Михаил Сухоросов - Игра на слух
Мне уже почти удалось заснуть, когда сквозь нее прорезался посторонний звук. Жужжание. Смахивает на мотор дельтаплана. Значит, где-то поблизости дельтаплан…
Дельтаплан?! Слово мелькнуло вдруг так отчетливо, что я даже открыл глаза. Времени на это тоже ушло порядочно, я и не представлял, что веки могут столько весить. А когда наконец получилось, туман не рассеялся, просто стал чернее, а цветные пятна перед глазами — раза в два поярче.
Мне тут же стало совсем плохо, но глаза я не закрыл: именно в этот момент я уловил и другой звук — частое, захлебывающееся татаканье автоматов. Перестрелка.
Зрение потихоньку возвращалось, потом вернулось небо. Серое, в молочных разводах. Это я определил, несмотря на то, что на мозги продолжала периодически накатывать боль пополам с кровавым туманом. Потом по небу, как по экрану, проехал знакомый треугольный силуэт. Я не сразу сумел связать его с едва различимым насекомым жужжанием, тем более, силуэт сразу сменился другим — черным, уродливым. Дельтаплан! Это за мной! Сейчас, сейчас, перед тем, как сесть или хотя бы повернуться, необходимо сил подкопить… Пошел!..
С грехом пополам поворачиваюсь на правый бок, перед глазами все темнеет. Главное — не провалиться в черноту именно сейчас. Это наши. Они прилетели за мной. Они меня вытащат…
Повернувшись, все-таки на время исчезаю в зеленой тьме, прихожу в себя от того, что меня свернул в клубок приступ сухой рвоты, внутренности словно судорогой свело. Первое ощущение — омерзительная горечь во рту, потом возвращаются боль и холод. Я обнаруживаю, что абсолютно гол, в плечо впились какие-то колючки, на миг отвлекающие даже от боли в голове. Что ж там такое?
Снова открываю глаза, мой взгляд тут же встречается с чужим. Дикс! Он тоже здесь! Эта мысль заставляет меня приподняться, каким-то чудом остаюсь при этом в сознании. Он продолжает смотреть на меня, ветер треплет его соломенные волосы.
— Дикс! Вставай, пошли. Наши… — тянусь к нему, пытаюсь тряхнуть за плечо. Он подается как-то сразу весь, словно кукла из литой резины.
— Ты чего?..
И тут я как-то сразу замечаю все — и выцветшие, остекленевшие глаза, и прозрачно-восковой цвет кожи, и разваленное саблей горло с черной запекшейся кровью…
— Что ж ты… А еще друг называется…
Потеряв равновесие, падаю щекой на холодную липкую грудь трупа, и тут опять возвращается звук перестрелки.
На сей раз выстрелы звучат поближе, к ним приплетаются далекие очереди откуда-то из степи. гулкое буханье одиночных выстрелов. Не винтовка… Эриковская слонобойка. Значит, Эрик здесь. Надо выбираться.
Прихожу в себя настолько, что чувствую под щекой холод мертвой плоти. Надо идти. Или ползти, только подальше отсюда. К своим. А Дикс? Умер? Поднимаю голову. Да, умер. безнадежно. Или пошевелился? Нет, это снова ветер играет его шевелюрой.
Да не может этого быть! Не мог же он себе позволить умереть именно сейчас, а значит, он жив! И пойдет со мной.
Обхватываю его поперек груди правой рукой, чувствуя пальцами ледяную кожу. Мы еще вылезем… Осыпаю его ругательствами, требуя, чтоб он встал и шел, ухитряюсь, отталкиваясь локтями и коленями, проползти два невероятно длинных метра — и падаю лицом в землю, в сразу сомкнувшуюся хищную черноту.
Снова мучительный процесс возвращения в реальность. Первое, что вижу — неподвижный взгляд Дикса, мы лежим почти нос к носу.
— Дикс, ты как?
— Хорошо, Мик. Только идти не могу.
Воздух, прорываясь со свистом сквозь сжатые зубы, обжигает гортань:
— Ничего, потерпи, уже скоро… — выдыхаю так тихо, что сам ничего не слышу. Снова проползаем мизерно короткое расстояние, нелепо отставленная рука Дикса постоянно цепляется за все, что встречается на пути. Снова утыкаюсь носом в колючую траву, грудь вот-вот лопнет от нехватки воздуха.
— Все, Дикс, не могу…
— Надо идти, Мик, — голос Дикса предельно ясен, но почему-то отдается в голове эхом: «идти, идти…» И опять со звериным упорством ползу вперед, ослепнув и оглохнув, бормоча бессмысленные и яростные ругательства. Мир вокруг — сплошное вращение без направления, но мы все равно доберемся!
И тут меня подхватывают чьи-то руки, переворачивают… Я пытаюсь отбиваться, хриплю какую-то ругань, но сверху опять обрушивается глыба мрака — и прямо по голове.
— Очнется — будет жить.
