронных связей, об экстракции памяти, индивидуальности и интеллекта, о передаче этих атрибутов сознания подходящему бионосителю, о квазиматрице мозга, аналоге души, способной преодолевать пространство в считаные мгновения — возможно даже, туннелировать сквозь темпоральные барьеры, что отделяют Настоящее от Прошлого и Будущего. Безусловно, эти вопросы были фундаментальными, но старый мудрый Виролайнен после десятилетних трудов в Проекте настаивал на более общих формулировках. По его мнению, речь шла о теории множественности измерений или реальностей Вселенной.
Основания для этого были. В самых первых экспериментах испытатели будто впадали в кому, наблюдая странные картины — точнее, проблески картин, ибо период наблюдения оказался чрезвычайно кратким, не позволявшим разглядеть какие-то подробности. Это вполне могло быть иллюзией, эйфорическим сном, и такой поворот событий выглядел неприятно: получалось, что изобретен волновой наркотик, конкурент гашиша и марихуаны. Но проверки временем эта идея не выдержала. В девяносто четвертом году капитан Чернов, усевшись под колпаком излучателя, отключился на целых тринадцать секунд — срок, названный впоследствии «черновской дюжиной». Ему явился древний лес с гигантскими папоротниками, причем видимый словно бы с высоты, в непривычном ракурсе; над лесом парили какие-то твари, похожие (согласно очень приблизительному описанию Чернова) на птеродактилей.
Проверенные в опыте с Черновым способ модуляции и частота стабилизирующего поля позволили осуществить несколько удачных погружений, длившихся от пяти до девятнадцати секунд. Ходоки (именно тогда возник этот термин) видели разное: вулканы, растянувшиеся цепью вдоль горизонта и извергающие в багровое небо пламя и дым; поверхность мелкого моря или большого озера, берег, заваленный камнями, и огромных крабов или пауков в бурых панцирях, которые ползали по отмелям; массу насекомых, термитов или муравьев, шевелящихся на дне неглубокой впадины; чудовище с острыми клыками, напоминавшее тиранозавра или другого доисторического хищника. Анализ этой информации будто бы подсказывал, что испытатели (вернее, их разум, поскольку тело оставалось в каталепсии) странствуют в далеком прошлом, в эпохе динозавров и в более ранние времена. Эта гипотеза была опровергнута в очередном погружении, когда ходок увидел звездное небо, абсолютно не похожее на земное в любой геологический период: в нем светилось сконцентрированное в зените скопление звезд и горели три спутника, каждый величиной с Луну.
Аппаратура совершенствовалась, срок погружения рос, достигнув минуты, набор увиденных картин расширялся с каждым месяцем. Пустынные или полные жутких тварей пейзажи сменялись более привычными: город в кольце скал, с валами и стенами, протянувшимися от утеса к утесу; люди, скользящие в лесу, среди деревьев с фиолетовой корой, — не охотники, а явно воины, смуглые, полуголые, с большими серповидными клинками; отряд всадников, оседлавших животных, подобных четырехрогим быкам; странная машина, треугольная, с прозрачной сферой в центре, мелькнувшая под облаками; фантастический дворец в виде хрустальной сияющей башни, врезанной в склон холма. Были видения и пострашнее — огромная зубастая пасть над головой, копье, летящее прямо в грудь, стая волков или собак, окруживших наблюдателя в заснеженном поле. Намек, что погружения небезопасны, явный намек, который подтвердился случаем с Черновым.
Он умер во время своего второго странствия. Смерть была не мгновенной: тело под раструбом колпака вдруг затрепетало, дернулось, затем, в течение пяти минут, стали исчезать рефлексы, не шевелились веки, прекратилось сглатывание, начал падать пульс. Чернов — или, скорее, его тело — погиб от асфиксии, от остановки дыхания, и выглядело это так, будто мозг испытателя опустел, лишившись разума, памяти и даже врожденных инстинктов. Этот печальный опыт был истолкован однозначно: в том мире, где оказалось сознание Чернова, произошла трагедия. Возможно, он попал в эпицентр катастрофы, в жерло вулкана или в ледяной океан, возможно, был убит человеком или зверем. Это сочли редкой случайностью, но через полгода все повторилось: погибли еще двое, точно с такими же симптомами. Подобный случай, но единичный, произошел у Форда.
