Василий Звягинцев - Бои местного значения

— Такое распоряжение действительно было? — удивился Сталин.

— Так точно. За номером… От такого-то числа 1937 года. О ликвидации и выселении в северные районы страны лиц, злоумышленно дискредитирующих колхозную систему высокой продуктивностью единоличных наделов. Кроме этого, у меня имеется подборка очень интересных материалов о, так сказать, параллельной деятельности товарища Ежова.

— Ну-ка, покажите.

Сталин быстро пролистал папку, над содержимым которой старательно трудился Заковский, за пару секунд прочитывая и запоминая содержание целой машинописной страницы. Валентин видел, как моментами у него сжимались челюстные мышцы, хотя лицо оставалось бесстрастным.

— Хорошо, пусть товарищ Ежов войдет.

«Железный нарком» вошел. Смотреть на него Лихареву было неприятно. Интеллигентской составляющей личности Валентина зрелище раздавленного страхом человечка удовольствия не доставляло, хотя сам факт уже состоявшейся победы не мог не радовать. Зато Сталин явно испытывал наслаждение.

— Ну-с, товарищ Ежов, вы, конечно, сдержали свое слово? Мы вас ценим именно за это. За то, что на вас можно положиться. Я всегда говорю товарищам: «Берите пример с „железного наркома“, он не подведет, как какой-нибудь Ягода». Не томите нас, скажите скорее, чем товарищ Шестаков объясняет свой поступок? Вы уже успели его допросить или предоставите это нам?

Лихареву показалось, что Ежов сейчас повалится на колени и поползет к сталинским сапогам по длинной бордовой дорожке.

— Товарищ Сталин! Мы не успели. Совсем немного. Мы обязательно возьмем Шестакова. Мы уже нащупали след. Сообщники арестованы и дают показания. Дело двух-трех дней.

Ежов плел ерунду, все подготовленные слова мгновенно вылетели у него из памяти, им опять владело единственное желание — еще раз выйти живым из этого кабинета, еще хоть немного подышать воздухом свободы. А послезавтра — это так невероятно далеко.

— Ох, как неудачно получилось. А я уже пригласил к себе членов Политбюро, чтобы обсудить поведение товарища Шестакова и принять решение — наказать его или все же простить.

Сталин при этом ходил по кабинету, причем в сторону Ежова переступал ногами медленно, глядя ему в лицо, в двух шагах от обмершего наркома разворачивался и обратно к столу шел быстро, опустив глаза к полу и что-то про себя шепча. Слов слышно не было, только губы шевелились.

На третьем круге он наконец остановился, очевидно, приняв решение.

— Знаете что, товарищ Ежов? Вы, как нам кажется, немного утратили бдительность. Слишком увлеклись поиском врагов там, где их нет, и совсем запустили другие участки, где врагов и заговорщиков, наоборот, недопустимо много. Это касается прежде всего вашего близкого окружения. — Говоря это, Сталин словно дирижировал сам собой плавными взмахами руки с зажатой в ней трубкой. — Наверное, вы исчерпали свои возможности на доверенном вам посту.

Ежов ждал завершения тирады с абсолютно мертвым взглядом и отвисшей челюстью.

Насладившись паузой, Сталин продолжил:

— Поэтому мы думаем предложить вам должность наркома Военно-Морского Флота.

Лихарев представил себе Ежова в адмиральской форме на мостике линкора «Марат» или крейсера «Киров» и чуть не фыркнул. Хорош сталинский юмор. Ягоду он перед арестом назначил наркомом связи, а этому решил доверить военный флот.

Похоже, злой юмор ситуации дошел и до Ежова.

— Товарищ Сталин, я готов служить на любом посту, но я ведь совсем не знаю морского дела.

— Не знаете? А что там знать? Книжки почитаете: Мэхен, «Теория владения морем», Макаров, «Рассуждения о морской тактике». Были бы хорошие помощники. Ну, как хотите. — Однако идея дать главному чекисту попробовать себя в иной, чем земная твердь, стихии овладела Хозяином прочно. — Не нравится вам морское дело — пойдете наркомом водного транспорта. Там у нас тоже вакансия. Река не море — берега видно. — И рассмеялся собственной шутке. Как будто Ежову действительно предстояло самому управлять буксирами, тянущими караваны барж по Волге или Беломоро-Балтийскому каналу имени товарища Сталина. — Вы свободны, товарищ Ежов. Решение Политбюро вам доставят.

Ежов вышел из кабинета, почти счастливый от мысли, что он больше не отвечает за безопасность государства, поимку наркома Шестакова и прочие каверзные дела, и ближайшие дни, а то и месяцы сможет прожить спокойно. Пока примет дела, пока вникнет в суть, мало ли что случится.

