Владимир Свержин - Лицо отмщения
— Это великий дар, — ошеломленный услышанным, проговорил Мстислав.
— Если ты имеешь в виду мою дочь, то, несомненно, даже больше, нежели ты можешь представить себе. Ежели королевство, то, поверь мне, своему будущему родственнику и, как мне представляется нынче, любящему родственнику, это никудышный дар. Впрочем, скоро ты сам в этом убедишься. А сейчас я направляюсь к своему войску, пусть и там порадуются. — Он повернулся, призывая оруженосца, держащего в поводу коней.
— Быть может, отобедаете сперва?
— Не нынче, — отмахнулся король.
— Мой лорд. — Фитц-Алан склонился перед государем, вдруг как-то сразу постаревшим и осунувшимся. — Как я могу понять, вы желаете посвятить остаток жизни Господу нашему?
— Кому? — Глаза Боклерка яростно сверкнули.
— Господу. Уйти в монастырь.
Плечи Боклерка немедленно расправились.
— Я — в монастырь? Ах ты, гнусавый псаломщик! Ах ты, мокрица клиросная! Слушай меня, негодяй! Я буду жить в замке, охотиться, читать и слушать музыку. Быть может, захочу написать что-нибудь сам. Но если кто-нибудь из подобных тебе боголюбцев посмеет открыть при мне рот без моего на то соизволения, я велю засунуть туда хорька и лично прослежу, чтоб он выгрыз негодяю язык! Я буду жить в замке и велю всей челяди носить черные колпаки с прорезями для глаз, ибо я не желаю видеть их гнусные рожи. — Генрих остановился и задумчиво поглядел на секретаря. — Так и быть, ты можешь ходить без колпака. Твоя тоскливая физиономия меня даже развлекает. Гарольд, дорогой мой зять, возьми за ухо эту духовную особу и проследи, чтобы он все подготовил к свадьбе.
Будущий родственник Боклерка с невольным почтением уставился на разгневанного, пусть уже почти бывшего, короля.
* * *В тот день Генриху Боклерку все же не суждено было отправиться к своему войску, ибо заключение мира, вернее, окончание войны следовало отпраздновать как подобает. На застолье был приглашен даже изловленный в округе и уже попрощавшийся было с жизнью лазутчик принца Гриффита, определенно недоумевавшего, отчего вдруг британцы решили воевать с рутенами именно в его землях и, что самое противное, отчего вдруг передумали.
Когда долгие заздравные речи сменились краткими и емкими пожеланиями, смысл которых уже никто не понимал, ибо вряд ли мог услышать за общим гомоном, князь Мстислав привлек к себе своего грозного наставника, воеводу Бьорна, и зашептал ему на ухо:
— Ты мне вот что скажи, друг милый, это ж как вдруг случилось, что ты здесь очутился? Я мыслил, ты по сей день в Новгороде дожидаешься.
— Прямо сказать, — так же тихо отвечал ему испытанный в сотнях битв и мелких стычек Бьорн Хромая Смерть, — я и сам вас тут видеть не чаял. Токмо-токмо мы в Новгород пришли, едва в Софии помолились, как тут крик, звон, набат, точно пожар где.
— И что же?
— Выскочили, глядь, а по Волхову, будто по суше, ваш батюшка, Великий князь наш ступает. Мы тут все на колени так и рухнули. А Владимир Всеволодович тут нам и говорит: «Ступайте за море, в земли бриттские. Сына моего не ждите — там его встретите. Как придут свеи, так и отчаливайте с ними».
— Надо же! — ошеломленно покачал головой Мстислав.
— Да хоть кого спросите, все ж, почитай, своими глазами видели! А как сказал то свет наш князь Владимир Мономах, так вмиг пред взорами нашими в воду и канул. А на другой день как раз и свеи пришли.
— Идут, идут! — в княжеский шатер вбежал один из гридней.
— Толком говори, кто идет?
— Люди всякие, числом немерено.
— Нешто эти, как их, валлийцы?
Генрих Боклерк смерил вбежавшего долгим немигающим взглядом.
— Нет, Гарольд, это не валлийцы. Те, пока мы здесь стоим, из своих замков носа не покажут. Эта толпа взбесившихся голодранцев — твой народ. — Он поднялся, опрокинув недопитую чашу вина. — И знаешь, к черту замок, к черту слуг в колпаках. Я желаю в последний раз видеть этих одуревших негодяев и их бесноватого аббата. Фитц-Алан, коня мне!
* * *«Те Део, лаудамус»[81] неслось над равниной. Вид грозного воинства, стоявшего по ту ее сторону, мог смутить любого военачальника, но только не тысячи шествующих в экстатическом порыве голодранцев с кольями, вилами и цепами наперевес. Казалось, они не видели перед собой врага, но только небесный свет, указывающий им путь.
