Терри Биссон - Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Они подсчитали силы, оставшиеся в их распоряжении после того, как Оксшо и его воины направились к родным очагам. Силы уменьшились на четверть. Посовещавшись, лидеры созвали совещание вместе с командирами-привидениями того тайного каравана, что шел к югу от них. Основной план не изменился. Самая мощная группа продолжала, как и раньше, двигаться на юго-восток к Ханнеган-сити; уменьшились в численности лишь силы, предназначенные для штурма Нового Рима.

Вечером папа решил, что в течение хотя бы нескольких часов больше не будет никаких разговоров о войне. После ухода из Нового Иерусалима одна и та же группа людей неизменно вечерами после ужина собиралась вокруг папы. Летние ночи были теплыми, и все уютно устраивались около костра – так, чтобы видеть и слышать собеседников. Сначала кардиналы выражали желание отслужить вечерню, после которой следовало благоговейное молчание. Но затем папа возразил, ссылаясь на присутствие не-христиан вождей Кочевников, которые были частью его двора; эти вечерние собрания он назвал «Curia Noctis»[41] и предложил рассказывать разные истории. Этим вечером он предложил тему святых и праведников и разрешил говорить о чем угодно, но только не о войне.

Поскольку тут все еще присутствовал Святой Сумасшедший, папа послал за кардиналом Чернозубом, дабы тот присоединился к ним у костра. Но монах был слишком слаб, чтобы добраться самостоятельно. Топор подставил было ему плечо, но затем взвалил на спину и принес к папе.

– Где твоя красная шапка? – спросил Коричневый Пони.

– Изъята праведником, Святой Отец, – ответил Чернозуб.

– Неужто? Кто же этот праведник, ваше преосвященство?

– Ваш предшественник, Святой Отец.

– Тебя, брат Сент-Джордж, навестил Амен Спеклберд?

– Он приходит ко мне каждый четвертый день.

– В таком случае он должен был излечить тебя. Скажи ему, что для канонизации нам нужно чудо.

– Не думаю, что он захочет, чтобы из него делали святого.

– Господи, Чернозуб! Никто специально не делает святых. На нем или лежит святость, или нет. И нам остается только решить.

– Конечно, Святой Отец.

– Ладно, попроси его, чтобы вернул твою шапку. И без нее

тут не появляйся.

– Завтра меня опять понесет, – признался Чернозуб Вушину. – Я уже чувствую себя как-то странно. Не позволяй мне сделать что-то неприличное.

Кое-кто из кардиналов, похоже, погрузился в дремоту. Наступило долгое молчание. Папа посмотрел на Вушина. Топор откашлялся и, начиная разговор, сказал несколько слов.

– Я восторгаюсь святыми. Вы можете мне не поверить, ибо сам я не религиозен, но мой народ чтит святых и праведников.

Одного из них зовут Бутса. Когда он, сжавшись в комок, при рождении взломал ворота матери, то сразу же встал во весь рост. Одной рукой он показал наверх, другой – вниз и сказал: «Небо наверху, земля внизу, а я тут в одиночестве, как почетный гость». Омброз засмеялся.

– Каждый младенец вопит нечто подобное перед тем, как я крещу его. Именно об этом они и верещат. Вот уж точно – все они почетные гости.

Сидевший по-турецки Топор улыбнулся, словно именно это и имел в виду. Закрыв глаза, он превратился в шестнадцатифутовую золотую статую весом семнадцать тонн. Затем он исчез и возник стеблем травы. Чернозуб заметил, что папа Амен I явился несколько раньше, чем предполагалось, и сейчас стоит за пределами освещенного круга. Он остановился там, чтобы пописать. Спрятав свой длинный черный член под подолом рясы, он неторопливо подошел к костру и, имея в виду Нимми, коснулся пальцем своей спокойной улыбки. Не подлежало сомнению, что никто из присутствующих его не видит. Чернозуб мог даже обонять его, и от него шел запах смерти.

Нервничая из-за присутствия улыбающегося духа Спеклберда, Чернозуб нарушил молчание.

– Вы знаете, что святой Лейбовиц тоже говорил при рождении, – сказал монах. – Он высунул голову из родового канала и спросил акушерку: «Ну, и что дальше?» «Не трать времени, – ответила акушерка, – тебя ждут девяносто девять лет».

Топор что-то тихо проворчал.

– «Убирайся!» – сказал святой Айзек. И она исчезла. Он, как вы знаете, прожил девяносто девять лет. Папа криво усмехнулся.

– То есть акушеркой у святого Лейбовица был сам дьявол? Эта история родилась в подвале аббатства Лейбовица?

