Стивен Кинг - 11.22.63

Один вечер в маленьком городке, одном из тех городков поодаль главного пути, о которых никто особенно не думает, кроме тех людей, которые там живут. И это нормально, так как они сами о себе думают и заботятся. Я смотрел на Бобби Джилл, как она рыдает в ладони. Я смотрел на Сэйди. У нее налип крем на волосы. Она улыбалась. И я тоже. Она показала мне губами: «Я люблю тебя, Джордж». Я артикулировал ей в ответ: «Я люблю тебя тоже». Тем вечером я любил их всех и себя за то, что живу с ними. Никогда я не чувствовал таким живым и таким счастливым от того, что я живой. Действительно, как я мог все это оставить?

Нарыв прорвало через две недели.

Была суббота, день закупки продуктов. Мы с Сэйди приучились делать это вместе в «Вайнгартене»[483], на шоссе № 77. Над головами играл Мантовани[484], мы, шествуя бок о бок, толкали впереди себя тележки, изучая фрукты, выбирая, что лучше купить из мяса. Там были почти все разновидности филе, которые только можно было себе захотеть, если говорить о курятине или телятине. Меня это вполне удовлетворяло; даже после трех лет жизни здесь я все еще находился в восторге от невероятно низких цен.

Тем не менее, не бакалея, а кое-что другое занимало мои мысли в тот день: семья Хаззард, которая живет в доме № 2706 на Мерседес-стрит, деревянной лачуге напротив и немного левее от трухлого дуплекса, который Ли Освальд вскоре будет называть домом. Я был очень занят с «Джоди Джембори», но сподобился на три поездки на Мерседес-стрит той весной. Свой «Форд» я оставлял на стоянке в центре Форт-Уорта, а потом по Винскот-роуд ехал на автобусе, который останавливался менее чем в полумилях оттуда. В те поездки я одевал на себя джинсы, сбитые ботинки и выцветшую джинсовую куртку, которую прикупил на одной надворной распродаже. Моя история, если бы кто-то меня спросил: я ищу дешевую аренду, так как только что получил работу ночным охранником на «Техасском сталепрокатном» в Форт-Уорте. Это делало меня достойным доверия парнем (если никто не начнет выяснять подробности) и объясняло причину, почему дом должен быть тихим, с окнами, закрытыми шторами посреди белого дня.

В своих прогулках вдоль Мерседес-стрит до склада «Обезьяньего Уорда» и назад (всегда с газетой, сложенной наружу страницей объявлений об аренде жилья) я увидел мистера Хаззарда, амбала лет тридцати с чем-то, парочку детей, с которыми не желала играться Розетта, и старую леди с застывшим лицом, которая, идя, подволакивала ногу. Однажды матушка Хаззарда, стоя возле почтового ящика, подозрительно сопровождала меня глазами, пока я медленно проходил мимо нее по пригорку, который правил тут за тротуар, но не заговорила.

Во время третьей моей разведки я увидел ржавый старый трейлер, подцепленный сзади к Хаззардовскому пикапу. Он вместе с детьми грузил туда коробки, тем временем, как старая леди, опираясь на бадик, стояла рядом на едва лишь зазеленевшем сорняке с усмешкой паралитика, которая скрывала любую эмоцию. Я продемонстрировал полнейшую незаинтересованность, чувствуя в душе радость. Хаззарды выезжают. Как только это произойдет, фальшивый работяга по имени Джордж Эмберсон наймет дом № 2706. Важно оказаться первым в очереди.

Итак, занимаясь субботними закупами, я размышлял, есть ли какой-то безопасный способ этого достичь. На поверхностном уровне я отвечал логическими замечаниями на реплики Сэйди, подтрунил ее, когда она надолго задержалась перед молочным отделом, толкал нагруженную покупками тележку на автостоянку, перекладывал пакеты в багажник «Форда». Но делал я все это на автопилоте, большая часть моего ума была полна мыслями о Форт-Уорте, размышляя, как там все оборудовать, и именно это принесло мне погибель. Я не обращал внимания на то, что вылетает из моего рта, а когда живешь двойной жизнью, это опасно.

Ведя машину назад в Джоди (с Сэйди, которая сидела тихонько рядом — слишком тихо), я пел сам, поскольку фордовское радио барахлило. И клапаны уже начинали стучать. «Санлайнер» все еще имел блестящий вид, и я по известным причинам имел к нему личные чувства, но уже прошло семь лет с того времени, как он съехал с конвейера, и на спидометре у него было намотано свыше девяноста тысяч миль.

Я за один раз занес в кухню Сэйди ее бакалею, хекая и кряхтя для эффекта. Я не замечал, что она не улыбается, я малейшего понятия не имел, что наш с ней период созревания уже закончился. Я так же думал о Мерседес-стрит, задумываясь, какого рода спектакль мне следует разыгрывать там — или лучше, насколько это будет именно спектакль. Все должен выглядеть аутентично. Мне хотелось примелькаться там, так как знакомое лицо порождает заодно с фамильярностью также незаинтересованность, а мне не хотелось выделяться. Вновь-таки, Освальды. Она не говорит по-английски, а он по натуре холодная рыба, все как можно лучше, но дом № 2706 все равно расположен ужасно близко. Пусть прошлое сопротивляется, но будущее хрупкое, как карточный домик, и мне нужно быть очень осторожным, чтобы не изменить его, пока не буду к этому готовым. Итак, мне надо…

И именно в этот момент со мной заговорила Сэйди, и вскоре после этого момента моя жизнь в Джоди, каким я его знал (и любил), полетела кувырком.

