Колхозное строительство. Дилогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Проблема была в другом. Ушёл в длительный творческий запой художник, что должен был нарисовать иллюстрации к Буратинам. Чем свердловчанам не понравился Владимирский, не понятно. Потому что – москвич? Ну, и ладно. Деньги за книгу получены, пусть сами разбираются. Умоетесь! Поможем. Узнал в редакции адрес "Творца". Взял двух бугаёв и наведался. Художник Михаил Щировский жил неподалёку от вокзала, в старых деревянных домах‑бараках на улице Стрелочников. Запой ощущался ещё на улице. А уж в подъезде! И в запое был весь подъезд. Пётр нашёл в соседнем подъезде трезвую бабушку и узнал у неё, где тут ближайший телефон. Оказалось, что как раз в квартире Михаила. Пришлось менять план. Хотел вызвать машину из вытрезвителя. Ладно, обойдёмся своими силами. Для начала взяли ту саму бабушку и торжественно ввели в квартиру художника.

– Воно он у стенки сидит, – ткнула пальцем пожилая женщина и им же перекрестилась. Большого пальца на руке не было. Где‑то отрезала. Может и на войне.

Персонаж, что сидел у стенки, был "спящим". Это не мешало трём гостям сидеть за столом и принимать на грудь "вермут" из бутылок по 0,8 литра.

– Мужики, – Пётр повернулся к спортсменам телохранителям, – Мне очень нужно, чтобы эти люди больше здесь не появлялись никогда.

– Нужно, значит, нужно, – изрёк бывший старшина афоризм.

Он взял ближайшего гостя за шиворот приподнял его одной рукой и… Сломал второй рукой палец на левой руке товарища. Двое других сначала хотели "ринуться" на защиту безвинно пострадавшего от властей, но были пойманы за шиворот тёзкой. Ещё две минуты и все трое были спущены с лестницы, благо не высокой, так как квартира была на первом этаже. У всех троих указательные пальцы на левой руке были сломаны.

– Если ещё раз зайдёте в эту квартиру, то лучше заранее возьмите с собой запасные челюсти. Сломаю! – Вадим даже оскалился для верности.

Совсем даже без криков и проклятий с угрозами алконавты потрусили за угол. Что ж, теперь сам художник. Набрали в ванну холодной воды и погрузили туда тело. Для верности ещё и притопили. Очнулся. Начал сучить ножонками и ручонками. Это против Кошкина‑то. Через десять минут "купания" почти трезвый "творец" предстал голым и мокрым перед Петром. Почему голым? Психология. Голому против одетого тяжелее аргументы "против" придумывать. За время купания Пётр осмотрел "нехорошую квартиру". А ведь и, правда, хороший художник. На стенах и на столе, не на кухонном, на рабочем, было полно рисунков – иллюстраций к сказам Бажова. Хороших иллюстраций. Были и другие рисунки. На счастье (на счастье художника) и пару Буратин имелось. Вполне. Были даже картины в рамках. Пейзажи Урала. Осень. Скалы. Вода. Красиво.

– Михаил. Ты бросай пить. Я – Тишков Пётр Миронович. Сейчас тебе Вадим сломает один палец на левой руке. Если через неделю иллюстрации к моим повестям про Буратино не будут в редакции, то мы тебя найдём и сломаем все пальцы на обеих руках. Уяснил?

– Не надо. Я всё напишу, – сделал попытку забиться в угол Щировский.

– Надо. Это для тебя же. Вадим, – Кошкин подошёл и за долю секунды, так что художник даже не успел испугаться, проделал "операцию".

Вот только тогда Михаил и испугался, и завизжал, и обмочился. Ещё одно купание и почти вменяемый соратник.

– Михаил, а ты картины продаёшь? Я бы вот эти две купил, – Пётр указал на две особо удачные картины изображающие одно озеро, но в разное время года. "Диптих"? Или как это называется?

– Так забирайте, только не ломайте больше пальцы, – зашмыгал носом художник.

– Так нельзя. Ты ведь работал. У нас любой труженик получает по заслугам. Так сколько? – ещё не хватало так забрать, а потом товарищ заявит, что ему под угрозой жизни, палец предъявит, поставили ультиматум, либо картины, любо эта самая жизнь.

– Десять рублей.

– Хорошо. Вот двадцать, за обе, – Пётр вынул из кармана кошель и достал пару "красненьких", – Через неделю зайду в редакцию. Не подведи.

Порадовали только на последок. Пётр заехал в Суворовское училище. Генерал Тихончук Михаил Павлович был трезв и деловит. Спешил. В парадной форме и при орденах с медалями. Не мало. Обнял, позвякивая наградами.

