Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)
— Было несложно предвидеть, что он попробует переметнуться на твою сторону, — пожала плечами Мария, не снизойдя обернуться; она сейчас безотрывно вглядывалась в зрачок Саши, спавшего непробудным сном в глубоком кресле из черного дерева, и по лицу ее было видно: дело — дрянь, совсем.
— Кстати, растолкуй своему любовнику-крекеру, что убивать меня — совершенно бессмысленно. Уже.
— Он хочет сказать, — ладонь Марии легла на лоб мальчика с какой-то печальной стародевической нежностью, — что тот магический ритуал завершен: мы опоздали. И это — правда…
Черт побери, он мог поклясться, что в голове его отозвалось странным, шелестящим эхом: «…Но не вся правда! Услышь меня, солдатик, ну пожалуйста, услышь!..» Да. Услышал.
— Да, ритуал завершен: мальчик больше не ваш — он мой! Сейчас это тупая безмозглая гусеница, но пройдет совсем немного времени — шкурка лопнет, и на волю выпорхнет бабочка, прекраснее которой еще не видывал этот Мир!
Да ведь он, похоже, сам верит в этот свой бред, ошеломленно сообразил Расторопшин. Накачал парнишку какой-то химией до состояния комы, сволочь, и… А веществами он пользоваться умеет, уж это точно — вон как майора-то шибануло!
— Ну так что, Маша, раз проку от него все равно никакого не предвидится — ну, в смысле расколдовать парня, — может пора уже вышибить ему мозги?
— Не-ет, ротмистр, черта-с-два! Ты меня пальцем не тронешь, и будешь сдувать с меня пылинки! Потому что только я могу вывести вас отсюда наружу живыми.
— Проведешь нас сквозь Стражу? Какой ты добрый!
— А вы мне уже не опасны и совершенно неинтересны: ступайте себе на все четыре стороны! Как, кстати, неинтересны мне и все эти полоумные революционеры… — и Дюнуа мотнул головой в сторону тонтон-макутской кордегардии.
— Ладно, — устало промолвила Мария. — Значит, обмен: твоя жизнь — на наш уход. Но мальчика мы всё же заберем с собой.
— С какой это стати? — про мальчика и речи не было! — живо откликнулся Дюнуа, и Расторопшин чуть не вздрогнул от удивления: он никак не ожидал, что Великий Унган (или как его там…) начнет торговаться. Ага!..
— А чем ты рискуешь? Ритуал Ключа-в-Круге выполнен полностью, от и до — я это подтверждаю, именем моей лоа Эрзули; результат Ритуала не может теперь отменить никто и ничто в Мире — даже ты сам, и даже твоя смерть… А-аа! как же я не догадалась! — теперь ее голос просто-таки засочился ядом. — Я различаю лишь цепочку ритуала как целое, но какие-то звенья ее могут оказаться проржавелыми, и рассыплются от первого прикосновения… И знаешь — я ведь даже догадываюсь, какие именно звенья ты запорол, старый козел! Нет, это только вдуматься — заполучить в свои руки Человека-Ключ, рождающегося на Земле раз в триста лет, и в спешке загубить Ритуал! Па-аазорище!!
— Ловишь меня «на слабо», крекерова подстилка? — придушенным голосом откликнулся «седой джентльмен»: обвинение в профнепригодности явно попало в цель…
— Так! — тут Расторопшин решительно возложил на себя обязанности председательствующего. — Мы уже обсуждаем технические детали обмена, верно я понимаю?..
Дюнуа замотал было головой в предваряющем всякую капитуляцию жесте «Нет, на это я пойтить никак не могу!» — как вдруг снаружи донеслись громкие голоса.
