Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся (Дилогия)
– Что это за стрельба была? – доктор успокоилась и теперь демонстрировала извечное женское любопытство.
– Хреновая была стрельба. Последнее время в городе арестов не было?
– Были, Евграфова взяли, он профсоюзами заведовал в железнодорожных мастерских. Раньше, а сейчас там работает. Ещё Ливитиных, всех троих.
– Евреи?
– Вроде нет. Хотя…
– Короче, сегодня расстреляли больше трёх десятков человек. Пять женщин.
Ольга охнула, тут же прикрыв рот рукой.
– За что?
– Не знаю. Может за что-то, а может просто так. Чтобы полицаев и бургомистров кровью повязать, дабы те партизан и возвращения наших боялись больше чем немцев.
– Как же они согласились? Стрелять-то.
– А никто не спрашивал – либо ты стреляешь, либо тебя.
– Ты тоже?..
– Да.
– Милый… Может тебе спирта… Если тебе можно?
– Можно, и даже нужно. Не разбавляй.
Мензурка, граммов на семьдесят, ухнула без какого либо сопротивления организма. Ни вкуса не почувствовал, ничего. Чего-то часто я прикладываться начал.
– Ещё есть дело – много немцев в городе. Кто такие, знаешь?
– Ну, комендантская рота, это понятно. Батальон, но вроде не полный, охранной дивизии и какие-то латыши. Батальон "Арайс", и знаешь, командира их тоже зовут Виктор Арайс, он вроде до присоединения в латвийской криминальной полиции служил. Во всяком случае, он сам так говорит.
– Ты с ним разговаривала?
– Да. Он приходил в госпиталь. Батальон не целый, их должно быть чуть меньше сотни.
– Что ещё говорил?
– Хвалился, что очищали Латвию от евреев и приспешников коммунистов.
– Как очищали?
– В лагеря отправляли.
– Что-то, после сегодняшнего, слабо верится.
– Ты думаешь…
– Не знаю. Ещё что-нибудь?
– Вроде всё.
Глава 9
До конца её дежурства оставалась пара часов, так что, снабдив ключами от дома, Ольга выпроводила меня. К её приходу, как сумел, нажарил картошки с салом и репчатым луком.
– Ух ты, какой запах, – Оля заскочила в дом, стягивая на ходу пальто и сбрасывая валенки, обутые в калоши. – Прямо мечта гастроэнтеролога. Не может быть, варенье! А у меня чай есть, настоящий! А это что, масло? И творог? Я стану толстая и некрасивая, вот! Сейчас, только освобожусь от этого амбре.
Показала язык и побежала переодеваться. От неё, и правда, пахло лекарствами и ещё чем-то более неприятным, то ли карболкой, то ли ещё какой химией.
– Ой, ты даже бойлер нагрел! – раздалось из глубины дома. – Молодец!
– Погоди, там вода, небось, еле тёплая – я его только недавно растопил.
– Это лучше чем холодная!
У хозяйки нашёлся даже суп, он стоял на холодной террасе. Кастрюля была погружена в наполненный снегом тазик, а крышка прижата здоровым камнем.
– От кого еду прячешь?
– Крысы. Никакого сладу с ними нет. Кошку что ли завести.
– Кошки вроде крыс не ловят, только мышей.
– Пусть для запаха, хотя некоторые и могут, но узнать это можно, если только взрослую брать. А вот коты, те точно не ловят.
– Ну да, у них других, более важных, дел хватает.
– Ага, все вы готовы за счёт слабого пола выехать.
– Да ты, никак, феминистка?
– Каким-каким словом меня сейчас обозвал?
В общем, ужин прошёл в тёплой атмосфере взаимного уважения.
Когда лежали в постели, уже отдышавшиеся после бурного проявления чувств, Оля, положив голову мне на грудь, тихо спросила.
– Кость, когда это всё закончится?
– Не знаю. Честное слово.
– А как думаешь?
– Судя по тому, что происходит под Москвой, немцы выдохлись. По крайней мере, зимой они наступать не смогут. А вот наши, – замолчал, обдумывая, что сказать дальше. Ну не стратег я, тем более при таком критическом недостатке информации. – Если наши смогут зимой организовать несколько котлов, таких же что нам устроили, то весной немцы покатятся обратно, а может и зимой. Хотя шансов повторить первую Отечественную и немного.
– Ты веришь, что мы победим?
– Абсолютно.
Эх, мне бы на самом деле ту уверенность, с которой говорю.
– В крайнем случае, в сорок третьем должно всё закончиться.
Утром бриться не стал, отредактировал снова физиономию и отправился к старому доброму знакомому. Смотри-ка, ничего в этом мире не меняется, окромя, естественно погоды. Дворик в этот раз был покрыт изрядно вытоптанным снегом, а на той же скамейке сидели и курили, похоже, те же два бездельника. В этот раз они, разумеется, вскакивать и отдавать честь не стали. Пара минут ушла на то, чтобы втолковать служивым, что я хочу предложить господину интенданту очень хорошие доски, брусья и дрова. Больше всего им, по-моему, понравилось упоминание дров, после которого они решили, что я могу пройти. Сопровождать меня пошёл один из солдат.