– Ну, что Пётр Миронович, считай, получилось. Принято решение в Краснотурьинске создать филиал нашего училища. Подробностей не знаю. Приказ ещё не дошёл, где‑то в пути. Это, так, добрые люди позвонили. Рад, поди? – от небольшого зеркала в углу кабинета прокричал генерал.

Пётр и в прошлый раз заметил, громкий голос начальника училища. Война. Скорее всего, последствия контузии.

– Конечно, рад. Спасибо большое, Михаил Павлович. Не пожалеете.

– Уже сто раз пожалел, но песни ты хорошие пишешь, а значит и человек ты – хороший. А мы – "хорошие люди" должны друг другу помогать. Иначе "нехорошие" верх возьмут. Согласен? – отвернулся, наконец, от зеркала, так ничего и не поправив, генерал.

– У вас ко мне какая‑то просьба? Излагайте, всё, что в моих силах, – догадался Пётр.

– Ты Богатикова пришли ко мне на 9 мая.

Ого. Хотя. Нет, всё равно – "ОГО".

– Хорошо, Михаил Павлович. Пришлю, – есть ведь Сирозеев, который за эти три месяца сильно "подрос" и есть Градский в своих страшных очках, но с чудесным голосом. Выкрутимся.

Глава 24

Мария Нааб, она же Вика Цыганова тоже была в Свердловске при делах. Нужна была певица с низким почти мужским голосом. Да, те же песни Любаши Успенской петь. Ну, и других хватает. "Tombe la neige" к примеру, для гастролей вещь необходимая. Желательно найти девушку с контральто. На худой конец низкий альт.

Когда она озвучила свою идею Петру Мироновичу, он заржал.

– Извини, Вика, представил картину. Сидишь ты как Пуговкин, закинув ногу на ногу, тростью помахиваешь и прослушиваешь девиц из консерватории и филармонии.

– И в чём юмор? – обиделась Вика.

– Тебе десять лет. Ладно, девушки будут петь, а вот как на эту сцену будут смотреть преподаватели и разные другие руководители?

– Нам нужна девушка с низким голосом. Ваши предложения, – Вика рассердилась. Это тело доставляло на каждом шагу кучу неудобств. Плюсы? Ну, если считать плюсом прыщики и сопли, то плюсы были. А так, одни минусы. В Краснотурьинске почти привыкли к причудам соплячки. Тем более что практически всегда она оказывалась права. Даже побаивались. Ну, и стоящий за спиной первый секретарь горкома партии. А в Свердловске? А в Москве??? И так ещё лет десять Ужас!

Отдушиной были репетиции. Там забывала о возрасте. Постепенно и окружающие стали забывать. Один Богатиков из хохляцкой вредности всегда начинал со споров, один раз даже замахнулся на девочку. И это случилось при Петре Оберине – телохранителе и шофёре "папы" Пети, как иногда в шутку называла его Вика. Что уж там сделал здоровущий "Майор" (так его все знакомые называли) и как объяснил зазвездившемуся певцу политику партии, неизвестно, но с тех пор Богатиков ведёт себя как шёлковый, лишь иногда позволяет себе посылать глазами убийственные взгляды.

Ещё бесятся изредка диссидентки. Особенно Наталья Евгеньевна Горбаневская. Поэт непризнанный! Нет, признанный, на Западе! О, этот манящий Запад. Там свобода. Там дышать можно полной грудью. И бесполезно что‑то говорить, как со стеной. "Tаити, Tаити… Не были мы ни в какой Таити! Нас и здесь неплохо кормят". Ну, а Вика была. И на Таити тоже. Особенно потряс Лиссабон. Идёшь себе за гидом по туристическим местам и вдыхаешь запах океана и вечности, запах истории. А сверни в проулок, отклонись от маршрута. Помойка! И как на всякой помойке там очень сильно воняет, особенно в маленьких тесных переулках. Пахнет тухлой едой, мочой, под ногами валяется мусор и бегают крысы. Везде стоят битые разукомплектованные машины. Всё в граффити, часто с изображением половых органов. В переходы просто страшно спускаться – это общественный туалет. Даже всякие Гарлемы отдыхают. Проститутки, наркокурьеры, всё на виду. Показать бы этот Запад диссиденткам. И ведь даже не расскажешь. Не поверят и подозрительно спросят, а информация‑то откуда. "От верблюда"! Нужно свою страну делать прекрасной, а не захлёбываться слюной от зависти.