Даниэль Дакар - Игра королей

Даниэль Дакар

ИГРА КОРОЛЕЙ

И я знаю цену своим словам,

Да дело-то не в цене.

Пускай дорожает моя голова:

Платить за нее — не мне.

Ты не бойся огня, ты не бойся меча,

И Судьбы ты не бойся, рубящей сплеча.

Жизнь в тиши и покое страшнее порою,

Чем топор и удавка в руках палача.

Автор выражает благодарность:

Александру Голодному, Ивану Садовскому и Анатолию Спесивцеву — за своевременную и всемерную поддержку и просвещение автора в тех вопросах, в которых автор в силу тех или иных причин слабо разбирается.

Фрау Инне Кинцель, урожденной Вильшанской — за консультации относительно лошадей и верховой езды, а также просто за то, что она — есть.

Павлу «Рикардо Вернеру» Балашову, лучшему брату всех времен и народов — за то, что без него этот проект так и остался бы на уровне кухонного трёпа.

Глава 1

2578 год, август.

Удивительно, как быстро сгущаются в конце лета сумерки! Вот только что светило солнце — и уже почти темно. И дневное тепло испарилось, словно по мановению волшебной палочки: от распахнутого окна отчетливо тянет холодом. Конечно, следует учитывать и развесистые, неохватные деревья парка, но все же, все же…

Сидящая за массивным столом женщина с силой потерла лицо ладонями, усмехнулась и решительно поднялась на ноги. Хватит на сегодня. Всех дел не переделаешь. Надо же и отдыхать хоть иногда. А завтра тоже будет день.

Не сдержавшись, она фыркнула. О да, конечно. Будет. Еще и как будет. А уж послезавтра…

Следующее ее движение человеку неосведомленному могло показаться не слишком уместным: элегантные молодые (то ли к сорока, то ли чуть за) дамы не должны вот так простецки чесать в затылке. Но неосведомленных в радиусе пары километров не наблюдалось, а в дворцовом комплексе каждая собака знала о скрытом под волосами тарисситовом импланте. Как и о привычке его хозяйки потирать овальную пластинку зеленоватого металла в минуты задумчивости.

Подумать ей сегодня было о чем. Как и вчера. Как и несколько последних месяцев. Но сейчас в голове вертелось только нежелание идти домой. Пусто там. Пусто и тихо. Завтра утром вернется из отпуска работающая в доме супружеская пара, а в середине дня с Авлабара прилетят в сопровождении наставника дети, и она еще не раз помянет добрым словом сегодняшнюю тишину. Но это будет завтра. Сегодня же дома ни души.

Хотя, подумала женщина, это еще с какой стороны посмотреть. Узнай нахальная троица о том, что их к душам не причислили, быть ей облитой презрением с головы до ног. Основательным таким презрением, полновесным. Кошки умеют презирать.

Впрочем, свойственная зверью телепатия вряд ли работает на таком расстоянии. А вот опоздания к позднему ужину ей действительно могут и не простить. И дело даже не в отсутствии еды: уж что-что, а таймер на дозаторе работает исправно. Но усатые морды искренне полагают, что основное предназначение Марии Александровны Корсаковой (особенно в отсутствие детей) состоит в почесывании трех шеек и шести ушек. Кстати, не исключено, что они правы. Все, пора.

Женщина сняла с напольной вешалки жакет, явно состоящий в близком родстве с форменным офицерским кителем, накинула было на плечи, но покосилась на окно и вдела руки в рукава. Секунду подумала и застегнулась до самого горла, так, что белая сорочка скрылась под высоким воротником-стойкой. Нельзя ходить распустехой. Во дворце — точно нельзя. Слухи и сплетни подобны торфяному пожару: как его ни туши, что-то да останется тлеть, даже под снегом, даже под водой. И давать кому-то пищу для злословия она не намерена. Особенно сейчас. За два дня до коронации.

Приветливо кивнув вскочившему при виде ее сменному секретарю («Вы сегодня больше не понадобитесь, Владимир!»), женщина пересекла маленькую приемную и тихо прикрыла за собой тяжелую дверь. Это мог сделать и секретарь, но у парня выдался непростой день. Набегался, хватит.

Графиня Корсакова (в девичестве Сазонова, а урожденная так и вовсе Мэри Александра Гамильтон) успела сделать всего несколько шагов по широкому коридору, когда от полускрытого тяжелыми портьерами окна донеслось вкрадчивое:

— Мария Александровна! Не уделите ли вы мне несколько минут?

Двенадцать лет назад.

