Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся (Дилогия)
– Этот настоящий, трофейный.
– И вы ему доверяете?
– Смотря в чём. В разведку, особливо одного, я его не пущу. А дело своё он знает и делает хорошо, да и около него не дураки работают – глупость сделать не дадут.
– А, ну тогда понятно.
Ближе к обеду, а когда же ещё, к нам прибыл гость дорогой. Кузьма Евстратович пожаловал, собственной персоной.
– Здорово, Леший.
– И тебе, Кузьма, не хворать. Как Колька, как деревня?
– Твоими молитвами.
– Я же атеист.
– Значит твоими заботами. Я по делу.
Кто бы сомневался.
– После того как твои архаровцы оружие у нас выгребли, тихо было. А вчера, под вечер, цидуля из города пришла, чтобы, значит, завтра к полудню прибыть в комендатуру. Со всем личным составом местной полиции. Не в курсе, что за дела?
– Нет. Сейчас в Залесье к Феферу человека пошлю.
Мозговой штурм, что мы устроили с Говоровым, ничего особенного нам не дал. Было всего два варианта – либо, немцы решили наказать всех за утерю оружия, либо заново вооружить. Рассматривать версию с поощрением не стали.
Через два часа примчались Фефер с Боровым. Им, оказывается, тоже письмо счастья прислали, буквально перед прибытием моего посыльного. Гринюка бы ещё спросить, но времени нет. Посидели ещё, посоветовались и решили, что надо ехать. Причём мне тоже, я же числюсь в полиции, да и винтовка на меня тоже записана. Можно, конечно, заявить, что убили проклятые бандиты голубя сизокрылого, но тогда мне в город дороги не будет. А мне надо, и не по той причине о которой многие подумали, Ольгу я могу, в конце концов, и в отряд перетащить. Нужно мне потому, что есть там один вороватый немецкий кладовщик, и лучше меня курву эту никто не прищучит. Значит, терять возможность попасть в город мне никак нельзя. Нет, ну правда, не расстреляют же они всех полицаев в районе. Кто к ним тогда потом пойдёт? А десяток плетей, если не повезёт, я выдержу, тем более, что зарастает на мне как на собаке.
Быстро ввёл Нефёдова в курс дела, и махнули мы с Евстратовичем в Жерносеки. Дело к ночи, а нам выспаться ещё надо, да к немцам на правёж.
– Товарищ командир, – Колька изводил меня уже, пожалуй, целый час. – Возьмите в отряд. Вам же разведчики нужны. Мне ведь ваши рассказывали про Ваньку. Ему можно, а мне нельзя, да?
Однако хорошо, что он не знает про сегодняшнее награждение, иначе вообще все уши заездил.
– Я тебе в который раз должен говорить – только с разрешения отца. И нечего на меня волком смотреть. И на батю нечего. Успеешь ещё навоеваться. Иди спать, мне вставать завтра рано, а ты мне спать не даёшь.
– Сурово ты с ним, – Кузьма загнал сына на печку и присоединился ко мне почаёвничать. Хотя какой это чай – морковь сушёная, только цвет и даёт. – Он меня скоро доведёт, я за ремень возьмусь.
С печки раздалось обиженное сипение.
– Может, всё-таки, не поедешь? Если немцы всю округу собирают, то, как бы кто не опознал, да не донёс.
– Не так уж и много народа меня в лицо знает.
– Много, не много, но достаточно.
– Хорошо, есть у меня одна мысль. Я ведь как бы больной, вот и буду косить. Зеркало есть? Потренироваться надо.
На тренировку ушло полчаса, через которые на меня из зеркала глядела опухшая пожелтевшая физиономия с тёмными синяками под глазами.
– Ну, как тебе?
– Свят, свят! Это как ты делаешь?
– А фиг его знает. Так же как и раны лечатся сами. Вот только к утру это сойдёт, так что зеркало мы с собой возьмём, лады?
– Да не жалко.
Город изменился не сильно. Снег, лежавший в лесах и на полях белым покрывалом, здесь, в большей своей части, был серым и каким-то обиженным, что ли. На дорогах он вообще превратился в бурую массу, сдобренную навозом и различным мусором. Похоже, улицы убирать никто не собирается, орднунг буксует. А может немцы так обеспокоены своим положением, что им не до того? А не слишком ли много я о себе возомнил?
Морду, чтобы выглядела менее симпатично, поправил уже у самого города – на несколько часов хватит, особенно если не забывать корректировать внешность, время от времени.
