Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа
Снаружи вдруг донесся переливчатый смех, и в кабинет, подняв занавеску, вошла восьмая госпожа.
– Преступлением? – холодно усмехнулась она. – Когда хотят приписать кому-нибудь вину, за основаниями дело не станет. Если кто-то очень уж хочет обвинить тебя, то ты будешь виновен, даже не сделав ровным счетом ничего!
Десятый и четырнадцатый торопливо поприветствовали восьмую госпожу. Та, бросив на меня взгляд, мягко попросила восьмого господина:
– Сделай так, как хочет Жолань!
С этими словами она подошла к столу, разложила на нем лист бумаги и натерла немного туши, после чего протянула мужу кисть.
Его дыхание участилось, грудь взволнованно вздымалась и опадала, когда он резко схватил кисть и принялся быстро писать. Закончив, он отбросил ее и тут же быстрым шагом вышел из кабинета. Восьмая госпожа внимательно прочла написанное, после чего передала мне, по-прежнему стоящей на коленях:
– Возьми.
Забрав отпускное письмо[73], я отвесила ей земной поклон:
– Благодарю госпожу.
– Тебе не стоит благодарить меня, – холодно произнесла она, с горькой улыбкой покачав головой. – Я стараюсь лишь для себя. Всю жизнь вкладывала душу в соперничество с ней, а выходит, что ей было все равно.
Восьмая госпожа запрокинула голову, глядя в потолок, и плачущим голосом саркастически добавила:
– Разве это не самая грандиозная шутка на свете? Оказывается, я всю жизнь боролась с той, кого сама придумала! Не хочу сражаться с ней еще и в загробном мире. Если она хочет уйти – лучше не придумаешь! С радостью провожу ее!
Она засмеялась и, продолжая высоко держать голову, быстро покинула кабинет.
Я сжала в руках отпускное письмо, плача от жалости как к сестре, так и к восьмой госпоже. Эта высокомерная женщина думает, что если запрокинуть голову, то слезы не польются из глаз?
Сжимая сестру в объятиях, я зачитала ей отпускное письмо, чеканя каждое слово:
Жолань дослушала до конца, и ее лицо осветилось счастьем. Не в силах поверить, она забрала письмо и, внимательно перечитав его, спросила:
– Это правда написано рукой господина?
– Неужели я бы осмелилась обмануть тебя, сестрица? – возмутилась я.
Жолань прижала бумагу к груди и, едва заметно улыбнувшись, тихо вздохнула:
– Видишь, Циншань? Я больше не часть семьи Айсинь Гьоро. Иду к тебе. Хочу взглянуть на тот куст тамариска, что мы посадили вместе, хочу отведать воды из реки, что подпитывается тающими снегами с высоких гор. Мы… Мы отправимся на небеса верхом на лошадях…
Ее голос становился все тише, пока не стал едва различим. Рука, которой сестра прижимала к груди бумагу, медленно соскользнула вниз, и письмо, покружившись в воздухе, плавно опустилось на пол.
Глава 13
В саду, где снова буйствует весна
– Послушай, Жоси! Тебе следует встать и поесть хотя бы каши.
Я продолжала лежать с закрытыми глазами, делая вид, что не слышу.
– Жоси, – со вздохом продолжал Иньчжэнь, – я понимаю, что тебе тяжело. Но разве твоей сестре будет спокойно на том свете от того, что ты целыми днями молчишь?
Мое сердце непрерывно терзала острая боль. Распахнув глаза, я взглянула на Иньчжэня и спросила:
– Ты позволишь мне проводить сестру домой, на северо-запад?
– Жоси, я могу пообещать тебе все что угодно, но не это.
Снова закрыв глаза, я перестала обращать на него внимание.
– Я уже исключил твою сестру из родословной книги императорской семьи, – добавил Иньчжэнь. – Дал разрешение отвезти гроб с телом на северо-запад и даже передал твоему отцу устное распоряжение тайно похоронить ее в одной могиле с Чан Циншанем. Жоси, я уже сделал все, что только мог.
– Почему ты не позволишь мне сопровождать гроб с ее телом? Это не такое уж большое дело, поездка туда и обратно займет лишь чуть больше месяца, – тихо сказала я умоляющим тоном.
Иньчжэнь долго молчал, а затем прижался щекой к моему лицу и ответил:
– Я боюсь, что если ты отправишься на северо-запад, то больше не вернешься.
Я повернула голову, глядя ему в глаза: мы отражались в зрачках друг у друга.
– Знаю, что вы с сестрой всегда одинаково не любили Запретный город, – произнес он. – Боюсь, что если ты вернешься в те земли, о которых так часто мечтаешь, то твое сердце больше не вернется в столицу. Жоси, не надо ехать туда.
Беззащитность и страх, мелькнувшие в его глазах, заставили меня согласно кивнуть. Обрадованный, Иньчжэнь быстро проговорил:
– А теперь вставай и поешь.
Держась за его руку, я села и поинтересовалась:
– Интересно, хорошо ли Цяохуэй живется в поместье тринадцатого господина?
– Когда за дело берется тринадцатый брат, можно не волноваться, – успокоил меня Иньчжэнь. – Он всегда тщательно все продумывает и действует крайне дипломатично – комар носу не подточит.
– Я знаю, что тринадцатый господин, без сомнений, хорошо устроил Цяохуэй в своем поместье. Но меня беспокоит ее состояние, – сказала я. – Они с моей сестрой вместе росли и были опорой друг для друга много лет. Как только Жолань ушла, Цяохуэй оказалась совсем одна. Оставлять ее в поместье восьмого господина больше не было смысла, а возвращаться туда, к моему отцу, она не захотела из-за моей тетушки, второй супруги. Сейчас же, потеряв всех родных, она внезапно оказалась в резиденции тринадцатого господина, совершенно незнакомом для нее месте. Боюсь, посторонним не понять ее горя и растерянности.
Во время нашего разговора из-за занавески внезапно высунулась голова Чэнхуань. Даже не дождавшись разрешения Иньчжэня, девочка ворвалась в комнату и, обняв меня за ногу, завопила:
– Тетушка, тебе уже получше?
На лице Чэнхуань были написаны такие радость и обожание, что у меня потеплело на душе. Улыбнувшись, я потянула ее к табурету и усадила:
– Мне уже намного лучше.
– Царственный дядюшка все последние дни не позволял мне видеться с тетушкой, – надула губы девочка, глядя на Иньчжэня. – Говорил, что тетушке очень тяжело и ей требуется отдых. Однако, едва увидев меня, она тут же улыбнулась.
Изо всех сил стараясь угодить мне, Чэнхуань взяла палочки и принялась щедро наполнять мою тарелку едой, попутно поинтересовавшись:
– Правда же, что тетушке сразу стало легко на душе, как только она увидела Чэнхуань?
И она выжидающе взглянула на меня, страстно желая услышать ответ. Я с улыбкой кивнула:
– Как только