— Джордж? Ты не зайдешь в гостиную? Я хочу поговорить с тобой.

— А может, тебе лучше сначала положить в холодильник мясо и свиные котлеты? И я, кажется, видел у нас мороже…

— Пусть тает! — крикнула она, и это ее восклицание моментально выдернуло меня из собственной головы.

Я обернулся к ней, но она уже исчезла в гостиной. Вытянула там сигарету из пачки, которая лежала на столике возле дивана, и закурила. После моих деликатных замечаний она уже старалась меньше курить (по крайней мере, рядом со мной), и этот ее жест показался мне более зловещим, чем повышенный голос.

Я вступил в гостиную.

— Что такое, сердце мое? Что не так?

— Все. Что это была за песня?

Лицо бледное, окаменевшее. Сигарету она держала у себя перед губами, словно щит. Я начал осознавать, что где-то поскользнулся, но не мог понять, где именно и каким образом, и от этого мне стало страшно.

— Я не понимаю, что ты…

— Песня, которую ты пел в машине, пока мы ехали домой. Та, которую ты ревел во всю силу своих легких.

Я старался припомнить и не смог. Все, что мне вспомнилось, это мысли о том, что на Мерседес-стрит, если вписаться в тамошний пейзаж, мне нужно одеваться, словно немного неудачный работяга. Конечно, я пел, но я часто это делал, размышляя о чем-то другом — но разве же не все так делают?

— Думаю, какую-то попсовую песню, которую слышал по радио. Что-то такое, что запало в голову. Ты же знаешь, как это случается с песнями. Я не понимаю, что тебя так расстроило.

— Что-то такое, что ты слышал по радио. С такими вот словами: «Я встретил пропитанную джином кралю в Мемфисе, она меня потащила прыгать наверх»?

Не только сердце мое оборвалось; показалось, все во мне, что было ниже шеи, осело на пять дюймов. «Барышни в хонки-тонк барах»[485]. Вот что я пел. Песню, которая будет записана лишь через семь или восемь лет, группой, о которой еще три следующих года никто ничего не будет знать в Америке. Мой ум был занят совсем другим, и все равно — как я мог так протупить?

— «Она высморкала мне нос, а потом высосала и мозг»? По радио? Федеральная комиссия по коммуникациям сразу бы закрыла радиостанцию, которая такое прокрутила!

Вот тогда я начал злиться. Больше сам на себя… тем не менее, не только на себя. Я тут хожу, балансирую на натянутом проводе, а она кричит на меня из-за какого-то мотивчика «Роллинг Стоунз».

— Остынь, Сэйди. Это всего лишь песня. Я сам не знаю, где ее слышал.

— Это вранье, и мы оба это знаем.

— У тебя глюки. Думаю, мне лучше со своими покупками уехать домой, — я старался говорить успокаивающе. Тон был очень знакомым. Так я всегда старался говорить с Кристи, когда она возвращалась домой пьяной. Юбка пожамкана, блузка полурасстегнута, волосы торчат врассыпную. Не говоря уже о помаде размазанной. Краями рюмки или губами какого-то пьяного дружка?

Одно лишь воспоминание об этом прибавило мне злости. Подумалось: «Снова кто-то виноват». Я не знал, кого имею ввиду: Кристи, Сэйди или самого себя, и не думал о том в тот миг. Ничто нас так не бесит, как когда нас поймали на горячем, правда?

— Если у тебя есть желание когда-нибудь сюда вернуться, думаю, было бы лучше, если бы ты рассказал мне, где слышал эту песню. И откуда ты подцепил ту фразу, которую сказал парню на кассе, когда он предложил тебе положить курицу в двойной пакет, чтобы не протекла.

— Я не имею ни малейшего понятия…

— «Бомба, пацик», вот что ты ему сказал. Думаю, тебе лучше сказать мне, где ты такое слышал. А еще «поймать кайф». И «буги-вуги». И «срань-тоска». «Убойно» и «глюки», я хочу знать, где ты услышал все эти выражения. Почему ты такое говоришь, и больше никто такого не говорит? Я хочу знать, почему тебя так напугала эта идиотская речевка «Джимла», что ты даже во сне о ней говоришь. Я хочу знать, где находится Дерри и почему оно такое, как Даллас. Я хочу знать, когда ты был женат и на ком, и как долго это продолжалось. Я хочу знать, где ты был до того, как приехал во Флориду, так как Эллен Докерти говорит, что она этого не знает, так как некоторые из твоих рекомендаций фальшивые. «Выглядят какими-то странноватыми», так она выразилась.