Оленин, машину! - Дарья Десса
— А если он решит себя там, например, взорвать? — вдруг спрашивает наш сапёр Андрей Сурков. — Вдруг решит стать этим, как его… камикадзе?
— Вряд ли, — отвечаю ему. — Если бы речь шла только о его жизни, то Кейдзо, возможно, так бы и поступил. Но убивать жену с новорождённым ребёнком не посмеет.
— Может, лучше дождаться всё-таки, пока он их выведет во двор? — спросил Сташкевич.
— А если откроет стрельбу? Снаружи здания у него будет больше возможностей, чтобы отстреливаться. Внутри, в палате, побоится, — заметил Добролюбов. Подумал и сказал, советуясь: — Я предлагаю того милиционера, который палату охраняет, кем-нибудь из нас заменить.
— Я могу, — вызвался я. — В случае чего заблокирую дверь, не дам ему выйти.
— Тебе нельзя, — сказал опер.
— С чего бы?
— Сам же говорил, вы встречались раньше.
— Чёрт… — я растерянно почесал висок. — А ведь верно. Узнает меня и сразу поймёт — дело нечисто.
— Я могу, — сказал прежде молчавший Бадма Жигжитов. — Мне ждать привычно. В тайге ждать много надо. Зверь умный, хитрый.
Сказал и резко замолчал. Мы переглянулись с командиром.
— Пойдёт, — ответил Добролюбов. — Значит, когда видишь японца…
— А как он его узнает? — перебил я. — Фото есть хотя бы?
— Ядрён батон! — опер хлопнул себя по лбу. — Забыл напрочь! — он полез в планшет, достал снимок. Передал бойцам. — Так выглядит. Запоминайте.
Они внимательно посмотрели.
— Запомнил? — спросил Сергей Жигжитова.
— Так точно.
Вскоре мы распределились по местам. Я в составе бригады, ремонтирующей гараж. Бадма переоделся в сотрудника НКВД и сел у палаты. Добролюбов занял наблюдательный пункт в ординаторской — её окна обращены на двор перед главным входом. Остап Черненко, превратившись в сторожа, сел возле запасного выхода. В его задачу было никого не впускать и не выпускать. Отвечать так: «Ничего не знаю. Все вопросы к главврачу».
Потянулись часы ожидания.
Глава 57
Сначала мы работали, контролируя прилегающий к главному входу в больничный корпус двор. Демонтировали старую кровлю, которая в этом гараже, было такое ощущение, не менялась с царских времён. Судя по толщине каменных стен строения, так оно, видимо, и было: здесь когда-то располагалась конюшня. Потом стойла сломали, чтобы освободить пространство для других коней — железных. И всё бы ничего, простоит такой «сарай» ещё лет сто, если бы не крыша. Жесть местами прохудилась, проржавела и стала протекать.
Пока мы возились, каждый внимательно контролировал внутренний двор больницы. Другого пути, чем через главный вход, проникнуть сюда у японца не было. Территория была обнесена высоким трёхметровым кирпичным забором. Судя по всему, здесь когда-то находилось поместье какого-то очень богатого горожанина. Уж он не поскупился, чтобы обезопасить своё имущество. Ну, или просто бзик у него такой был. Ведь сколько по России ещё стоят древних особняков, у которых даже низенькой ограды вокруг нет.
Так что придётся Кейдзо идти через главный вход. Ну, или он попробует проникнуть в больницу где-то ещё. Хотя зачем, если ворота постоянно открыты? Не режимное ведь учреждение, да и «Скорые» нет-нет, а приедут и уедут. Конечно, в будке сидит вахтёр — дед с берданкой. Только что с него проку? Когда мы заезжали, он даже внимания на нас не обратил. Глянул из-под лохматых бровей, увидел внутри людей в военной форме и отвёл взгляд. Ничего, мол, не знаю и знать не желаю. Охрана, мать твою.
Когда рабочий день закончился, — часы показывали половину седьмого, и мы благоразумно решили, что если станем ковыряться дальше, то есть шанс шеи свернуть и руки-ноги поломать, поскольку всё наружное освещение во дворе — лампочка на фонаре. Потому спустились вниз, сложили инструменты (взяли их у местного завхоза). Потом сели в тёмном закутке за старой полуразобранной полуторкой, не привлекая к себе внимания. Грузовик стоял в углу, снаружи гаража, и мы могли по-прежнему видеть всё, оставаясь незамеченными.
Стали ждать, когда японец, которого мы должны были поймать, наконец-то соизволит появиться. В том, что раньше Кейдзо не приходил, уже убедились: ни медсёстры, ни врачи его не видели. Да и трудно здесь затеряться: внешность для этого у шпиона неподходящая. Но время шло, часы тикали, а Кейдзо не спешил, и постоянное пребывание в состоянии полной готовности начало напрягать.
Каждый шаг, каждый шорох заставляли нас настораживаться, как будто мы ожидали не появления одного человека, а нападения целой группы противника. Поневоле вспомнились дни, проведённые за ленточкой. Особенно та ночь, когда мы захватили небольшой посёлок. Противника удалось выбить оттуда нахрапом: мою группу высадили три БТРа, которые сразу же развернулись и дали по газам, чтобы не оказаться накрытыми вражеской артой или дронами. Мы прочесали посёлок, и огневой контакт случился только в последнем доме.
Трёх бойцов противника, которые мародёрствовали там, пытаясь утащить телевизор и стиральную машинку, мы помножили на ноль. Оказалось, больше в населённом пункте никого нет — оказался он на «серой» территории, на ничейной земле. Наши не спешили наступать, враги тоже. Моей группе пришлось занять оборону. В итоге проторчали мы там неделю, пока не получили приказ на отход — оказалось, наши наступать собираются на другом участке фронта. Хорошо, за это время нас лишь трижды пытались прощупать: выдвигалась малочисленная разведка, но едва мы отвечали, как она отступала.
«Интересно, а Кейдзо придёт сюда вооружённым или как?» — подумал я. Взглянул на бойцов. Они были спокойны, но глаза их отражали напряжение, которое заполняло всё пространство вокруг. Так всегда бывает, если рядом несколько человек, чьи нервы на пределе. Разве только охотник Бадма Жигжитов выглядел невозмутимым, как валун.
Микита, наоборот, же сидел с напряжённым видом и оборачивался на каждый звук, который доносился с полутёмного больничного двора. Остап не сводил глаз с ворот. Чувствовалось: готов к любому повороту событий. Время шло, но ничего не происходило. Я взглянул на Андрея Суркова. Его глаза выдали, что тоже нервничает, хотя внешне старается выглядеть спокойным. Его привычка сохранять невозмутимость могла бы стать примером. В общем, всё верно: сапёру суетиться не положено.
Я покачал головой, пытаясь избавиться от постепенно накатывающих сомнений. Такого мне не хотелось чувствовать, и тем более в такую минуту. Столько времени мы продумывали каждую деталь операции,
