Друг и лейтенант Робина Гуда - Анна Георгиевна Овчинникова
Добыть за три дня сумму, составляющую годовой доход среднего монастыря… Пресвятая Богородица, пошли нам какого-нибудь толстосума, да поскорее!
— Я бы все-таки предпочел забрать Локсли прямо сейчас, граф Хантингдон, — шериф с сомнением посмотрел на бревенчатый дом, крытый тесом, — единственное более или менее солидное строение в окружении жалких домишек с соломенными крышами. — Вы просто не знаете, на что способен этот негодяй. Если он удерет, мы оба останемся внакладе, так что лучше…
— Никуда ваш разбойник не денется, — пренебрежительно бросил Хантингдон, спешиваясь у дома старосты деревушки Биллоу.
У бывшего дома старосты, теперь превратившегося в тюрьму, которую охраняли четверо угрюмых йоркширских лучников. При виде Хантингдона и шерифа караульные встали со скамьи у стены, один из них молча отодвинул засов. Слуги Хантингдона и вице-графа занялись конями своих господ, а Певерил вслед за йоркширским лордом нетерпеливо шагнул в полумрак крошечной передней, откуда были выброшены все вещи.
— Через пару дней получите своего Локсли в целости и сохранности, — небрежно пообещал Хантингдон. — А пока за ним присмотрят мои стрелки. Здесь, конечно, не казематы Замковой Скалы, но могу поспорить — отсюда аутло не сбежит!
Закусив губу при столь откровенной насмешке, шериф вошел в следующую комнату, побольше, но такую же пустую, с единственным узким окном, прорубленным в дальней стене.
Под этим окном на земляном полу лежал человек, второй год подряд опустошавший сундуки Вильяма Певерила, ради которого шериф теперь собирался выпотрошить их сам. Но даже если бы Хантингдон потребовал за своего пленника не двести фунтов, а вдвое больше, ноттингемский вице-граф уплатил бы, не торгуясь, — такая покупка стоила почти любых затрат!
Уже одно только выражение лица Локсли, когда негодяй увидел, кто вошел в комнату, стоило никак не меньше пяти фунтов золотом!
Главарь разбойников неуклюже сел, и Вильям Певерил с удовлетворением убедился, что руки Робина Гуда скручены в запястьях прочным сыромятным ремнем, а его ноги так же надежно связаны в лодыжках.
— Ну, убедились, что главарь аутло никуда не исчез? — осведомился Хантингдон. — Через пару дней сможете его забрать… Да не забудьте прихватить большой отряд охраны и кандалы покрепче, когда явитесь за шервудским зверем, не то, не ровен час, опять сбежит! А еще лучше соорудите для него железную клетку и перевезите в Ноттингем, как перевозят пойманных волков…
На сей раз Вильям Певерил просто не обратил внимания на издевку, наслаждаясь смятением в глазах Робина Гуда.
— Вы только отдайте мерзавца мне, граф Хантингдон, а уж я найду, как доставить его в Ноттингем! — не отрывая жадного взгляда от пленника, заявил шериф.
— Я уже сказал — заберете его через два дня, когда заплатите пару сотен, — холодно отозвался Хантингдон.
— Я смог бы заплатить эти деньги уже нынче к вечеру!
— Через два дня, — повторил граф, не обращая внимания на побелевшее лицо Локсли и на краску негодования на щеках Вильяма Певерила.
— Да неужто вы думаете, аутло и впрямь наберут тысячу фунтов? — фыркнул шериф. — Это ж десятая часть того, что германский император запросил за английского короля! А выкуп за Ричарда собирали по всей Англии почти целый год…
— Помнится, вы сами расписывали, как искусны шервудские бандиты в добывании денег, — пожал плечами Хантингдон. — А послушать всяких там голодранцев-глименов, так здешние аутло и вовсе владеют сокровищами, перед которыми ничто все сокровища Византии. И разбойники, похоже, готовы выпотрошить себя живьем, лишь бы заполучить обратно своего главаря, — граф мельком взглянул на пленника, который после нескольких попыток сумел подняться на ноги. — Впрочем, даже если они не соберут полностью всю тысячу, мне уже будет что вручить королю…
— А вместе с моими двумя сотнями будет, что оставить себе, так? — буркнул Вильям Певерил.
Шериф слегка вздрогнул, когда Хантингдон уперся в него пристальным взглядом.
— Скажите спасибо, что я не запросил с вас втрое больше, — сквозь зубы проговорил граф. — Ведь это из-за вашей беспомощности аутло перебили столько моих людей!
— Вы ведь поклялись Богородицей… Вы поклялись на распятии, что вернете мне свободу, когда получите выкуп! — хрипло сказал Робин Гуд.
— Я не обязан держать клятву, данную всякой мрази, — отрезал Хантингдон и повернулся, чтобы уйти.
Шериф, однако, не последовал за ним, а, кривя губы в ухмылке, шагнул к пленнику:
— Ничего, Локсли, тебе не будет скучно в ноттингемской тюрьме! По крайней мере, денек-другой ты сможешь веселиться там в компании своих «веселых парней»… Пока граф Хантингдон не заберет остальных разбойников в Лондон.
— Что?!
— Да неужели ты думаешь, мы не доберемся до вашего логова по золотой ниточке? Пусть только кто-нибудь из аутло явится сюда с деньгами, уж на этот-то раз…
— Пойдемте, сэр Певерил! — нетерпеливо бросил через плечо Хантингдон. — Не тратьте время на разговоры с этой швалью…
Локсли с рычанием рванулся к шерифу, вцепился связанными руками в его одежду и ударил его лбом в лицо. Главный страж закона не удержался на ногах, вместе с пленным разбойником рухнул на пол, и очутившийся сверху аутло тут же вцепился зубами в его щеку.
Вице-граф заверещал, как попавший в ловушку кролик, на его крик в комнату ворвались слуги и караульные. Но прежде, чем они успели вмешаться, Хантингдон саданул ногой по ребрам взбесившегося шервудского «волка», сбросив его с шерифа. Второй удар пришелся разбойнику в лицо, а потом слуги Вильяма Певерила схватили пленника и отшвырнули к стене.
— Хватит! — рявкнул Хантингдон.
Опустил ладонь на плечо вице-графа, который вскочил с кинжалом в руке, и сделал знак йоркширцам оттащить от Локсли впавших в раж слуг. Шериф дрожащими пальцами трогал разорванную щеку и гнусно ругался.
— Я удавлю тебя твоими собственными кишками, ублюдок! Я сожгу тебя живьем!.. Я!..
— Хватит, — повторил Хантингдон. — Делайте с ним все, что захотите, — но через два дня.
— Это вы будете гореть в адском пламени, лжецы! — сплюнул Локсли вместе с кровью из разбитых губ.
Дэвид Хантингдон вышел, не обернувшись, за ним последовали давящийся ругательствами Вильям Певерил и лучники. Последними комнату покинули слуги, и младший из них невольно прибавил шагу, услышав донесшийся сзади хриплый протяжный вой.
— Волк, ну чистый волчара, — вполголоса пробормотал он. — И зубы у него прям как у волка!
Но никакой волк не смог бы разразиться такими ругательствами и богохульствами, какие послышались вслед за воем, — можно было подумать, что