– Там вы можете столкнуться со странными легендами, Святой Отец, – признал Чернозуб. – Самое раннее «Воспевание святого Лейбовица» не имеет автора. Человека повесили за то, что он написал книгу. Авторство тех десятилетий не сохранилось. Но это не единственная история, которая связывает Лейбовица с дьяволом.

– Расскажи и другую, – попросил папа.

– Честное слово, я не могу. Вы когда-нибудь слышали о Фаусте, Святой Отец?

– Думаю, что нет.

– Это о договоре с дьяволом. У нас есть только отрывки этой истории. Не могу объяснить вам, почему достопочтенный Боэдуллус считал, что Фауст – это Лейбовиц.

– Разве простаки не верили, что он заключил договор с дьяволом?

– Да, но Боэдуллус не был простаком.

Амен II засмеялся. Слово «простак» было вежливой формой обращения, и Нимми намекнул, что Боэдуллус не был джентльменом.

– Я хочу сказать, что он не относился к Упростителям, которые считали, что все книги, кроме Святого Писания, – дело рук дьявола.

– И достопочтенный Боэдуллус в это не верил?

От обилия вопросов у Чернозуба закружилась голова. Он видел, как папа Амен II медленно, по-змеиному извиваясь, превращался в шестнадцатифутовое золотое изображение идола Ваала. Через несколько секунд болезненной нерешительности Чернозуб рванулся, чтобы уничтожить идола, но его перехватил Вушин. Окровавленного, но не сломленного, Нимми отнесли к фургону и помогли Битому Псу связать его. Был второй день бедствия, и о войне не было речи только во время ночных сидений Curia Noctis

Пока Чернозуб метался в бреду, кугуар Либрада удрал.

Глава 28

«Когда наступает голод, когда гибнут сады, когда братия ест корни юкки, листья кактуса, змей и дохлых кур и все же голодает, пусть аббат вознесет моление святому Бенедикту, прося его благословения на употребление в пищу четырехногого скота – но среди братии должен быть умелый охотник, чтобы выслеживать диких синеголовых коз».

Аббаты не похожи друг на друга. Джером из Пекоса, возглавлявший обитель до Завоевания, во времена папы Бенедикта XXII и правителя Ханнегана II, широко распахнул ворота монастыря, ведущие в мир, позволив своей пастве слушать лекции практикующих атеистов по натурфилософии и играть с электрическими машинами в подвале. Аббат Олшуэн мог только предполагать, какая судьба постигла религиозное призвание в те времена. Монахи возглавляемого им аббатства Лейбовица держались как можно дальше от изменяющегося мира, включая и противоречивые понтификаты двух Аменов. Не оскорбляя папу, подобная изоляция была невозможна при аббате Джараде, который к тому же был и кардиналом, но почтенный Абик положил конец политике Джарада, при которой монахи были в курсе церковных дел за стенами монастыря. Неизменно придерживаясь консервативных взглядов в своем истолковании положений Устава ордена святого Лейбовица, аббат не сообщал пастве большинство новостей, включая и церковные, поступающие из окружающего мира; единственными монахами, которым он рассказал о булле Scitote Tirannum, были управляющий делами аббатства и те братья родом из Тексарка или из провинции, чьи семьи вступили на тропу войны, да и им было предписано хранить молчание.

Но Амен II, когда выступил из Нового Иерусалима и двинулся на завоевание Нового Рима, прислал Олшуэну два письма. В первом говорилось, что он, слуга слуг Божьих, предпринял крестовый поход, дабы исправить ошибки своего возлюбленного сына, императора и что он нуждается в молитвах братии Лейбовица в поддержку святого дела. Второе письмо приказывало предоставить в аббатстве убежище некоей сестре Клер Ассизской на тот случай, если она решит воспользоваться милостью папы и вернется из своего изгнания в женском монастыре святого Панчо Вильи в Тараканьих горах, что к югу от Грейт-Ривер. Коричневый Пони не упоминал, что в прошлом сестра Клер была возлюбленной Чернозуба, но аббат и так это знал. Направляясь на юг, кардинал Иридия Силентиа навестила аббатство Лейбовица. Олшуэн был изумлен, убедившись, что сопровождавшая ее юная сестра – та самая девушка, которая в прошлом году бесстыдно обнажилась перед ним на дороге у монастыря, после чего отправилась к старому еврею на Столовую гору. Он смущенно поежился при этом воспоминании, но приказ предоставить ей временное убежище был отдан не кем иным, как папой.

Олшуэн неукоснительно исполнял устав, но он не был ни мятежником, ни особо храбрым человеком. Если по его указанию братии придется поддерживать своими молитвами замысел папы, то, значит, придется рассказать им и о крестовом походе. А если он обязан в любое время, которое скоро наступит, предоставить убежище босоногой потаскушке в облачении обители нашей Богоматери Пустыни, то, значит, он должен незамедлительно приступить к возведению дополнительной кельи.