И совершенно не задумывался Николай Иванович об участи своего предшественника, которому довелось поруководить почтами и телеграфом очень и очень недолго.

Но то ведь был Ягода, враг народа, троцкист и отравитель, а он, Николай Ежов, истинный пролетарий, верный сталинец, при повседневном руководстве ЦК показавший врагам, что такое железная метла и рукавицы собственного имени.

— Вот так, товарищ Лихарев, — обернулся Сталин к Валентину, когда дверь кабинета навсегда закрылась за опальным «Торквемадой». — Вы довольны? Товарищ Сталин хорошо исполнил вашу рекомендацию?

Вопрос был риторическим и ответа не требовал.

— Что у нас следующее по программе? У вас есть мнение, кого назначить на свободное место? Да, кстати, вам идет форма военюриста. Больше, чем инженера. Может быть, вас и назначить?

— У меня нет мнения, товарищ Сталин. У меня, как всегда, есть лишь рекомендация на основе анализа. Одна из возможных.

— Говорите.

— Если позволите, я сначала все же хотел бы довести до логического конца предыдущую тему.

— Какую тему? Об этом, что ли, — он указал трубкой на место, где только что стоял Ежов, и брезгливо сморщился.

— Не совсем. Но с ним связанную. В приемной ждет нарком Шестаков.

Буквально за пятнадцать минут до выхода из дома в ухе Шульгина вновь ожил динамик капсулы.

— У тебя все нормально? — привычно-заботливо, как семейный врач, спросил Антон.

— Так точно, благодетель, — ответил Сашка.

— Тогда слушай. Я не могу передать тебе меморандум для Сталина сюда, блок по-прежнему непреодолим, но постараюсь сунуть его по дороге. Только будь настороже и не удивись, когда случится. В машине садись сзади. Когда будешь говорить со Сталиным — не торопись, не нервничай, если потребуется, я подскажу вовремя.

— Как бы я вообще без тебя жил.

Нельзя сказать, что Шульгин совсем не испытывал волнения, готовясь к встрече с «вождем всего прогрессивного человечества». Но эмоции значительно сдерживались очевидной фарсовостью происходящего.

Не событие всемирно-исторического значения, а «комедия дель арте» какая-то. Сам он в чужом теле, один инопланетянин — в роли советника диктатора, другой — его собственного, а вдобавок мешает проникнуться должным пиететом воспоминание о том, что и сам Сталин успел побыть марионеткой, управляемой Сашкиным школьным другом.

Достаточно, чтобы принимать происходящее не слишком всерьез.

Более же всего успокаивало, что Сталин, даже впавший в ярость, ничего им с Валентином не сможет сделать. Есть достаточно способов его обезвредить, не убивая, а потом уйти через внепространственный канал. И Антон поможет, если что.

Обещанное Сашка получил, как и планировалось, по дороге от Столешникова к Кремлю.

Легонько дунуло теплым воздухом в затылок, и на сиденье рядом с ним легла тоненькая кожаная папка. Сидевший за рулем Валентин ничего не заметил. Шульгин, выбрав момент, сунул ее за отворот пальто.

Дождавшись приглашения, успев за это время еще раз обдумать предстоящее, прочитав подготовленную Антоном записку, нарком Шестаков вошел в знакомый (Шульгину — по фотографиям и кинофильмам) кабинет.

Деликатно щелкнул каблуками, представился, преданно, но без подобострастия глядя в тигриные глаза диктатора.

Сашке приходилось читать, что мало кому удавалось выдерживать сталинский взгляд. Однако у него это получилось без всяких усилий. Более того — Сталин отвел глаза первым, с отчетливым впечатлением, что нарком Шестаков человек честный, надежный, на которого стоит сделать ставку.

Каганович, Микоян, Хрущев — все они слишком уж подобострастные. Прав Хозяин или ошибается (как любой человек может ошибаться), не подскажут ведь вовремя, не предостерегут, дрожа за собственное благополучие. Значит — объективно тоже вызывают сомнение. Услужливый дурак опаснее врага. А этот, похоже, готов говорить то, что думает, невзирая на последствия. Полезный человек.

Сталин вернулся на свое обычное место у стола заседаний, молча указал Шестакову трубкой на стул напротив.

Без всякого ерничества предложил тихим голосом:

— Рассказывайте. Все и подробно.

Самое смешное, что врать Шульгину почти не пришлось. Так только, по мелочи и в деталях. О многом он умолчал, разумеется, но на связность изложения это не повлияло.