Юрий Леж - Знак махайрода

Юрий Леж

Знак махайрода

Повесть первая.

Непредвиденное задание

Две тысячи лет — война,Война без особых причин.Война — дело молодых,Лекарство против морщин.

I

Вечерние сумерки сгустились между домами, подавая сигнал фотоэлементам на включение освещения, но в этот короткий, почти незаметный промежуток времени между сиреневой дымкой полумглы и яркой вспышкой оранжевых натриевых ламп над затертым, истоптанным миллионами ног пенобетоном улица будто притихла, сжалась пружиной, замерла на мгновения, чтобы через секунды оживиться, вновь возродить многоголосье устремившихся по своим делам людей, шум автомобилей, бойко пролетающих мимо ярких витрин и потемневших окон уже закрытых контор и присутствий.

До конца уличного дежурства оставалось всего-то минут сорок, и Алекс уже предвкушал, как будет освежаться в дежурке крепким, горячим чаем, смывающим вечный привкус бензинового перегара, пыли и грязи оживленных улиц большого города. Конечно, четыре часа в околотке после патрулирования тоже не сахар, но просто отвечать на телефонные звонки, водить к следователям задержанных из камер и свидетелей, пришедших на допрос, следить за порядком в помещении — это совсем не то, что торчать те же четыре часа на улице, наблюдая за бесконечной вереницей автомобилей и людей, стараясь предугадать, пресечь нехорошие замыслы некоторых из них, проверять документы и гонять распоясавшихся в последнее время юнцов, среди которых иной раз попадались и очень неприятные детишки богатеньких родителей, в любой момент способные призвать своего адвоката, чтобы тот легко замордовал ретивого полицейского одними только ссылками на законы и прецеденты.

И тут, прерывая незамысловатые мечты патрульного полицейского второй категории, будто из-под земли на зыбкой границе света и тени возникли трое: невысокие, худощавые, чем-то неуловимо похожие друг на друга… «И одеты как-то странно, и ботинки армейские, похоже, — успел отметить Алекс, рефлекторно расправляя плечи и двигаясь в сторону непонятной тройки. — Хотя нынче у всех в моде такие вот чоботы с высокими голенищами… но — гляну-ка на всякий случай…» Он успел пройти пару шагов, нарочито поигрывая черной пластиковой дубинкой, символом своей власти над этой улицей, успел даже приметить, как один из пацанов шаркнул по нему быстрым, тревожащим взглядом…

— А ну-ка, кто такие тут?.. документы…

Алекс не договорил, моментально и очень умело оттертый в сторонку напарником, мужичком в возрасте, не таким габаритно-монументальным, как сам Алекс, но шустрым, а главное, уже не первый год слоняющимся в патруле именно по этим местам, знающим тут все «от и до» и умеющим зачастую наперед предугадывать возможную неприятную для себя и напарника ситуацию.

— Извините, покорнейше прошу простить, — слегка склонившись будто бы в полупоклоне, поднес ладонь к форменной каскетке Вениамин, обращаясь к молодым людям странной наружности. — Ошибочка вышла, напарник у меня новенький, со всеми обычаями еще не знаком…

Недоумевающий Алекс приметил, что никто из троицы, казалось, не обратил внимания ни на его первую фразу, ни на извинения Веньки. Пареньки по-прежнему стояли чуть расслабленно, не двигаясь и обмениваясь между собой ленивыми, короткими фразами, смысла которых уловить полицейский не смог. А старший наряда теперь уже откровенно жестко притер Алекса к стене дома и, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею, зашипел прямо в ухо: «Кретин! Хочешь моих детей осиротить?.. или свою молодую жену вдовой оставить?.. смотреть надо и — мозгами ворочать, дубина!» До сих пор Венька ни разу так не честил своего молодого напарника, да вообще, дядька он был справедливый, и всякого мелкого баловства не позволял ни себе, ни окружающим, потому Алекс не стал тут же становиться в обиженную позу, толкаться, стараясь вырваться или грубить в ответ, а просто тихонечко спросил: «А что такого-то?.. не понял…» Вениамин крепко прихватил напарника под локоть и, по возможности ускоряясь, повел в сторону питейного заведения Арнольда, негромко, но доходчиво внушая: «Ты не признал, что это — гастаты?.. Саня, дорогой, ты не понимаешь — чуть что им не понравилось бы в тебе, да и во мне, и оба мы лежали бы сейчас на пенобетоне, в луже крови… а может и совсем без крови, только все равно — дохленькие, как те бабочки в гербарии…» От слов Веньки и внезапного озарения, от какой опасности его только что увел напарник, между лопаток Алекса пробежала неприятная струйка холодного пота, и полицейский второй категории сам ускорил шаги, стараясь как можно быстрее отдалиться от неприятного места…

