Стивен Кинг - 11.22.63

— Благодарю, можно подумать, — буркнул я.

— Я у себя спросила, что делала бы Мими Коркоран. И Мимс поведала мне: «Если бы он подписал контракт на следующий год или два, ты бы была вынуждена действовать. Но поскольку он уже через месяц уходит, на самом деле, в твоих интересах — и в интересах школы — не делать ничего. — Но потом она добавила: — Тем не менее, есть один человек, который должен знать, что он не тот, за кого себя выдает». — Элли сделала паузу. — Я сказала Сэйди, что у вас, наверное, есть какое-то резонное объяснение, но, похоже на то, что вы его не имеете.

Я взглянул себе на часы.

— Если вы не выгоняете меня с работы, мисс Элли, то я уже опаздываю на пятый урок. Ученики должны воссоздавать предложение в диаграммах. Мне кажется, следует задать им фразу: «Я не виновен в этой проблеме, но не могу сказать почему». Как вы думаете? Не слишком ли это сложно?

— Для меня, безусловно, слишком, — ответила она кротко.

— Есть одна проблема, — сказал я. — У Сэйди был нелегкий брак. Ее муж был чудаком такого пошиба, в детали которого я не желал бы входить. Его зовут Джон Клейтон. Я думаю, он может представлять опасность. Вам надо спросить у Сэйди, есть ли у нее его фото, тогда вы будете знать, какой он на вид, и узнаете, если он вдруг появится здесь и начнет что-то расспрашивать.

— А вы думаете, что так может произойти, так как…

— Ибо я уже видел подобное ранее. Такого объяснения достаточно?

— Надеюсь, да, а почему бы и нет?

Такой ответ меня не удовлетворял.

— Так вы у нее спросите?

— Да, Джордж, — она могла это сказать серьезно, а могла и посмеяться надо мной. Догадаться наверняка я не мог.

Я уже был возле двери, когда она произнесла так, словно просто пожелала доброго дня:

— Вы разбиваете сердце этой молодой женщине.

— Я знаю, — кивнул я и ушел.

Мерседес-стрит. Конец мая.

— Сварщик, не так ли?

Я стоял на крыльце дома № 2706 с его хозяином, добропорядочным американцем по имени мистер Джей Бейкер. Коренастый мужик с выпяченным животом, который он называл домом, который построил Шайнер[489]. Мы едва только завершили быстрый осмотр апартаментов, о которых Бейкер подчеркивал, что они «рядом с автобусной остановкой», словно это извиняло провисшие потолки, следы потеков воды на стенах, треснувший бачок в туалете и общую атмосферу ветхости.

— Ночной охранник, — ответил я.

— Неужели? Это хорошая работа. Полно времени, хоть собакам хвосты крути, на такой работе.

Похоже, на это не требовалось ответа.

— Ни жены, ни детей?

— Разведенный. Они остались на Востоке.

— Платите алименты, конечно?

Я пожал плечами. Он не переспрашивал.

— Так вам подходит дом, Эмберсон?

— Думаю, да, — вздохнул я.

Он добыл из заднего кармана длинную арендную книгу в мягком кожаном переплете.

— За первый и последний месяцы, плюс задаток за повреждения.

— Задаток за повреждения? Да вы смеетесь.

Бейкер продолжал дальше так, словно меня не слышал.

— Оплата аренды в последнюю пятницу месяца. Неполная сумма или задержка, и вы враз на улице, при любезной помощи полицейского департамента Форт-Уорта. У меня с ними отношение тип-топ.

Из нагрудного кармана он извлек обугленный окурок сигары, вонзил его пожеванный конец себе в пасть и зажег о ноготь большого пальца деревянную спичку. Стоять на крыльце было жарко. Промелькнула мысль, что меня ожидает долгое и горячее лето.

Я вновь вздохнул. И тогда — с показательным нежеланием — достал кошелек и начал вытягивать из него двадцатки.

— Мы верим только Богу, — произнес я. — Все остальные платят наличными.

Он захохотал, заодно пыхнув тучами едкого сизого дыма.

— Хорошо сказано, над’ запомнить. Особенно согласен по последним пятницам месяца.

Мне не верилось, что я буду жить в этой безнадежной лачуге, на этой безнадежной улице после моего хорошенького домика, который остался стоять на юге отсюда, где я с гордостью содержал регулярно подстриженным настоящую лужайку. Хоть я пока что даже не выехал из Джоди, я уже чувствовал ностальгию.

— Дайте мне, пожалуйста, расписку, — сказал я.

Хоть это я получил даром.

