Владимир Свержин - Внутренняя линия
— Не стреляйте! Прошу вас, не стреляйте! — Татьяна Михайловна как-то вдруг очутилась между ними, раскрыв руки в останавливающем жесте. — Я умоляю вас, не стреляйте! Петр Федорович, это Володечка, мой муж.
— Да уж вижу.
В проеме лаза появилось лицо доктора Деладоннеля:
— Патронов больше нет!
— Спускайтесь, — коротко скомандовал генерал Згурский.
Сверху гулко били чем-то тяжелым в дверь.
— Спускайтесь! Закрывайте ход! С кем имею честь? — не убирая револьвер, спросил Згурский.
— Судаков Петр Федорович. Командир эскадрона в армии Буденного.
— Володечка, он спас нас с Ольгой!
В подземелье спрыгнули еще двое мужчин, и крышка лаза заняла свое место. При тусклом свете зажженного фонаря они не сводили глаз с неведомо откуда взявшегося милиционера.
Наверху раздался грохот — штурмующим удалось то ли выбить, то ли взорвать дверь. Крипта вздрогнула, точно вздохнула.
— Уходить вам надо, — тихо сказал Судаков. — Поубивают вас тут.
— Может, не найдут лаз? — с нескрываемой мольбой в голосе прошептала Татьяна Михайловна.
— Найдут, — ухмыльнулся Судаков.
— А если не найдут, гранату кинут и попросту разворотят пол. Мы не призраки — расточиться не могли. — Генерал Згурский еще раз настороженно глянул на Судакова, опасаясь повернуться к нему спиной. Вся задуманная им операция шла наперекосяк. Згурский корил себя, что так глупо попал в засаду, дал переиграть себя красным. И еще этот милиционер!
Времени не было, категорически не было.
«Спас Танечку? Этот? Что за ерунда!» — отказывался верить Згурский. Абсурдность ситуации не укладывалась в голове.
— Вы пойдете с нами? — пересиливая себя, выдавил он.
— Еще чего! Мне с вами отродясь не по пути было. Уж лучше тут лягу.
— Как пожелаете. — Згурский достал из кармана снаряженный патронами барабан, протянул ему, как некогда вручал Георгиевские кресты. — За Татьяну спасибо. Возьмите. На всякий случай.
— Себе оставьте, — буркнул Судаков, чувствуя невольную радость и безмерно страдая от этого чувства.
Этот генерал… Для бывшего краскома в нем соединились все злодейства белых. Все то, что несла ему и тысячам других, таких как он, их власть. Судаков демонстративно засунул револьвер в кобуру и закрыл ее.
— Уходите. Стрелять не буду.
— Как знаете, — отрезал Згурский.
Он повернулся к спуску из крипты, увлекая за собой Татьяну Михайловну.
Над головой их слышался мерный стук — красноармейцы искали потайной лаз.
— Постойте! — окликнул уходящих Судаков. — Там, внизу — комнаты. Келейки такие. Затаитесь покуда в них, а я наших за собой уведу.
— Спасибо вам, — через силу, но от души ответил Згурский.
— Завсегда пожалуйста, — отвернувшись, пробормотал милиционер себе под нос. — Господи, что ж я делаю-то?
Стук наверху приблизился к лазу. Затем удары раздались по самой крышке, еще раз, словно проверяя звук. Потом образовалась щель, в нее просунулись два штыка. Судаков вскинул наган, выстрелил раз, второй… В небольшом помещении крипты грохот пальбы был особо гулким.
Люк опять опустился. И вдруг его быстро откинули и начали поливать крипту огнем из нескольких стволов.
— Отходим, отходим, генерал! — закричал Судаков, присев на ступенях, ведущих из крипты вниз.
Он увидел, как осветилось разом подземелье, вздрогнул, оглянулся, но времени разбираться не было — в крипту один за другим начали спускаться красноармейцы. За ними — лысый гражданин в очках и с нелепой бородкой. Судаков вновь выстрелил, целя в каменный свод. Пуля рикошетом ушла в пол, ударив рядом с ногой одного из бойцов.
— Вон он, лови его!
— Черта с два! Не дамся!
Судаков припустился по знакомому коридору, слыша, как за ним топочут сапоги погони.
— Не стрелять, живым брать! — кричал ему вслед Орлинский.
Судаков мчал со всех ног. Тяжелое дыхание красноармейцев слышалось все ближе.
«Только бы успеть!» — Он еле продрался через узкий проход завала в другую галерею.
Он не видел, лишь услышал, как возмущенно даже не запищала — взвизгнула крыса-наблюдатель. Должно быть, на бегу Судаков зацепил ее. Не задерживаясь, он рванул еще быстрее, на последнем дыхании, хорошо помня, что сейчас начнется.
