Валерий Елманов - Алатырь-камень
Между тем центр степняков был почти рядом, да и левый фланг монголов тоже все ближе подступал к синь-камню, несмотря на то что четыре десятка всадников делали все возможное и невозможное. Абдулла-хан и впрямь дал самых лучших, но каким бы ты ни был умельцем, в конном бою в одиночку с дюжиной не совладаешь, а их там как раз и было десяток на сотню.
Словом, картина была ясная. Одну минуту, может, и удастся выстоять, полторы – маловероятно, а две – предел. Злые степные кони совсем рядом, даже храп слышен.
И началось. Дружинники дрались лихо, но это не Галич – косарей нет – а бить с коня намного сподручнее, чем сходиться щит на щит, а уж учитывая возможность зайти с фланга, а то и с тыла – никто ж не мешает – совсем беда.
И на Миньке уже кровь. Чья? Хорошо бы монгольская, хотя какая разница – через минуту все равно польется своя. А у Славки она уже ручьем, все лицо залила, но вроде вскользь, раз рукой еще машет.
«Все, дотумкали скоты, в обход пошли, – понял Константин, почувствовав, что напор врага ослаб. – Еще секунд десять, и сзади стрелами. Ох, нехорошо, когда царь умирает от ран в спине. Да и нечестно – бежал! Сейчас начнется».
Однако ничего не начиналось. Напротив, напор ослаб еще больше. Всадники испуганно визжали, показывая на небо, и один за другим разворачивали коней.
– Мать честная! – ахнул Константин, краем глаза глянув туда же, да так и застыл с полуоткрытым ртом.
– Ну, батя!.. – по-щенячьи завизжал Минька, а воевода истошно завопил:
– Местный поп, отец Василий – бывший прапор КГБ… [207] Давай, отче!..
И тут же снова затянул что есть мочи:
Заорал, господь не выдаст,И по праведной злобеСтал кадилом сокрушать супоста-а-тов.
Зрелище было и впрямь еще то – прямо какая-то фантасмагория, да и только. Со стороны Переяславля летел воздушный шар с намалеванной на полотнище страшной красной рожей, раскрывшей пасть с огромными клыками. А в корзине стоял… владыка Мефодий и с ним Слан и еще один монах. Слан закрывал патриарха щитом, а монах…. Словом, ему было плохо.
Сам же патриарх, все время отодвигая мешающий ему щит, громогласно басил:
– Вот я вас ужо, бармалеи, брандыхлысты! Ах вы, шпана драная! Гоги и магоги! – и все в том же духе.
Эффект не был бы так силен, если бы шар летел повыше, как ему и положено. Но он чуть ли не стелился над землей буквально метрах в пятнадцати-двадцати от поверхности.
От ветра шар слегка подавался вперед, а более тяжелая корзина оставалась несколько позади, и создавалось впечатление, будто все эти угрозы выкрикивает страшная образина, нарисованная на шелку. Выкрикивает и хищно выискивает, кого бы первого ей схватить и сожрать.
В рядах монголов царила уже самая настоящая паника. Между тем полк воеводы уверенно вцепился в загривок бегущих, медленно, но уверенно вгрызаясь в него. Да иначе и быть не могло. Монгольская низкорослая лошадка всегда проигрывала в скорости русским коням. Ей бы дальнюю дистанцию, тогда за счет выносливости она бы уравняла шансы, но какое там…
Константин, счастливо улыбаясь, сделал пару шагов назад, наткнулся спиной на шероховатый и почему-то ощутимо теплый выступ синь-камня и замер.
Он не потерял сознания, просто выключился из этого мира, свалившись в иной, зачарованно вглядываясь в чудные видения, проплывающие у него перед глазами.
Картинки были размытые и какие-то сероватые, но постепенно начали приобретать четкость и яркость, а затем и цвет. Более того, из двухмерных, плоских, они начинали на глазах превращаться в трехмерные…
Очнулся он оттого, что кто-то испуганно тряс его за плечи, а еще через миг ему в уши ворвался истошный вопль насмерть перепуганного Славки, причем с середины фразы:
– …проглотил? Да не молчи ты! Где хоть ранили – ответь! Блин, ни черта не понимаю! – И в самое ухо: – Государь!
Константин вздрогнул и отшатнулся.
– Ну, слава богу, – всплеснул руками воевода. – А то у меня аж сердце зашлось. Разве ж можно так народ пугать?
Внезапно толпа дружинников, тесно сгрудившихся перед Константином, раздвинулась, и перед ним появился лекарь-булгарин. Присев на корточки, он некоторое время пытливо вглядывался в лицо царя, сидящего перед ним, затем кивнул, удовлетворившись осмотром, и вынес диагноз:
– Все хорошо.