— Слушай, Торан, может, пока его в чувство не приводить? Пусть себе отдыхает… — знакомый голос, только где я его слышал — вспомнить пока не получается. Башка трещит и дико кружится, однако при этом неожиданно ясная. А вот общее самочувствие… Если одним словом — похабное. И холодно.
— Я сказал: очнется — будет жить, — а вот этот голос мне не знаком. Равно как и Сила, с помощью которой неизвестный пытается привести меня в порядок. Но не из Серых, это точно… Поглядим, кто это такой.
Впервые вижу: длинное лицо с унылым носом, запавшие глаза, торчащие скулы, и сплошь в вертикальных складках — от носа к углам рта, между бровями…
— Пить…
Кожаный рукав с испачканным в глине отворотом, рука подносит флягу, глотаю, закашливаюсь. Складки на незнакомой роже перемещаются ближе к горизонтали:
— Говорил же — будет жить…
Перемещаю взгляд в сторону знакомого голоса — с натугой, как тяжелый груз:
— Эрик?.. Выпить есть?
— Торан, ты гений! Вот теперь ясно: будет жить, — Эрик расплывается в улыбке. — Вот сукин сын! Живой!
— Не дождетесь… Шнапс.
— Нельзя.
— Надо.
— Ладно, не помешает, — это тот, со складками. Который Торан.
— Ладно, получай, — ожог вниз по пищеводу. Головокружение, кажется, увеличивает амплитуду, зато теперь могу разглядеть общую картину. Около меня Торан и Эрик. Дальше — ступеньки, выход, в дверях гостеприимно пристроился пулемет, а возле него на корточках… Глазам своим не верю!
— Миллер?
— Смотри-ка, узнал… Не все у тебя из головы выбили, — он улыбается мне, потом снова поворачивается к двери, почти физически чувствую цепкость его взгляда. И еще чувствую, что лежу на чем-то сыром и холодном.
— На вот, укройся, — незнакомый хрипловатый баритон справа. Чья-то черноусая физиономия. на плечи мне набрасывают кожаную куртку, сразу становится куда теплей.
— Кстати, рекомендую, — Эрик кивает на Торана. — Из ваших. Мастер Лиги.
Торан с достоинством наклоняет голову, покрытую чем-то вроде ермолки. На вид ему — лет сорок пять, в темно-каштановых волосах заметная седина. Снова смотрю на Эрика:
— А Дикс?
Он на секунду отводит взгляд:
— Мертв. Ты еще его труп зачем-то на себе тащил, помнишь?
Вот такие, значит, пирожки, брат Дикс…
— А тебе, Меченосец, свезло, — с оттенком одобрения отвечает Торан. — Клинок скользом прошел…
Эрик усмехается:
— Я всегда знал — голова кость… Ты как вообще?
Я сказал — как. Потом потребовал выпить. Кой черт, в башке все равно раскардаш полный… Даже тот факт, что Дикс погиб, меня сейчас как-то удивительно мало трогает… И ботинок почему-то до слез жалко. Новые почти…
Получив просимое, я вдруг сообразил:
— Да, а вы-то здесь откуда взялись? Да еще вместе с Тораном…
— Долгая история.
— Да вы не бойтесь, скоро закончится, — в дверь проскальзывает еще одна фигура в камуфляжке. — Чует мое сердце, скучать нам долго не дадут.
— А этот чуткий называется Шифман.
— А вообще-то, где мы?
— Да у Волков под самым боком… До их лагеря тут метров двести.
— Это… бункер?
— Скорее, нора, — сообщил усатый справа.
— Двести метров… — что-то важное в башке крутится, вспомнить не могу. Отвлечься от головной боли, от того, что хреново…
— Ну да… Что — близко?
— Пункт доставки.
— Че-го?!
— Оружия.
— Вот мать твою, а?! — долговязый Шифман запустил длань в курчавую шевелюру. — А мы-то хороши, нечего сказать, а?!
— Могли и сами допереть, — согласился усатый.
— Ладно, теперь доперли, — Эрик перехватил инициативу. — Так что действуй-ка, Абрам. Коллинз, смени наверху Рогожина. А его гони сюда.
— Понял, — большой, грузный Коллинз боком, как медведь, полез в дверь мимо комфортно усевшегося у пулемета Миллера.
— Ты все же расскажи, с чего это вы здесь?
— Ладно, уговорил, — решился Эрик. — Началось с того, что Грентвиг твой, как ты и предсказывал, появился. Причем не где-нибудь, а у нас в Пещерах, прочитал твою писульку, на всех наорал, потом они с Ульваром часа два о чем-то шушукались, и дошушукались до того, что без тебя им не жить. Суди сам: Ульвар две машины дал. Вид у него при этом такой был… Словно фунт мяса от себя отрезал. Меня, конечно, тут же в командиры экспедиции, набрали добровольцев, прилетаем сюда — тихо, мирно, никого не трогаем — и вообрази только, нас обстреляли.
— Ладно бы обстреляли, — через плечо бросил Шифман.