— Если что — первая пуля тебе! — безнадежно пригрозил он и без того уже перепугавшемуся колдуну, разом поняв: всё пропало! И точно — где-то там, в глубинах здания, ахнул револьверный выстрел, потом сразу еще два подряд, потом в залу влетела большими прыжками собака — крупный черно-подпалый гончак… похожий на Флору… да ведь это же и есть Флора!.. но откуда?.. — а вслед за Флорой ввалился и Ветлугин, в распоротой и окровавленной по правому боку рубахе и с дымящимся «веблеем», азартно, не целясь, выпалил в темноту коридора, сразу откликнувшуюся хриплым воплем боли, и с невероятной для штатского охламона скоростью и точностью оценил обстановку: «Расторопшин, и ты тут?! Хватай парнишку и идем на прорыв, пока те не очухались!!» У него даже мелькнула на миг безумная надежда, что — и вправду прорвемся, чем черт не шутит, вот такие идиотические авантюры как раз и удаются сплошь и рядом! — но в залу уже лезли черные, в дурацких очках для слепцов, черта с два они «не очухались», и было их много, и совершенно не пугались они отчего-то ветлугинского револьвера, и тогда он, наскоро слепив «колобок», скомандовал Машеньке «По стеночке уходи, по левой, я отвлеку!», но только «колобок» отчего-то не взлетел, а, напротив того, крутанул волчком его самого, с потерей координации и ориентировки, а Машенька — никуда она, стало быть, уходить не стала — отчаянно крикнула ему: «Паша, унган!», и он, чувствуя, как «колобок» его буквально рвут надвое, сумел зафиксировать в круженьи зала оскаленное от напряжения лицо Дюнуа, и единственную пулю свою (при первой осечке…) он, похоже, положил точно в цель — ибо «колобок» отчетливо высвободился, и стало, вроде, чуток полегче, и передние черные, вроде, подались назад от двух последних ветлугинских выстрелов (он всё время, что ли, по конечностям лепит?), и им с треклятым естЕство-блядь-испытателем даже почти удалось встать спина к спине, и Машенька, слава-те-господи, нигде вроде, уже не отсвечивала, а Флора, хоть и не бойцовая собака, создавала-таки крайне ценный для них отвлекающий фактор… — но тут трое черных, двигаясь с быстротой и грацией пантер, атаковали его с трех направлений одновременно, «Вот уж совсем не к месту! — У парня длинный кинжал», кто ж это из японских классиков — Басё или Кёрай? — а если кинжалов сразу три, и левая рука ни хрена уже не пашет, и…
И кинжал — третий, от двух первых он сумел-таки увернуться — достал его сбоку.
В печень.
Боль была такая, что удержаться на плаву, в сознании, не было никакой возможности.
Вот и всё. Такие дела.
…А Ветлугину, лихорадочно пытавшемуся тем часом перезарядить «веблей», непослушными пальцами извлекая из кармана россыпь патронов 38-го калибра, померещилось, будто ротмистр простонал напоследок:
— Дурак! Сопляк!
Или — не померещилось?
56
Когда со стороны храма донеслись вдруг звуки стрельбы, оставшийся «на стрёме», возле дрезины со взрывчаткой, Зырянов ощутил во рту отвратный металлический привкус провала: похоже, нарвались на засаду — прикомандированные так шуметь не станут; и уж не сам ли Штрайхер их подставил, из каких-то своих резонов?.. Судя по тому, как успела занеметь его рука, сжимающая рукоять нелегального «кольта», прошло где-то полторы-две вечности, покуда на ведущей от храма тропинке не появилась ясно видимая в лунном свете фигура: Ривера. Тот шел не скрываясь и без особой спешки, так что было ясно — кончено; хорошо уж там или плохо, но — кончено.
— Что там было — засада?
— Если вы про стрельбу — это там у них, еще до нас… — боевик, помолчав пару секунд, вздохнул и продолжил: — Давайте, я начну с хорошей новости, компаньеро резидент: все наши — целы-невредимы.
Уф-фффф…
— А в чем тогда незадача? Флетчера, что ли, угрохали ненароком по ходу дела?
— Да непонятки с тем Флетчером… Лучше б вам своими глазами на всё на это глянуть, компаньеро резидент, с вашего уровня информированности — а то у нас, у всех троих, что-то совсем ум за разум заходит.
— Ну тогда — вперед!
— …Так чтó там с нашим вожделенным майором — вымазался гуталином для маскировки, чтоб затеряться в рядах тонтон-макутов? — хмыкнул он, следя, чтоб не запнуться о злонамеренно прячущиеся в каждом пятне лунной тени колдоёбины и не впечататься носом в спину идущего направляющим боевика; для того-то ночная тропинка, похоже, мало чем отличалась от Никольской набережной в погожий день…
— Никак нет, компаньеро резидент, — тот был явно не расположен к пост-боевому балагурству. — Просто Флетчера мы должны были распознать как «единственного белого», а там сейчас белых — целая куча.
— Что-оо?! И они… не зачищены?
— Никак нет, компаньеро резидент: у них — калифорнийская подорожная категории «А». Свои, стало быть…
— Экспедиция Русского географического общества, что ли?!
— Так точно, она самая — в полном, считай, составе! Есть раненые, двое тяжелых. А задержись мы еще на пару минут — была бы куча трупов…
«О дьявол, как всё некстати! Черти их принесли, на нашу голову… Свидетели ведь — и как им теперь рты заткнешь?..»
— Откуда они там взялись?
— Запутанная история, это вы уж лучше сами — с ихним старшим, Ветлугиным… Что ж до Флетчера, то он тоже там. Состояние у него странное: жив — но и только. То ли отравлен, то ли скрючило его электричеством; одним словом, для допроса он не годен совершенно, и когда будет — бог весть.