Вызов по личному каналу с запросом на визуализацию контакта застал Мэри в саду. Лето было в разгаре, Иван Кузьмич постарался на славу, и теперь она частенько проводила время в шезлонге, любуясь кустами роз и немножко слишком вычурными клумбами. Тепло, тихо… чего еще желать?

Что-то изменилось в ней после боя в системе Соколиный Глаз и последовавшей за ним полугодовой комы. И не просто изменилось. Сломалось. Во всяком случае, скажи кто-нибудь Мэри еще год назад, что она будет часами просиживать на солнышке, обложившись подушками и укутав ноги покрывалом, она бы даже смеяться не стала. Грешно, знаете ли. Над убогими.

Сейчас же… лень. Всё — лень. Двигаться, говорить, думать. Даже предписанные профессором Эренбургом упражнения и процедуры раздражают самой необходимостью их производить.

Хорошо, что Никита вернулся в расположение эскадры, не хватало еще, чтобы он начал ее тормошить. Нет, ну кому это неймется? Не знаю я тебя, не знаю! И знать не хочу!

Известие о помолвке поставило на уши всю журналистскую братию, пишущую на светские темы, — еще бы, кто сват-то! — и покоя не стало ни днем, ни ночью. Вокруг дома кишмя кишели автоматические камеры. За ограду, правда, не совались. Один-единственный выстрел, прозвучавший после лаконичного комментария «Нарушение границы частных владений!», моментально убедил ушлых репортеров не пересекать эту самую границу. Однако это вовсе не означало свободы периметра.

В голосе экономки, отвечающей по домашнему номеру, все чаще проскальзывали нотки, больше подходящие для ее отслужившего в десанте супруга. Номер личного коммуникатора пришлось сменить и позаботиться о том, чтобы новый не попал в общедоступные справочники.

Знали его только входящие в ближний круг, поэтому на вызовы с незнакомых номеров Мэри не отвечала из принципиальных соображений. Не ответила бы и на этот, но мигавший в уголке дисплея символ указывал на то, что вызов — межсистемный. Конечно, с этих придурков станется… ладно, отвечу. Только без визуализации. Обойдетесь.

Тронув сенсор приема, Мэри равнодушно произнесла:

— Мария Сазонова! — и почувствовала, как по венам и нервам побежал полузабытый огонек — такой энергией был наполнен голос ее невидимой пока собеседницы, говорящей на унике с мягким, чуть грассирующим акцентом.

— Contessa Мария? Меня зовут Франческа Корсо. Уверена, вы слышали обо мне — раз уж заказали моему Дому подвенечное платье — поэтому перейду сразу к делу. Меня несколько смущает выбранная вами модель, вернее, смущает очень сильно. А поскольку мой старый приятель попросил меня уделить вашему заказу особое внимание, я хотела бы посмотреть на вас вживую и решить, что же мне делать с этим вашим платьем. Если с ним вообще можно что-то сделать, в чем лично я сильно сомневаюсь.

Покровительственный, почти надменный тон известного модельера не оставлял сомнений в том, что с выбором клиентки означенный модельер не согласна категорически. Мэри же, имевшая на этот счет свое собственное мнение, терпеть нотации (а тем более — отказы) вовсе не собиралась. Знакомый боевой азарт встряхнул ее почти физически, и это было так здорово, что словами не передать. Попросив грозную сеньору немного подождать, графиня Сазонова сгребла в охапку пригревшуюся Матрену и ринулась в кабинет, по второй линии на ходу требуя подать кофе.

Захлопнув за собой ведущую в сад стеклянную дверь, Мэри ссадила кошку, донельзя возмущенную таким обращением, на диван и плюхнулась в кресло перед столом, одновременно разворачивая виртуальный дисплей. Возникшая на нем хрупкая женщина, черноволосая и черноглазая, всем своим видом отрицала саму возможность существования СТАРЫХ приятелей. Об этом Мэри и сообщила ей, получив в ответ мягкую улыбку и непередаваемый жест, которым истинные южанки обычно отвечают на комплимент.

— Мне приятно ваше мнение, contessa, но сеньор ван Хофф действительно один из самых старых моих приятелей. — Переждав понимающее «А-а, Эрик!», она продолжила: — Именно он предложил мне поподробнее ознакомиться с вашим заказом, и что же я вижу? Кобальт! Ну, что это за цвет для подвенечного платья?! Тем более что, если я не ошибаюсь, речь идет о первом браке! А фасон? Нет, это решительно не годится в таком виде! Только белое, длинное белое платье, шлейф… вы мне не поверите, но далеко не все монахини пилотируют рудовозы, кое-где они все еще плетут кружева!