Как временами бывает, смерть принесла больше данных, чем возвращение и жизнь. Виролайнен выдвинул гипотезу, что при определенной частоте электромагнитного поля разум на несколько секунд переносится в другое тело и другое место, а затем скользит или выныривает в свое привычное вместилище. Место или места, куда попадали испытатели, Форд назвал Зазеркальем, что Виролайнену не нравилось: термин казался ему каким-то мистическим, и он предпочитал говорить о Месте по Ту Сторону, хотя и в этом таилась неопределенность. По Ту Сторону чего? Земного неба? Солнечной системы? Галактики? Или Реальности?..
Это подлежало дальнейшим и самым тщательным исследованиям. Что бы там ни утверждали психологи, Виролайнен не сомневался, что сможет послать испытателей на Ту Сторону на часы, на дни и даже месяцы. Либо метод станет более надежным, либо найдется человек, способный преодолеть шоковое состояние, освоиться в новом теле, каким бы оно ни оказалось, и вернуться, поведав, где он был и что увидел. Прямым следствием этих надежд явилась новая система тренировки испытателей, которых учили всему, что помогает выжить, от добывания огня до схваток на мечах и алебардах. Предполагалось, что все эти навыки сохранятся, в какой бы ипостаси ни возродился ходок, хотя, конечно, сомнения были — не исключалось, что погружение преобразует его в зверя.
Кроме специальной подготовки, необходимых технических средств и штата опытных инструкторов, были предприняты другие меры безопасности. В подвале стартового комплекса был оборудован гипотермический блок на тот случай, если испытатель исчезнет на несколько дней или тем более месяцев. Его телесную субстанцию предполагалось не замораживать, однако хранить в особом консерванте, при температуре чуть выше нуля по Цельсию, подключив к приборам принудительной жизнедеятельности. Эту биосистему, столь же уникальную, как установка Виролайнена, разработали в российском центре трансплантологии. Медицинскую группу в Баргузине расширили до отдела, включив в нее опытных врачей-реаниматоров; предполагалось, что при длительном погружении они станут дежурить у тела ходока круглые сутки.
Большего ни Виролайнен, ни Шахов, ни их заокеанские партнеры сделать не могли. Всем остальным распоряжалась Госпожа Удача.
Глава 4
Хайра
В мире, принявшем в свои объятья Одинцова, тоже была Госпожа Удача — богиня Ирасса, ветреная и капризная, имевшая своих любимцев среди человеческого рода. Были тут и другие боги: грозная Шебрет, повелевавшая битвами на суше и на море, прекрасная Лефури, владычица любви и плотской страсти, великий Айден, солнечный бог, почитавшийся во всех государствах на южном берегу Ксидумена. Самыми мощными и протяженными из них являлись империя Айден и эдорат Ксам, отделенные морем от Хайры, северного континента. Единого названия для всей планеты не было, как и верных понятий о небесных телах, планетах и звездах, и Одинцов решил, что имя Айдена вполне тут подойдет. Мир Айдена! Ничем не хуже, чем Терра или Земля…
Но если кто из бессмертных благоволил ему в этой реальности, то, несомненно, богиня Ирасса. Как-никак тело ему досталось отличное, ничем не хуже, чем у двадцатилетнего Гошки Одинцова, и внешность была пристойной, даже напоминавшей его самого в молодые годы, только с поправкой на светлую масть. К тому же в этом мире, болтавшемся где-то между Античностью и Средневековьем, он имел определенный статус, являлся не просто октархом, а наследственным нобилем, пусть и подвергнутым опале за отцовскую вину. С этим еще предстояло разбираться, но Одинцов полагал, что его ума и опыта для любых разборок хватит, — все же он был вдвое старше Рахи и повидал такое, о чем в этом мире не узнают в ближайшую тысячу лет. Хотя, конечно, «зажигалка»… Это странное изделие не очень вписывалось в средневековую реальность.