Им не дано было знать, как в этот миг Генрих Боклерк, отстранив повелительным жестом своего преемника, зыркнул на него исподлобья и проговорил, как отчеканил:
— Не спеши, Гарольд, начинать правление свое с кровопролития.
Он дал шпоры коню и обезумевшая, казалось, толпа вдруг совсем близко перед собой увидела яростного, точно раненый бык, короля.
— Чертово семя! — проносясь мимо неровной линии передового отряда, гневно проревел Генрих Боклерк. — Как смеете вы поднимать оружие на вашего повелителя? Как могли вы променять своего короля на замухрышку аббата?
— Богохульник! — раздался из толпы неистовый вопль Бернара Клервоского. — Смерть ему! Смерть нечестивцу!
Камни, палки и просто комья грязи полетели в короля, и толпа с ревом бросилась вперед, снося венценосного наездника и продолжая свой путь по его уже бездыханному телу. И в тот же миг соединенные рати русов, свеев и английских баронов с ревом и боевыми кличами устремились на врага. За криками, ржанием коней, стонами раненых, звоном оружия не было слышно, как завопил кто-то, указывая в небо: «Она падает!»
Небесный огонь, и ночью, и днем горевший в Господней тверди, вдруг оборвался и подобно брошенному камню устремился вниз.
Когда бы Господь из горнего чертога наблюдал это необычное сражение, то падающую с небес звезду можно было легко принять за его слезинку. Ибо, как ни велико было рвение поборников Бернара из Клерво, происходящее больше напоминало избиение, нежели настоящее сражение.
Но все же в одном месте дело обстояло совсем иным образом. Отряд рыцарей в белых плащах с нашитым поверх алым крестом с расширяющимися лопастями двигался вперед спокойно и неудержимо, разрезая, будто раскаленный нож, боевые порядки воинства нового короля Гарольда III.
Если бы кто-нибудь мог видеть этот бой со стороны, внимательный глаз заметил бы одну странную закономерность. Все, кто попадал под смертоносные удары рыцарей этого отряда, казалось, попросту не видели приближающейся опасности. И вот из-за этой незримой стены доносился зычный голос аббата Бернара.
— Как стены Иерихонские пред трубами Иисуса Навина, падут враги пред тем крестом!
— Вальдар, ты это слышал? — раздался на канале мыслесвязи встревоженный голос Лиса.
— Конечно!
— Как пить дать, это твои брателлы тамплиеры!
— Это я уже понял! — резко ответил Камдил, разворачивая коня. — Они пробиваются к часовне, их ведет звезда.
— Маманя дорогая, она падает!
— Да, я вижу. Поворачиваем туда.
Молнией, знаком вышнего гнева, огненной полосой прочертив темнеющее небо, звезда, ведшая крестоносное воинство все эти дни, рухнула на крышу походной молельни. И поле боя вдруг залило сияние, заставившее и тех, кто был спиной, а уж тем паче тех, кто был лицом к нему, закрыть покрепче глаза и заслониться руками и щитами от нестерпимого света.
И среди многих тысяч было лишь несколько тех, кто видел, как вздымается до неба фигура ангела с распростертыми крылами и навстречу ему взлетает странная человеческая голова на змеиной шее.
— Ты не рад встрече, Андай?
— Отчего ж, Антанаил?
— Погляди, к чему привело твое провидение.
— Вернее, твое коварство.
— Тогда, выходит, мое коварство сильней твоего предвиденья? Уходи, Андай. Исчезни. Я даю тебе этот шанс. И никогда больше не появляйся и не лезь в мои дела.
— Для чего ты пытаешься испугать меня, Антанаил? И ты, и я знаем, что не можем поразить друг друга. А потому к чему весь этот шум, огненный меч? Уж не меня ли ты собрался испугать?
— Испугать? Пустое. — Не переставая сиять, ангел резко уменьшился в размерах и стал ростом с дуб средней величины. И ты, и я знаем, что я не могу тронуть тебя. — В его тоне слышалась то ли насмешка, то ли примирительная нотка. — Верно, не могу. — Антанаил резко поднял щит. — Но они могут.
Предводительствуемые аббатом Бернаром рыцари вмиг осадили коней, не находя в себе ни сил, ни возможности осознать увиденное.
— А-а-а! Дьявол! Дьявол! — завопил настоятель Клерво. — Поразите его! Сила Божья в мечах ваших! Ангельское воинство за вашими спинами!
— Стойте! — Вальтарэ Камдель вклинился между рыцарями и Андаем, готовясь принять на щит взметнувшиеся было мечи.
— Вальтарэ? — вскричал Гуго де Пайен, узнавая боевого товарища. — Ты здесь?
— Да, это я. Я клянусь и присягаю на кресте, что это — не дьявол.
