Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
1957 год
Своим чередом наступил следующий, опять-таки юбилейный, в сорок лет от штурма Зимнего, тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Тщетно пытаюсь развеять розовый флёр моего пионерского детства. То ли издержки возраста, то ли коммунистическая бесовщина какая-то, но, право же, вовсе не отложились в памяти внешние признаки проявления социальных неравенств той поры. У нас напрочь отсутствовало восприятие друг друга с позиции имущественного превосходства. Невозможно даже представить, чтобы кто-то из моих одноклассников позволил себе кичиться материальным достатком.
Полагаю, такая атмосфера была повсеместно, хотя в моём случае, справедливости ради, следует заметить, что я учился в необычной школе. В луганской школе номер два учились преимущественно дети большого начальства, проживающего в элитарной части города. Родители моих одноклассников – это всё больше директора, партийные боссы, вплоть до первого секретаря обкома, воротилы торговли, золотопогонники. Надо полагать, что и уровень квалификации преподавателей, и отношение их к ученикам соответствовали статусу сановных родителей.
Ничего не бывает отвратительней, чем нужда в детском возрасте. Ни за что не соглашусь, будто бедность не деформирует душу ребёнка необратимым образом. Никакими разумными доводами невозможно объяснить маленькому человеку, почему у одного всё есть в изобилии, в избытке, а у другого только жалкие крохи на общественном пиру жизни. У ребёнка неизбежно возникают чувства зависти, обиды, озлобленности – весь комплекс самых отвратительных ощущений, беспощадно угнетающих становление полноценной личности. Поэтому я не очень-то доверяю людям, бравирующим своим босоногим детством. Подозреваю, что у подъездов многих преуспевающих ныне моих соотечественников булгаковский профессор Преображенский поостерегся бы оставить без присмотра свои любимые не промокающие калоши.
Безмерно благодарен своим трудолюбивым родителям, что лично меня миновала суровая чаша сия. В нашем роскошном сталинском доме, одном из самых респектабельных в городе, папа первым приобрел новую «Победу», модели М-20. Шикарный по тем временам автомобиль, цвета «беж». Папа первым построил капитальный каменный гараж со смотровой ямой, он и до сей поры благополучно стоит во дворе. Сейчас-то я хорошо понимаю, что иметь собственную «легковуху» означало по тем временам очень многое, было знаком высшего благополучия и доставляло истинное наслаждение.
Чего стоили одни только летние поездки к Чёрному морю! Машин мало, дороги свободны, заправки, зоны отдыха, придорожные рестораны всегда доступны, в образцовой готовности, без суеты и хамства, готовы предоставить свои услуги. Автомобили ездили тогда не торопясь, скорость движения позволяла полноценно общаться с окружающим миром. Ты успевал рассмотреть в открытое ветровое стекло каждую травинку, любую птаху. Можно было свободно, без оглядки остановиться у приглянувшегося озера, у чистой речки, расположиться на отдых, хотя бы и на ночь, порыбачить, разложить костер, послушать музыку, помечтать, полюбоваться звёздами, надеяться и верить, что ты храним на Земле чьим- то добрым радением.
Летом я всегда спал на открытом балконе, прямо над въездной аркой нашего благополучного дома. Удивительно бойко протекала по ночам дворовая жизнь, когда со всей области свозили к начальству продуктовые подношения, дары полей и птицефабрик. Уже по резонирующим в парадной арке двигателям мог догадываться, к какому подъезду и какому слуге народа обломилась гуманитарная помощь в виде бараньих туш, коробков с куриными яйцами, ящиков с вишнями, бидонов с мёдом. Папаховым мельтонам, дабы те избежали страданий голодающих Поволжья, дармовой харч подвозили в новеньких «воронках», обкомовцам – на чёрных «волгах», хозяйственникам – на крытых брезентом «газиках». Пусть мусора – народ и не самый сентиментальный, но жратва в «воронках», несомненно, заряжалась благородной аурой, что придавало лёгкую пикантность семейному достатку.
Я категорически не приемлю, когда начинают делить коммунистов на честняг и проходимцев, не желаю слушать байки про истинных ленинцев-бессребреников и обкомовских злыдней, по-чёрному опустошавших колхозные закрома. Потому что все коммуняки, все до единого, паразитировали на общественных хлебах, другое дело – в меру отпущенных возможностей.
Страна Советов была устроена таким замысловатым образом, что если вы устраивались работать в гараже обыкновенным водителем, то в зависимости от того, были ли вы большевиком или беспартийцем, возникали, как говорят в Одессе, две большие разницы. Коммунисту немедленно предоставляли лучший автомобиль, выписывались доходные путевые листы, что очень сказывалось на заработной плате. Беспартийцу доставалась какая-нибудь подзаборная колымага, под колёсами которой в бесконечных ремонтах и протекал трудовой процесс, с соответствующим денежным довольствием. Так было повсюду, в любой сфере человеческой деятельности. А ведь были ещё всевозможные премиальные выплаты, санаторные путевки, пионерлагеря, пристраивание детей в институт, распределительные продажи, и коммуняки при дележе всех этих совковых милостыней стояли в первых рядах насмерть.
В пятьдесят седьмом году произошло событие, значение которого мы всё ещё до конца не осознаём. Я имею в виду запуск первого искусственного спутника Земли. Потом будет блистательная космическая эпопея с полётом человека по околоземной орбите, с высадкой астронавтов на Луну и много чего ещё. Но всё это будут прямые свидетельства наших технических побед, результаты свершений научного толка.
Тогда же произошло глобальное тектоническое потрясение нашего вселенского миропонимания. Мало кто в действительности знал, что из себя представляет таинственный спутник, как далеко от Земли летает и где его можно увидеть хоть краешком глаза. Но люди напряжённо всматривались в ночное небо и впервые, за всю историю своего существования, искали среди сонма звёзд рукотворный маячок земного происхождения. То был колоссальный, прежде всего психологический, прорыв в глубины Вселенной. Человечество впервые реально осознало возможность распространения своего влияния за пределы Земли, к тому же как бы воочию убедилось, что она действительно круглая.
Мне, если верить календарю, исполнилось одиннадцать лет. Я по-прежнему подхожу по ночам к своему любимому окну и вижу всё. Вижу площадь, увитую красным кумачом накануне большевистского шабаша. Плещутся на ветру знамёна, волнуются портреты вождей, надуваются транспаранты, все вместе голосят революционными призывами. Ночь, площадь пуста, но гордо реет на шпиле «Дома техники», щедро политое кровью моих соотечественников, багровое знамя Октября. Спросите, для кого реет? А так, для себя и ещё для шельмующей на лишениях своего народа кучке прохвостов, которых судьба Отечества и его великая история никогда не касались и не интересовали.
Завтра седьмое ноября – стало быть, в нашем доме развернется большое гуляние. Побойтесь Бога вообразить что-либо худое, праздник состоится в связи с днём рождения моей мамы, так уж случилось. Придёт много гостей, соберутся родственники. К этому времени все Дмитриевы перебрались в Луганск, и только бабушка Ульяна осталась