А названные гастатами все так же продолжали стоять на размытой границе света от натриевого фонаря и сгустившейся уже ночной тени, не обращая, казалось, никакого внимания на проходивших мимо людей. Один — белобрысый, с васильковыми, чуть наивными глазами, по прозвищу Котяра, позывной «Кот», казался моложе всех, едва ли лет пятнадцати, хотя, конечно, светлые волосы, бледная кожа внешне всегда омолаживают человека даже в самом юном возрасте. Второй — светло-русый с едва заметной рыжинкой в коротко постриженных волосах, с ледяными, прозрачными глазами, такой же худой, как и Кот, но гибкий и даже на взгляд ловкий, называемый Олигарх, позывной «Олли». И третий — черноволосый и черноглазый, похожий смуглым лицом на цыганенка, заводной и шустрый, по прозвищу Уголек, позывной «Уго», выглядевший постарше остальных, но вряд ли переваливший за восемнадцатую весну.

— Слышь, Котяра, — обратился Олли к блондинчику, — у меня аж в горле першит от этой пыли и выхлопов, так и хочется чем-то это самое горло промочить, а?

— А еще говорил, мол, папа у тебя олигархом был, пока его не кончили, — с легкой усмешкой повторил привычную шутку Кот. — Было б так, был бы привычный к городу, не то, что мы с Уго, с младенчества в «учебке»… А промочить горло можно… Уго, ты как насчет по пивку?

— Молокососы, — с нарочитой пренебрежительность отозвался старший. — Вы б еще по молочному коктейлю захотели или по мороженому… мамкину сиську вам, а не пивко…

— Какой ты большой и умный, капрал, — засмеялся Олли. — А мороженое — вещь хорошая, мне вот нравится, например… да и против сиськи я ничего не имею, только не мамкиной, все равно из нас никто никаких мамок не помнит… Сам-то чего хочешь?..

— Я думаю, — важно объявил Уголек, — что при наших финансах и желаниях самое то будет откушать водочки под хорошую закуску… как вы?..

— А что? — согласился Кот. — Можно и водочки…

— А потом — по девочкам, — подмигнул Олли…

— Вот и решили, — кивнул чернявый Уго. — Значит, двигаемся легонько по улице и посматриваем по сторонам — где тут наливают…

— А чего посматривать? — искренне удивился блондин, широко распахивая глаза. — Вон, куда полицаи от нас драпанули, там и заведеньице какое-то есть, я уже давно приметил…

— Котяра, хоть и самый молодой, но самый шустрый, — одобрительно засмеялся Уголек. — Значит, идем вслед за доблестной нашей полицией…

Тяжелые, с толстой, несносимой подошвой, надежно непромокаемые сапоги с невысокими, до середины худеньких мальчишеских икр голенищами дружно ударили по затоптанному пенобетону.

Идя по тротуару среди множества людей, будто бабочки, слетевшихся на свет фонарей и рекламы всевозможных развлекательных и питейных заведений района, гастаты, казалось, никого не задевали, а уж тем более — не отталкивали, но перед ними невероятным, фантастическим образом, будто само собой, образовывалось свободное пространство, и даже самые отпетые местные озорники и бесшабашные позеры торопились шагнуть чуть в сторонку с пути тройки молодых людей. Несмотря на мелковатый, вовсе не презентабельный внешний вид, от этой троицы веяло опасностью, как веет ею от могучего, грациозного хищника, махайрода или леопарда, и мелкие местные плотоядные, не говоря уж о фитофагах, остро ощущая это, спешили уступить дорогу, чтобы не быть сметенными с пути мимолетным, но мощным смертельным движением.

Но, как и в животном мире, в человеческом обществе обязательно находятся особи, рискующие ради собственной же, изначально призрачной выгоды находиться поблизости от тех, кто вполне может поделиться остатками своей трапезы, сношенными брюками или прохудившимся ведром для мусора. Вот и сейчас, едва три гастата приостановились перед широкой, на вид тяжелой, стилизованной под дубовую дверью под неоновой, мигающей то розовым, то голубым рюмочкой с соломинкой в ней, как к ним бросился из ближней подворотни пестро одетый, с какой-то нелепой претензией на провинциальный, давно забытый шик, человечек, изогнутой странным зигзагом спиной напоминающий червя.