Дважды повторив эту фразу, он извлек из узелка кусочек чего-то румяно-желтого и приятно пахнущего и бесцеремонно ткнул его прямо в рот Константина.
– На, съешь. Жуй-жуй, а то на ноги не встанешь, – и хитро погрозил пальцем. – Думай в следующий раз, куда можно заглядывать, а где и поостеречься не мешало бы.
Константин попытался встать, но у него ничего не вышло. Тело словно налилось свинцом, и ватные ноги наотрез отказывались держать эту непомерную тяжесть. Кое-как он все же приподнялся, оперся рукой о камень, но тут же, вспомнив, испуганно отдернул ее, хотя ничего похожего на то, что с ним было в первый раз, не случилось. Собственно говоря, с ним вообще ничего не случилось.
– Трогай-трогай, – раздался знакомый голос за его спиной. – Теперь можно. Он не жадный. Что не жует, то и не глотает.
Константин обернулся. Ну, так и есть – Градимир.
– Ты чего ж не предупредил про монголов-то?
Ругаться ему не хотелось, точнее, попросту не было сил. Эх, его бы сюда на пять-десять минут раньше, под свист татарских стрел, под монгольские кривые сабли – иное бы запел, старый козел.
Тот виновато развел руками:
– Я и сам не ожидал. Поверь, что когда мы его решили забрать, то боялись совсем иного. Да и не ведали мы, что Фардух еще жив. Думали, что он давным-давно у Озема с Сумерлой [208] пребывает, которые его Нияну [209] головой выдали, что его уже Злебог [210] терзает вовсю, а он… Ну да ладно. Я смотрю, ты и без нас управился неплохо.
– Управился, – усмехнулся Константин. – Война только начинается.
– Это все так, – согласился Градимир. – Будут еще и боль, и горе, и раны, и смерть. Но ты запомни одно, государь. Самое важное сражение ты уже выиграл. Теперь, что бы ни случилось, пускай даже враги побьют все твои полки, самого страшного уже не произойдет.
– Да куда уж страшнее, – вздохнул Константин. – Это вам, в пещерах уральских, издали наблюдая, рабство родной страны пустяком кажется, а мне так вот нет.
– Не пустяком, – возразил Градимир. – Но и не самым страшным, что могло бы приключиться.
– А что же, по-твоему, самое страшное? – мрачно спросил Константин, потихоньку разминая ладонь правой руки и прикидывая, хватит ли у него сил, чтобы размахнуться и приложиться хоть раз.
Жрец улыбнулся одними губами и заметил:
– Опять выпытываешь, государь? Нехорошо это.
– Ну хоть кусочек будущего ты предсказать можешь?
– Тебе – нет, – сразу же и без малейших колебаний ответил тот. – Меняется оно у тебя все время. Ты из тех редких, кто сам пишет свою судьбу. Да и твои друзья тоже.
– Ну а чем война закончится? – не унимался Константин. – Ты же волхв?
– Да какое там, – пренебрежительно отмахнулся тот. – Вот у тебя настоящий волхв – не чета мне. Даже по небу летает, – заметил он без тени насмешки. – А я так только – глаза людям отвести, чтоб прийти и уйти незаметно, ну и еще кое-что. Пустое все. И вообще, вовремя напомнил ты мне о будущем. Пора. Да, чуть не забыл, – хлопнул он себя по лбу. – Ты же про Мстиславу вопрошал. Или оно тебе уже не надобно?
– Ну почему же, – как можно спокойнее, а то подумает еще невесть чего этот зловредный старикашка, произнес Константин. – Хотелось бы узнать, как там Хозяюшка медной горы поживает.
– Да-а, – протянул неторопливо Градимир, растягивая паузу. – Если бы ты сегодня ее встретил, то разве что по лицу и признал бы, – наконец-то выдал волхв и тут же пояснил: – Поправилась она сильно… после родов.
– Замужем, стало быть, – сделал вывод Константин и нарочито веселым голосом одобрил: – Хорошее дело. Пускай счастлива будет.
Он и вправду был рад за нее. Всем сердцем. Лишь у самого его краешка проступила какая-то грусть, не до конца понятная даже ему самому. С чего бы это?
– Не до замужества ей, – проворчал Градимир, продолжая ласково оглаживать шероховатую поверхность камня. – Сына она растит. – Он немного подумал, пожевал губами, но потом решился и брякнул: – Твоего сына. Святовидом нарекли. А вот с крещением извини, государь, – развел он руками и тут же заторопился. – Пойду я, Константин Володимерович. Ты про должок не забудь, – напомнил напоследок. – А туда больше не лезь, – посоветовал строго, почти приказным тоном. – А то еще раз тронешь не в тот час и не в том месте, так и вовсе туда перешагнешь, даже не заметишь. Обратно же возврата не будет, – и мгновенно исчез.
