Механизм времени - Андрей Валентинов
Некоторых казнили.
Когда позднее, в 1796 году, в Париже вспомнили про орден — выяснилось, что от иллюминатов не осталось и следа. Это еще раз подтверждает нашу догадку о том, что „тайный“ орден на самом деле превратился в тайный, укрывшись за кулисами мировой истории…»
Утомившись, Огюст Шевалье покинул сквер, где наслаждался скелетами в шкафах «братьев-алюмбрадов», взбежал по боковой лестнице на Новый мост — и отправился домой, в Латинский квартал.
4
Поначалу он никак не мог взять в толк: с чего бы ему спешить? Дома никто не ждет, встреч он не назначал… На «звездчатом» перекрестке двух бульваров и улицы дю Бак скользкий булыжник вывернулся из-под башмака. Молодой человек едва не угодил под колеса фиакра, чудом успев схватиться за фонарный столб. Однако брань кучера и смех прохожих, принявших его за пьяницу, вдруг отодвинулись прочь, увязли в ватном заслоне.
Держась за столб, как матрос — за мачту корабля в жестокую бурю, Огюст глядел на собственное отражение в витрине напротив. Он понял, что влечет его домой.
Зеркало!
Овальное «psyche» с уцелевшим правым бра.
Магический кристалл, где появлялась и исчезала Бригида-Бриджит, где вчера он видел ад, откуда вещал безумный Оракул, мешая правду с бредом, бессмысленное с вероятным, глумление с откровениями. Его тянуло к зеркалу. Ему не хватало снежинок-шестеренок, свивающихся в спирали; жутких видений и потусторонних голосов, отвечающих на вопросы.
Помнится, знакомый доктор Жевар рассказывал: его пациент, больной сифилисом, где‑то ухитрился подхватить малярию. «И что вы думаете? — восклицал доктор, картинно всплескивая руками. — Малярийная лихорадка вышибла lues из организма, как порох — ядро из пушки!.. Правда, борьба двух недугов настолько ослабила беднягу, что в итоге он все равно умер, несмотря на лошадиные дозы хинина. Посему я бы поостерегся рекомендовать такой способ лечения. Хотя, возможно, в иных случаях…»
Неужели и он, перестав бредить баронессой, избавившись от одной мании, обрел вместо нее другую?! Наверное, так сходят с ума. Где раздобыть чудодейственного хинина, чтобы спасительная горечь охладила пылающий рассудок?
Не обращая внимания на ухмылки зевак, Огюст побрел дальше. Стараясь отвлечься, он раз за разом возвращался мыслями к сегодняшней встрече в «Крите». Северянин, представившийся Торбеном Йене Торвеном, сотрудником Датского Королевского общества, оказался человеком исключительно приятным и располагающим к себе. А поначалу… Тысяча чертей! Шевалье успел бог весть что подумать. Тайный соглядатай, подосланный Эрстедом; кровожадный асассин из ордена алюмбрадов…
Мерзавец Тьер! Удружил, подсунул книжечку!
Мсье Торвен, рассмотрев рисунки Альфреда, немедленно опознал всю троицу: и Андерса Эрстеда, и князя Волмонтовича, и китаянку, чье имя тут же вылетело у Шевалье из головы. После чего спросил, не чинясь, напрямую:
— Значит, вы их подозреваете?
Огюст решил не ходить вокруг да около.
— Подозреваем. И в первую очередь — господина Эрстеда.
— У вас есть дополнительные поводы к подозрениям?
— Есть.
— Вы понимаете, что это очень серьезное обвинение?
— Андерс Эрстед был у пруда. Даже если он невиновен, он мог видеть настоящего убийцу.
— Вы бы хотели с ним встретиться?
— Да!
Мсье Торвен задумался, уставясь в потолок.
— Пожалуй, я смогу устроить вам встречу, — сообщил он наконец. — Но для этого мне понадобится время. Где я смогу вас найти?
Шевалье заколебался.