На площади, перед комендатурой было людно, а народ продолжал прибывать. Примерно к часу пополудни собралось человек триста, а то и больше. В саму комендатуру нас не пустили, а буквально почти загнали в кинотеатр, что находился неподалёку. Почему загнали? Просто. Когда тонкая струйка саней, что подвозили новоприбывающих местных стражей закона, прекратилась, вдруг на всех четырёх выездах с площади материализовались мотоциклы с пулемётами, направленными в нашу сторону. Оттуда же, а так же из здания комендатуры, появились солдаты, быстро рассредоточившиеся по периметру площади. Практически каждый третий был вооружён разномастным автоматическим оружием. В основном тридцать восьмыми и сороковыми МП, но были и "светки", и ППД, и ещё что-то, подчас совершенно незнакомое.
На крыльцо комендатуры вышел какой-то тип, в форме вермахта и с погонами гауптмана. Рядом стоял знакомый поляк, в этот раз исполнявший роль переводчика. Близко я не полез, а немец говорил тихо, потому и слышал только перевод.
– Гауптман Кранке, назначен руководить очисткой лесов от бандитов. Неисполнение его приказов, как, впрочем, и указаний других офицеров и прочих должностных лиц, будет наказываться смертью, путём вешания за шею. Сейчас все должны пройти в здание кинотеатра, где вам доведут новые приказы, которые должны беспрекословно выполняться.
Наведённое на толпу оружие лучше любых слов стимулировало к беспрекословному выполнению. По дороге, вдруг обнаружил, что рядом идёт Гринюк.
– Как считаешь, чего задумали?
Узнал всё-таки. Может, другие не такие внимательные, да и мысли у всех сейчас не о том.
– Ну, надеюсь, децимацию проводить не будут, – я понизил голос и добавил хрипоты.
– Плохо выглядишь. Что за децимация?
– Обычай такой в древнем Риме был, при ранней республике – если какой отряд бежал с поля боя, то выбирали каждого десятого и казнили. Часто руками их же сослуживцев. Например, палками забивали.
– Да ну, где Рим, а где мы?
– Вообще-то они себя наследниками считают. Римская империя германского народа.
– Они чего, чокнутые?
– Почему нет? Хотя Москву когда-то тоже третьим Римом называли. Приветствие их фашистское видел?
– Да.
– Тоже оттуда.
– Думаешь, правда, могут? Того…
– Хер их, уродов, знает, что они могут. Но ждать следует любой гадости. Видишь, как жёстко в оборот взяли, – указал подбородком на конвоиров, что выстроились вдоль дороги, цепко следя за притихшей толпой.
Мест в кинотеатре всем не хватило. Сидячих. Но впрессовали всех. На сцене оказались давешние гауптман, поляк и два пулемётных расчёта. Пулемёты были на высоких треногах и заправлены длинными лентами. По крайней мере, концы лент скрывались в объёмных коробках. Перед сценой выстроились, так чтобы не мешать пулеметчикам, ещё полтора десятка, вооружённых автоматами, солдат. Я снова забился поглубже в толпу, дабы не мозолить глаза.
– Вы все поступили на службу Рейху и великому фюреру, – начал переводить поляк, периодически прерываясь и прислушиваясь к негромкой речи офицера. – Но многие из вас трусы, отдавшие оружие, предоставленное вам доблестной германской армией, бандитам. За это вы все должны быть повешены, но господин гауптман уговорил господина фон Никиша, коменданта Полоцка, дать вам ещё один шанс. Не думайте, что это сойдёт вам с рук. Все кто отдал своё оружие бандитам, обязаны будут выплатить по триста рейхсмарок, или по три тысячи рублей.
В зале поднялся шум.
– Кто откажется платить, будет подвешен за шею!
Шум стал ещё больше.
– А жалованье? – кто-то выкрикнул из зала. – По двадцать марок в месяц обещали.
– Точно, – крикнул кто-то ещё. – Раз у вас такие цены за старые трёхлинейки, то платите больше жалованье.
Следующие крики было уже не разобрать, так как они слились в один вой. Немцы, что автоматчики, что расчёты пулемётов напряглись, и были в любой момент готовы открыть огонь. Офицер выкрикнул команду, и один из солдат, приподняв ствол автомата, дал короткую очередь в потолок. Сверху посыпалась труха и щепки. Как минимум половина галдящей толпы бросилась на пол, остальные либо присели, либо пригнулись в испуге. Немец с минуту что-то втолковывал поляку, после чего в тишине опять раздался голос с польским акцентом.
– Ни о каком повышении жалования не может идти речи, так как полицеанты ещё и не платят налоги. Деньги вы всё равно должны отдать, если кто-то не получал жалованья, при этом имея правильно и своевременно оформленные бумаги, у того будут сделаны вычеты в качестве компенсации. Господин гауптман разрешает внести вместо трёхсот марок одну корову или быка, или трёх свиней, или пять овец.
В зале опять начался шум, правда, много меньше, чем раньше, но видно, что присутствующие были против такой оценки.
– Если в следующий раз кто-то опять отдаст своё оружие, то будет повешен. Сейчас вы будете выходить по десять человек из здания и выполнять то, что вам скажут. Кто откажется, будет расстрелян.