Позади, спустя несколько мгновений, послышались крики, выстрелы, грохнула брошенная кем-то бомба. Судаков присел, зажимая уши руками и тряся головой. Кровь стучала в висках и рвалась наружу — Петр Федорович почувствовал, как она струйкой начала течь из носа, и прислонился к холодной стене, пытаясь сообразить, что делать дальше.
«Может, это… того? Пулю в лоб и вся недолга? Жизнь-то вконец изломана. Своим я враг. Татьяна Михайловна с мужем, будь он неладен. А я — здесь. Никому до меня дела нет. Сдохну, и не всплакнет никто…»
Он вспомнил жену и дочь.
«Им, пожалуй, лучше и не знать, где я сгинул. Может, тогда все и обойдется…»
Судаков взвыл и начал биться головой о стену:
— За что? За что ж так-то?! Ведь по правде все делал! А вот оно как вышло.
Судаков достал револьвер и вставил ствол в рот: «Вот сейчас вторая фаланга надавит на спуск, — отчего-то совсем равнодушно думал он, — и вылетят непутевые мозги к чертовой матери. И все. И баста».
Он поглубже вздохнул, собираясь выстрелить, и вдруг остановился.
«Надо Татьяну с ее мужиком отсюда вывести. Они ж, поди, дороги не знают. А неровен час за этими бойцами другие придут — лаз-то открытый! Тьфу-ты, напасть! — сплюнул он. — Ладно, назвался груздем, полезай в кузов».
Судаков прислушался и, ступая максимально осторожно, начал возвращаться.
Коридор едва освещался четырьмя восковыми свечками. Пламя колебалось, его все время приходилось прикрывать ладонью.
— Вон келейки, я вижу! — тихо сказал Тимошенков.
— И справа тоже, — доложил Виконт, с удивлением прислушиваясь к ощущению какой-то незнакомой, точно пришедшей извне тревоги. — Только решеткой закрыто.
— Да, решетка, — отозвался Згурский. — Это склеп моего предка. Идите прячьтесь, я сейчас. — Владимир Игнатьевич двинулся к зарешеченному входу.
— Володечка, может, не надо?
Нильс Кристенсен потер грудь — сердце едва не взорвалось от внезапной боли. Он оглянулся: Тимошенков, прислоняясь к стене, морщился, сдерживая слезы. «Странное место, — подумал институтский оперативник. — Будто заколдованное».
— Петр Федорович сказал… — Татьяна Михайловна скорее почувствовала, чем увидела суровый взгляд мужа и осеклась.
— Ступай, моя хорошая. Я сейчас.
Он сделал шаг к решетке.
«В восьмом же колене росток древа моего омоется рекою кровавой и очистится пламенем истины, дабы узнать предначертанное. Пусть же придет ко мне… — Згурский прикоснулся рукой к холодному железу, — и отворится ему».
Яркая вспышка осветила тоннель. Владимир Игнатьевич не успел понять, что произошло. Он стоял в комнате. Светлой, очень светлой комнате. Посреди нее на каменном постаменте, будто едва смежив очи, лежал человек. Владимир Игнатьевич оглянулся, ища выход. Позади мягко светилась глухая стена. Не веря глазам, Згурский зажмурился и тряхнул головой. Пробуждения не последовало. Напротив, теперь он воочию увидел, что в углах комнаты, опустив головы, возникли словно высеченные из мрамора фигуры. Еще одна — женская — стояла у изголовья.
— Что ж такое-то? — возмутился Згурский.
Он потрогал рукой холодный камень постамента. Ни малейшего сомнения — мрамор. В памяти генерала снова всплыла процитированная за минуту до того фраза, начертанная далеким предком на передававшемся из поколения в поколение тонком пергаменте: «И да откроет начертанное мной, дабы пройдя свой путь, вернуться к истоку».
«Вернуться!» — колоколом ударило в его голове. Он поглядел на спящего — в его руке был зажат свернутый лист. Владимир Игнатьевич выхватил пергамент, еще раз оглянулся, надеясь, что диковинное наваждение пройдет, и он снова увидит темный коридор.
Свет продолжал струиться, рожденный глухими стенами. Он лился с потолка, пола, и лишь одно вдруг показалось Згурскому — стоящие в безмолвии фигуры чуть приподняли головы. Он быстро развернул послание.
«Ну да, конечно! Я — восьмой потомок. Восьмижды восьмой. Династия Лунов… Черт побери, как это все не вовремя! Почему же я не пришел сюда раньше? А сейчас какое уж чтение — Танечка, доктор, Механик… Красные хлынут в подземный ход, и спрятаться будет негде! Времени нет!»
— Здесь нет времени, — эхом его мыслей прозвучало в комнате.
Згурский отпрянул, комкая пергамент и пытаясь нащупать оружие. Женская фигура, стоявшая в изголовье смертного ложа, подняла голову и легким движением отбросила капюшон — тонкое лицо, черные волосы и глаза, мечущие настоящие молнии.
— Даньму? — ошарашенно глядя на девушку, пробормотал Згурский. — Ты?