Был последний день учебного года. Классы и коридоры пустые. Вентиляторы под потолками загребали уже горячий воздух, хоть было только восьмое июня. Освальды покинули Россию; согласно заметкам Эла, через пять суток пароход «Маасдам» пришвартуется в Хобокене[490], где они сойдут по трапу на американский берег.

Пусто было и в учительской, если не считать Денни Лейверти.

— Эй, друг. Я так понимаю, ты отбываешь в Даллас заканчивать свою книжку.

— Конечно, планирую. — В моих планах на самом деле фигурировал Форт-Уорт, по крайней мере, на начальном этапе. Я начал вычищать свою ячейку, захламленную всякими реляциями, которые накопились к концу года.

— Если бы я был сам себе хозяин, свободный, не привязанный к жене, трем голосраким и кредитом на дом, я бы, возможно, и сам попробовал написать книгу, — сообщил Денни. — Я был на войне, знаешь ли.

Я знал. Все знали об этом обычно уже на десятой минуте знакомства с ним.

— Бабла достаточно, чтобы хватило на жизнь?

— С этим у меня все в порядке.

Более чем достаточно, чтобы продержаться до следующего апреля, когда я надеялся завершить свое дело с Освальдом. Мне не надо будет делать никаких новых вылазок в «Финансовое обеспечение» на Гринвил-авеню. Даже единственная туда экспедиция была непомерной глупостью. Если бы хотел, я мог бы убедить себя в том, что случай с моим домиком во Флориде был результатом неудачного розыгрыша, тем не менее, я также уверял себя, что у нас с Сэйди все прекрасно, и только поглядите, как оно обернулось.

Я ссыпал пачку бумаг из своей ячейки в мусор… и увидел маленький запечатанный конверт, который раньше почему-то избежал моего внимания. Я знал, кто пользуется такими конвертами. На том листочке из блокнота, который обнаружился внутри, не было слов приветствия, не было и подписи, кроме едва уловимого (вероятно, вообще иллюзорного) запаха ее парфюма. Записка была короткой.

Я держал эту бумажку в руке целую минуту, задумчиво, а потом засунул себе в задний карман и впопыхах отправился в библиотеку. Я не знал, что там сделаю, или что скажу, но это не имело значение, поскольку в библиотеке было темно, и стулья стояли на столах. Но я все равно подергал ручку двери, они были заперты.

Только две машины оставались в конце стоянки, седан «Плимут» Денни Лейверти и мой «Форд», складная крыша которого уже имела довольно потрепанный вид. Я и сам чувствовал себя каким-то потрепанным.

— Мистер Э! Подождите, мистер Э!

Это были Майк и Бобби Джилл, они бежали через раскаленную автостоянку ко мне. Майк нес маленький упакованный презент, который тут же мне и вручил.

— Я и Бобби хотим подарить вам кое-что.

— Мы с Бобби хотим. Но не надо было, Майк.

— Мы считаем, что надо, мужик.

Меня растрогало, когда я увидел, что Бобби Джилл плачет, но вместе с тем стало радостно от того, что толстый слой «Макс Фактора» уже не покрывает ее лицо. Теперь, когда она знала, что дни безобразного шрама проходят, она перестала его замазывать. Она поцеловала меня в щеку.

— Благодарю вас очень, очень, очень, мистер Эмберсон. Я вас никогда не забуду, — она посмотрела на Майка. — Мы вас никогда не забудем.

Вероятно, они и не забудут. Это было приятно. Это не перебивало темной, запертой библиотеки, но все- таки — это было очень приятно.

— Откройте, — попросил Майк. — Мы надеемся, что вам понравится. Это для вашей книги.

Я открыл пакетик. Внутри находилась деревянная коробочка приблизительно восемь дюймов длиной и два дюйма шириной. Внутри коробочки, в шелковом гнездышке лежала авторучка «Уотермен»[491] с выгравированными инициалами Дж. Э.

— О, Майк, — произнес я. — Это слишком.

— Это было бы не слишком, даже если бы она была из чистого золота, — возразил он. — Вы изменили мою жизнь. — Он взглянул на Бобби. — Наши жизни.

Он меня обнял, а в 1962-му то был серьезный жест среди мужчин. Я радушно обнял его тоже.

— Вы давайте о себе знать, — сказала Бобби Джилл. — Даллас не так уже и далёко. — Она изменила ударение. — Далеко.

— Конечно, — сказал я, зная, что не буду, и они, скорее всего, тоже не будут. У них впереди собственные жизни, и если им посчастливится — то жизни прекрасные.

Они уже пошли, но вдруг обернулась Бобби:

— Это стыд, что вы друг с другом порвали. Мне самой от этого плохо.

— Мне тоже от этого плохо, — сказал я, — но, возможно, это к лучшему.