Друг и лейтенант Робина Гуда - Анна Георгиевна Овчинникова
— Не хватает еще двадцати четырех фунтов пяти шиллингов, — Тук устало потер шею. — Да ниспошлет их нам Богородица до завтрашнего вечера!
— Чует мое сердце, даже если нам удастся вовремя собрать выкуп, выцарапать Робина из лап Хантингдона будет не так-то просто, — проворчал Кеннет, правя на оселке наконечник стрелы. — Я не дал бы и сломанной стрелы за клятву графа!
При этих словах Кена я поперхнулся горьким травяным отваром, который с отвращением цедил из большой кружки.
— Стрела… Постойте, а где стрела?
— Что? — Кеннет непонимающе взглянул на стрелу, над которой трудился, потом — на меня.
— Да не эта! Серебряная стрела, приз Локсли! Куда она подевалась?
Кеннет Беспалый, Тук, Дикон и Стивен Коулт запереглядывались с порядком ошарашенным видом.
— Кажись, Робин отдал ее Туку, перед тем как взвалить тебя на загривок, Джонни, — наконец неуверенно сказал Кен.
— Ничего он мне не отдавал, — замотал головой Тук. — Точно помню — я видел стрелу у Дикона, когда мы перебирались через канал!
— Угу, мне сунул ее Мач, но потом я отдал ее Стиву! — отперся Дикон.
— Отдал, — растерянно кивнул Стив. — Но я… я…
— Ты — что? — вопросил фриар, наклоняясь к Коулту и упираясь кулаками в колени.
— Я сунул ее в первое попавшееся дупло.
— А?!!!
— Да если б то была настоящая стрела, я бы пихнул ее в колчан, но кой толк мне тогда был от увесистого куска серебра?! — огрызнулся Коулт.
— Зато сейчас от него был бы толк! — гневно гаркнул монах.
— Подожди, братец, — остановил я возмущенного фриара, приготовившегося к длинной тираде. — Стив, ты хоть помнишь, где именно оставил стрелу?
— Я же сказал — в первом попавшемся дупле! Где-то за Оленьим Логом.
— Так иди и ищи!!! — в один голос рявкнули Дикон, Кен и Тук.
Коулт встал, закинул лук и колчан за спину и поспешил к воротам, соединяющим внутренний и внешний дворы замка Аннеслей.
— Просто поверить не могу! — хлопнув себя по коленям, воскликнул вагант. — Мы тут пересчитываем каждый полупенни, но ухитрились забыть про стрелу из чистого серебра!
— Зато я теперь могу поверить во все что угодно, — задумчиво отозвался я.
Пока остальные вольные стрелки потрошили шервудские захоронки и стаскивали их содержимое в Аннеслей, я поневоле торчал в замке, вокруг которого теперь не кишели люди Хантингдона, но дорога к которому тем не менее не пустовала, и благоговейно наблюдал за тем, что фриар назвал mysterium magnam[63].
Уж не знаю, каким образом по округе так быстро разнеслась весть о пленении Робина Гуда, но почти сразу после того, как с Аннеслея была снята осада, к замку потянулись жители ближних и дальних сел, неся полупенни, пенсы, а порой и полусоверены. Приходили знакомые и незнакомые, иногда с деньгами, собранными со всей деревни, иногда с единственной припрятанной на черный день монетой, а то и просто с кувшином эля, как явилась вдова Хемлок.
К полудню второго дня поток добровольных пожертвований сильно возрос, ручейки мелких монеток стали понемногу сливаться в шиллинги и фунты.
Это и вправду было настоящее «великое чудо». Люди расставались с деньгами, не рассчитывая когда-нибудь получить их назад, отдавая последние сбережения — на что? На то, чтобы выкупить грабителя, разбойника с большой дороги! Да понимал ли Робин, как ему удалось вывернуть наизнанку освященный временем миропорядок? Нет, он наверняка даже не задумывался об этом, беспечно расшвыривая награбленные деньги, которые давали теперь такие щедрые всходы.
Однако к Аннеслею приходили не только те, кому перепало от щедрот Локсли, но и те, кто никогда в глаза не видел главаря вольных стрелков, зная его только по песням да байкам. Сама жизнь Робина Гуда напоминала вдохновенную веселую песню, и люди, видно, не хотели жить в мире, в котором эта песня перестанет звучать.
По сути дела, в Ноттингемшире сейчас шел еще один чрезвычайный сбор, вроде того, который собирался в прошлом году на выкуп короля. Однако между этими двумя сборами была огромная разница: деньги на выкуп «преступника номер один» уплачивались добровольно и охотно — и потому в десятки раз быстрее.
Богатство и слава — вот чего жаждал Львиное Сердце больше всего, на добывание чего потратил львиную долю своих недюжинных сил. Что ж, стараниями его менестрелей и придворных летописцев королю и вправду суждено было войти в легенду. А Робин Локсли просто жил себе, как жил, и его легенда нашла его сама… Именно потому, что этот парень осмеливался жить, как хотел.
— Джонни…
Я вздрогнул, почувствовав на своем плече тяжелую ладонь. Я что, ухитрился опять задремать?
— Ты бы лег, а? — озабоченно проговорил наклонившийся ко мне Тук. — Проводить тебя в комнату?
— Еще чего! Я в полном порядке.
— Да уж, конечно! — с сомнением пробормотал вагант.
— Тело устать не может, устает только дух, — одарил я фриара изречением своего каратистского гуру. — Давай лучше подумаем, как завтра всучить выкуп Хантингдону, уцелеть самим и заполучить Робина одним куском… Я тоже ни на полпени не верю йоркширскому графу.
Глава тридцать восьмая
ЛОВУШКА
И во веки веков, и во все времена
Трус, предатель всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно
есть война,
И темница тесна, и свобода нужна,
И всегда на нее уповаем…
В. Высоцкий. «Баллада о времени»
Возле самой ограды Биллоу Мари снова остановили — на этот раз не йоркширские лучники, а двое наемников-норманов. Без лишних слов воины спешились и запрыгнули в ее повозку; один из них вырвал у Мари вожжи, второй начал рыться в тюках с бельем и, не найдя ничего подозрительного, схватил девушку за плечо:
— А может, ты прячешь что-нибудь эдакое у себя под платьем, чтобы передать пленнику, э, монашка?
Проворная рука скользнула за вырез платья Мари, она отчаянно закричала, вырываясь, понимая, что ей не справиться с негодяем.
Норман разочарованно выругался и отодвинулся, когда резкий голос сверху гаркнул:
— Что здесь такое?!
— Эта монашка едет в деревню и не хочет заворачивать! — буркнул наемник.
Седой рыцарь в длинной кольчуге, прикрывающей бока его коня, пристально посмотрел на дрожащую бегинку, потом — на двух воинов, которые отвели глаза под его взглядом.
— Господин Певерил велел не пропускать в Биллоу никого чужого, граф Хантингдон! — поспешно