— Понимаю ваши опасения. Можете не отвечать. Я остановился на рю де л’Арбр-Сек, в гостинице «Путеводная звезда». Второй этаж, номер девять. Загляните… м‑м‑м… через неделю. Надеюсь, у меня появятся для вас новости. Если мы договоримся о встрече, можете на всякий случай прихватить с собой пару надежных друзей.
Кровь Христова! Этот северянин, хромой франт с тростью, достойной короля, располагал к доверию.
— Если угодно, вооруженных. Слово чести, я всем сердцем сочувствую вам и гере Галуа. Хочется верить, что рандеву с гере Эрстедом поможет прояснить истину…
Прощаясь, Огюст, заручившись любезным разрешением Альфреда, подарил собеседнику картон с рисунками. Торвен предлагал заплатить, даже настаивал, достал кошелек, но потерпел неудачу. Когда Шевалье, распрощавшись с датчанином и юным Галуа, оглянулся на пороге кабачка, еще не зная, что снаружи его ждет неприятный герр Бейтс, — хромой франт внимательно изучал портреты.
Сейчас в Торбене Йене Торвене было очень много от лейтенанта, и очень мало — от сотрудника научного общества. Так много и так мало, что Огюст Шевалье всерьез задумался о будущем рандеву.
Апофеоз
По лестнице он поднимался крадучись, чтоб не скрипели рассохшиеся ступеньки. Опасался засады? Не хотел беспокоить консьержку? Спроси Огюста кто-нибудь — зачем? — он не сумел бы ответить. Наверное, в глубине души полагал, что собирается заняться делом постыдным и противоестественным. Хотя, казалось бы, какой стыд в разговорах с зеркалом?
Странно? Разумеется. Глупо? Вне сомнений.
Но почему — стыдно?!
Ключ провернулся легко, без щелчка. Старушка-дверь, пойдя навстречу жильцу, осталась нема, с гостеприимством распахнувшись и еле слышно закрывшись за его спиной. Узкий коридорчик дышал пылью. С незапамятных времен и, пожалуй, до скончания веков в нем поселился запах подгоревшего теста.
Впотьмах Шевалье разулся и шагнул в комнату.
Он едва не бросился к зеркалу, словно мальчишка — к сговорчивой шлюхе. С трудом удалось взять паузу: зажечь свечи, сесть в кресло, перевести дух. Сердце отчаянно колотилось о ребра. Мелко дрожали, вцепившись в подлокотники, пальцы. Огюст велел себе сидеть до тех пор, пока дрожь не пройдет.
«Вдох-выдох. Вдох… выдох…»
Отвлекающий маневр не удался. К осознанному, но не побежденному влечению пришла на помощь изменница Логика. У Логики был голос пухлого Николя Леона: «Желаешь вырваться из паутины, Огюст, Огюст? Всюду ложь, полуправда, иносказания? Хочешь большего? Тогда тебе требуется ин-фор-ма-ция, как говорил Эминент, Эминент! А кто сможет дать тебе информацию? Думай сам, сам…»
Намек был прозрачен: он нуждался в Оракуле, таящемся в глубинах Зазеркалья.
Глядя в розоватую гладь «psyche», Огюст представил себя чернокнижником, проводящим магический ритуал. В зеркале отразилась кривая усмешка. Глаза слезились, лицо напротив расплывалось, с ехидством гримасничая. Шевалье показал отражению язык — и торопливо заговорил.
— Ты оказалась права, Бриджит. Спасибо. Я выздоровел — и тут же заболел снова. Но не тобой. Ты забыла или не захотела предупредить меня…
В зеркале, словно ожидая его слов, начался снегопад. Снежинки летели белые, пушистые, с легким персиковым отливом. Казалось, их подсвечивает закатное солнце. Снегопад усиливался, превращаясь в метель. Лицо Шевалье исчезло. Вместо него в кружащемся вихре возникла знакомая комната, но уже без Огюста. На кровати сидела баронесса Вальдек-Эрмоли — в кисейном пеньюаре, забросив ногу за ногу.
Она была так хороша, что Огюст забыл цель нынешнего «сеанса».
— Я не могла тебя предупредить. Я сама не знала, что с тобой произойдет…
Баронесса не размыкала губ. Ее