– Вайгель, что случилось? – послышался из-за двери, за которой скрылся солдат, оставив меня на лестнице, знакомый голос.
– Господин интендантуррат, тут русский. Предлагает дрова и прочие пиломатериалы. Впустить?
– Пусть войдёт.
Кабинет Огюста тоже не претерпел особых изменений. Пока солдат спускался по лестнице, я, путая немецкие и русские слова, нёс пургу про хорошие доски. Офицер морщился, пытаясь разобрать мой бред.
– Да, и ещё, – перешёл на нормальный немецкий. – Вам привет от цугфюрера Пауля Фриша.
Думал, интенданта удар хватит – он аж позеленел, а лицо покрылось потом. Нехреновый такой гормональный всплеск – долго, небось, напряжение копилось, а сейчас произошёл прорыв. Как бы кони не двинул.
– Но… Он же… Погиб…
– Когда?
– Попал в бандитскую засаду…
– А, это когда мы Блюме грохнули? И чего, тело нашли? Опознали?
– Нашли… Опознали с трудом… Сильно обгорел…
– Какое несчастье! Значит, мы всё хорошо сделали. А Пауль жив, не волнуйтесь. Ну, точнее не сам Пауль, а тот, кто к вам приходил под его личностью. Он уже давно в Москве, а может и ещё где. Работает! А вот документы, что вы выписали на груз, точнее на два груза, они здесь – недалеко, и могут быть в любой момент предоставлены куда следует. Документы вы хорошо составили – всё до самого последнего килограмма учтено. Как вы думаете, это концлагерь или виселица? Да, забыл сказать, груз далеко не ушёл – ни в Варшаву, ни Краков, он тут недалеко – в партизанском отряде. Все партизаны, от командиров, до самого последнего рядового бойца, крайне признательны вам за помощь. Как бы они без неё врага били? Так что, наверное, всё-таки виселица!
Если бы передо мной сидел не враг, то я, вполне вероятно, его даже пожалел. Вид у интенданта был – краше в гроб кладут.
– Да, хочу сразу предупредить – не пытайтесь подавать рапорт о переводе или делать что-либо подобное. Мы, может быть, вас и потеряем из виду, но вот те, кого вам стоит опасаться гораздо больше, найдут моментально. Вы меня поняли?
Мезьер закивал.
– Вот и хорошо. Времени на обдумывания вашего нового состояния я вам давать не буду, потому как у меня его и самого мало. Теперь поговорим о положении в городе. Не вздумайте юлить, эти сведения будут проверены из других источников – у нас их немало. Какова численность гарнизона и других частей, дислоцированных в Полоцке?
– Точную численность сказать не могу, кто-то приезжает, кто-то наоборот…
– Но снабжение вещевым и продовольственным довольствием осуществляется через вас, а значит обычным математическим расчётом, поделив, например, количество отпускаемого ежедневно чая, на вес одной порции, получаем количество личного состава.
– Да, это я и пытаюсь объяснить – отпуск продуктов идёт не совсем точно. Сегодня было отпущено, в общей сложности, на пятьсот шестьдесят человек, но по факту их может быть на двадцать-тридцать больше или меньше.
– Не похоже на немецкую педантичность.
– Почему же, просто частей и подразделений в городе несколько, и они подают документы для уточняющего расчёта раз в декаду. На конец прошлой декады могу назвать точную цифру – было четыреста шестьдесят два человека. Но уже три дня как прибыл латышский батальон, и пополнения для третьего батальона охраны тыла двести первой дивизии, а также взвод фельджандармерии из её же состава. В тоже время убыли почти все, кто застрял здесь с эшелонами.
– Ясно. Пишите всё, что знаете о положении в городе, районе, слухи, которые ходят среди офицеров. Отдельно набросайте мне документик по состоянию складов – что лежит, чего из этого лишнее. Да не бойтесь – всё не заберём. У нас есть возможность сбросить часть на местный чёрный рынок, ещё и с прибылью останетесь. У нас, кстати, имеется некоторое количество рейхсмарок, которые мы не прочь потратить.
– Но если вас с этими документами поймают…
– Молитесь, чтобы не поймали, потому что если со мной что-либо случится, то мои товарищи подумают, что это вы меня выдали. Дальнейшие их действия стоит предсказывать?
Либо Мезьер вконец сломался, либо хороший актёр, потому как будто из него какой-то внутренний стержень вынули. Он одновременно обмяк и, будто постарел – теперь передо мной сидел не подтянутый, хоть и немолодой, немецкий офицер, а усталый пожилой мужчина с потухшим глазами. Ну, на то и война, она и молодых ломает. И не только тех, кто на фронте, но и в тылу никого не жалеет.
